А, нет. Знал.
– Я?.. – мама взглянула на меня, но не укоризненно, а скорее виновато. – Так получилось… Я тебя напугала? – спросила она и несмело коснулась моего запястья.
– Нет, что ты, мам! – поспешила я её успокоить.
– Ну, ничего. Было и было, – промямлил отец и попытался положить свою ладонь поверх наших.
Но мама почему-то отдёрнула руку, крепко прижав её к груди.
– Да, наверное… – прошептала она.
Будто из-за стекла я наблюдала за молчаливым диалогом родителей, который не прекращался ни на секунду. Они шевелили губами, их эмоции менялись, но я не слышала и не понимала, какие слова они произносили и о чём разговаривали. Я только знала, что папа пытался что-то сказать, но мама не хотела этого слышать.
Она злилась?
Обижалась?
Или боялась его?
Нет, последняя догадка точно не соответствовала действительности. Возможно, мама остерегалась чего-то, но никак не испытывала страх, поскольку страха в её глазах не было. Так или иначе, я решила не вдаваться в подробности и оставить их наедине, чтобы они могли обсудить все наболевшие вопросы без меня.
– Я за дверью подожду, ладно? – произнесла я, чувствуя себя особенно неуютно, но в последний момент опять вспомнила о креме. – Кстати, это тебе, мам. А то твоя кожа совсем огрубела…
– Спасибо, Лизонька, – вяло ответила она.
Мама приняла из моих рук круглую баночку и поставила её на прикроватный столик, совершенно не заинтересовавшись кремом, который не каждому в этом заведении был позволен. Я поцеловала её в щёку, вышла из палаты, физически ощутив нацеленные на мою спину выжидательные взгляды, и осторожно прикрыла за собой дверь. Родители молчали до тех пор, пока не щёлкнул замок. Затем до меня донёсся неразборчивый гул папиного баса, но его быстро сменил мамин альт. Когда-то он звучал звонко, а теперь напоминал скрип несмазанных дверных петель. Она не старалась сделать голос тише, поскольку была слишком слаба, чтобы издавать громкие звуки. Но я всё же услышала её. Мама что-то быстро говорила, сбиваясь и теряя нить повествования, словно боялась не успеть высказать всё, что хотела. Однако совсем не так, как вчера, когда пыталась любой ценой донести до меня свои спутанные мысли. Сейчас у неё не было приступа, а сбивчивый рассказ являлся лишь поспешной беседой. И я вовсе не собиралась подслушивать, а просто стояла, опершись спиной о дверной косяк. Конечно, было не слишком приятно чувствовать себя третьей лишней, ребёнком, не допущенным к делам взрослых, но дела могли быть разные…
Не желая более играть в шпионку, я направилась в холл и остановилась возле окна, которое из-за прохладной погоды покрылось лёгкой испариной. Несмотря на буйство зелёной растительности, вид на внутренний двор показался мне унылым. Пустые аллеи, пустые лавочки, редкие потрёпанные деревья… Никто не хотел прогуливаться в такую погоду, и лишь несколько человек толпились возле входа в подсобное помещение, перетаскивая какие-то ящики. Их фигуры, как и всё остальное, размывали бесчисленные микроскопические капли, осевшие на стекло. Силуэты плыли, словно призраки в густом тумане, не имея чётких очертаний и форм…
Я коснулась стекла рукой. Сначала несмело, будто боясь разрушить хрупкий мир духов. Потом всей ладонью, под которой влага начала собираться в более крупные капли и стекать вниз. Затем я вытерла небольшой участок и посмотрела сквозь него на улицу. Несостоявшиеся призраки оказались обычными людьми: вполне материальными, телесными, одетыми в синие робы. Двое из них по возрасту были ровесниками моего отца, а один, совсем молодой, возможно, был чуть старше меня. Четвёртый рабочий быстро скрылся в здании, и я не успела его рассмотреть.
Краем глаза я заметила движение и, привыкнув в последнее время реагировать на любые подозрительные явления, быстро обернулась, обнаружив доктора Лазаревского. Он стоял в коридоре, облокотившись плечом о стену, и с интересом разглядывал меня своими въедливыми, чернющими глазами. Его взгляд пробирал до костей. Казалось, врач смотрел не просто на моё лицо, а сквозь него – в самый мозг. Видел всё, что творилось в моей голове, и читал все мысли, которые я тщетно пыталась от него скрыть. Я до чёртиков боялась его проницательности. Боялась, что он всё-таки найдёт во мне подтверждение своим подозрениям, и тогда – прощай, свобода… Тело окутал сначала жар от стеснения, а затем озноб, вызванный страхом. И врач тут же сощурил один глаз, словно догадавшись, о чём я думала. В этот момент мне отчаянно захотелось спрятаться, залезть под тумбу или под диван – куда угодно, лишь бы исчезнуть из его поля зрения! Я вжалась в стену, но поняла это только тогда, когда почувствовала боль в позвоночнике, впившемся в бетон. Сама того не осознавая, я продемонстрировала ему свою неадекватную реакцию, которую он ждал с таким нетерпением…
Я развернулась и быстро пошла прочь по коридору, не потрудившись что-либо ему объяснить. А зачем? Хватит того, что он уже успел увидеть. Если он ещё и услышит от меня что-нибудь бессвязное, станет только хуже. Я почти бежала, чувствуя на затылке его пристальный взгляд, догнавший меня, подобно пуле, и медленно сверливший мою черепную коробку. На вахте пришлось замедлить шаг, чтобы не вызвать у охраны подозрений. И только когда я буквально вывалилась из центрального входа, пришло долгожданное облегчение.
Словно рыба на берегу, я хватала ртом воздух и никак не могла надышаться. Свежий и прохладный, он быстро наполнил лёгкие, разнёсся по телу и успокоил бешено носившиеся мысли. Внутри зародилось чувство, словно я страдала клаустрофобией и, наконец, смогла вырваться из давящего, тесного пространства. Но теперь, оглядев окрестности трезвым взглядом, я поняла, что идти мне было некуда. За главными воротами начинался ряд серых, однообразных жилых домов и зияли пустыри, а чтобы попасть на территорию для прогулок, нужно было вернуться и пройти через всё здание. Но идти обратно в больницу совершенно не хотелось. Поэтому, сообразив, что была обречена мёрзнуть до окончания родительского свидания, я направилась к машине и просто уселась на капот. Теперь можно было отдышаться и поразмыслить. И скорее всего, заниматься этим придётся долго, ведь я не знала сколько продлится ожидание отцовского возвращения.
В кармане ветровки неожиданно завибрировал телефон, и из его динамика полилась знакомая мелодия, заставившая улыбнуться.
– Привет! – выдохнула я, приняв вызов.
– Привет, соня! Ты ещё валяяяяяяешься? – Ваня зевнул на другом конце.
– Нет, я уже в больнице. А вот ты, похоже, ещё спишь.
– В больнице? – его голос изменился, став серьёзным и даже обеспокоенным. – Что-то случилось?
– Ничего, – я усмехнулась. – Просто мы с отцом поехали к маме. Сегодня у него, наконец, появилось свободное время.
– Мы же вчера к ней ездили, – удивился Ваня.
– Ну, да.
– Тогда зачем ты сегодня поехала? Выспалась бы лучше.
– Сама не знаю, зачем, – снова усмехнулась я. – По правде говоря, торчу сейчас на улице и мёрзну.
– Одна?
– Одна. Папа ещё у мамы. Они разговаривают, а я ушла.
– У тебя всё нормально? Ты какая-то расстроенная.
– Просто почувствовала себя неуютно… Я потом тебе расскажу.
– Хорошо… – протянул он. – Чем планируешь заниматься? Конечно, после того, как оттаешь.
– Не знаю пока. Ещё не думала…
– Может, приедешь ко мне? Родители в отъезде, так что квартира полностью в нашем распоряжении. Будем вместе ничего не делать или можем в кино сходить, если ты не уснешь где-нибудь по дороге.
От его шутливого тона на душе немного потеплело, хотя снаружи меня уже начинал бить озноб.
– Почему бы и нет? Я приеду! Попрошу папу закинуть меня на обратном пути. Если смогу двигаться, поскольку нижняя моя половина уже замёрзла!
– Ну, тогда я тебя жду! Ставлю чайник и готовлю тазик! Буду тебя отогревать!
– Ладно, до встречи!
Ваня отключился, а я ещё с минуту смотрела на погасший экран телефона, глупо улыбаясь.
Сейчас я абсолютно не понимала, зачем думала с ним расстаться. Никто в целом мире не смог бы меня так любить и так поддерживать, как любил и поддерживал он. Никто не стал бы так возиться со мной, как возился он, стараясь помочь всеми возможными способами.
А что же я? С моей стороны это была настоящая любовь или поиск комфортного существования? У меня была его забота, а что было у него? Мои глупые мысли? Моё вечно плохое настроение? Достаточно ли я любила его, чтобы избавить от лишних переживаний? Может, он стал бы намного счастливее без меня?..
– Вот ты где!
Я чуть не выронила телефон от неожиданности.
Однако папа приблизился не так уж и незаметно. Было видно, что он спешил: грудь сильно вздымалась, из горла вырывался еле слышный хрип, а топот от тяжёлой поступи, в данном случае почти бега, наверное, разносился по всей округе. Просто я, как всегда, ничего не слышала…
– До тебя не дозвониться! – воскликнул он, немного отдышавшись. – Я тебя по всей больнице ищу! Хорошо, что увидел в окно!
– Ты меня напугал! – честно призналась я, проверяя вызовы на сотовом.
Действительно, три пропущенных…
– Прости, не хотел. Залезай в машину, ты, наверное, замёрзла…
Как только папа щёлкнул сигнализацией, я быстро прыгнула на переднее сидение. Он же ввалился в машину грузно и не спеша, словно медведь в берлогу, и сразу включил печку. Меня всё ещё бил озноб, но я испытала огромное облегчение оттого, что, наконец, оказалась в тепле. Мышцы постепенно расслабились, и я перестала дрожать. А когда и машина немного прогрелась, мы тронулись с места и медленно отъехали от угрюмого здания больницы.
– Согрелась?
– Да. Теперь гораздо лучше, – ответила я и блаженно расползлась по сидению.
– Зачем вышла на улицу? – озадаченно спросил отец. – Подождала бы меня в холле, в тепле.
Он сосредоточился на дороге и всё же изредка поглядывал в мою сторону. А я поспешно отвернулась и сделала вид, что увлечена разглядыванием домов за окном, поскольку мне, в который раз, приходилось врать.
– Захотелось подышать воздухом, – задумчиво ответила я. – Эти стены… Давят.
– Я тебя понимаю, – он криво усмехнулся. – Мне тоже в больнице становится не по себе.
– Это точно…
«Хорошо, хоть не мне одной…» – добавила я мысленно.
– А если бы я задержался? – спросил отец.
– Подождала бы, – я пожала плечами. – А когда совсем окоченела, вернулась бы в больницу… Как вы поговорили с мамой? – спросила я уже со вздохом.
– Спокойно, – папа тоже вздохнул. – Анатолий Сергеевич рассказал мне о вчерашнем. Что Варя сильно кричала и пол больницы поставила на уши… Почему ты ничего не сказала?
– Ну… – я запнулась. – Вчера мы с тобой не особо-то разговаривали… А мама просто немного перенервничала.
– Что она тебе наговорила?
– Ничего конкретного… – уклончиво ответила я и с опаской на него посмотрела.
Не хотелось врать родному отцу, но не хотелось и пересказывать наш с мамой диалог. Папа не должен был ничего знать и из-за данного мною обещания, и из-за маминого здоровья. Этот бред ему не стоило слышать.
– Так, бессвязные глупости, – добавила я через несколько секунд.
– От которых случился срыв? – серьёзным тоном спросил отец, стараясь выудить из меня необходимую информацию, что уже походило на допрос.
– Я не психиатр, пап, – попыталась я отшутиться. – Разве Лазаревский тебе не объяснил? Попытай лучше его, я в этом ничего не понимаю. Для меня её слова были просто глупостями на нервной почве.
– Сегодня Варя показалась мне адекватной, – папа оставил расспросы, негласно приняв мою игру.
– Да, и мне. Наверное, отменять лекарства было рано…
– Лазаревский тоже так считает.
– Это его слова, не мои, – поспешила я оправдаться. – А он не сказал, сколько ещё будет держать маму в больнице?
– Не сказал…
Теперь в его голосе прозвучала неуверенность. Я посмотрела на папино лицо – оно было грустным, уставшим и напряжённым. Может, отец сильно переживал, а может, банально не выспался, ведь не все же обязательно что-то скрывали.
– Сверни на перекрестке налево, – спохватившись, попросила я.
Мы чуть не проскочили поворот, но вовремя загоревшийся красный свет остановил движение потока. Благо, наша машина находилась во втором ряду, и отцу не нужно было перестраиваться.
– Зачем? Нам ведь прямо, – удивился он, включая сигнал поворота.
– Забыла тебе сказать! Ваня звонил. Я пообещала, что скоро приеду.
– Опять к Ивану?..
– Почему опять? Мы не виделись со вчерашнего дня! – попыталась я разрядить накалившуюся атмосферу.
– Разве тебе не понравилось проводить время с друзьями? – не унимался отец.
У меня появилась странная мысль, что он примерял на себя роль моего психолога, телохранителя и душеприказчика в одном лице. Как отец, он, конечно, заботился и беспокоился, но не слишком ли я была взрослой, чтобы диктовать мне, что делать, куда ходить и с кем дружить?..
– Не волнуйся, я и сегодня с ними встречусь, – поспешила я успокоить отца очередным враньём. – Мы собирались сходить в кино.
– В кино? – переспросил он, словно не расслышав. – Кино – это хорошо.
– Да, я тоже так считаю. Сто лет там не была!
– А я, наверное, все двести, – пробубнил он со вздохом и стал ещё более угрюмым.
– В следующий раз сходим с тобой, обещаю.
– Я уже вырос из подобных развлечений! – возразил папа.
– Тебе понравится, вот увидишь!
Я попыталась сказать последнюю фразу бодро и весело, но только сама себе не поверила. Сейчас даже под дулом пистолета меня нельзя было заставить идти в кино, а уж тем более получать от него удовольствие.
– Только выберешь фильм сам, – добавила я, когда папа остановился возле Ваниного подъезда.
– Хорошо, посмотрим…
– Да, пап, – «Случайно» вспомнила я, уже почти выйдя из машины. – Сегодня я останусь у Вани.
– Но…
– Пока-пока! Вечером позвоню!
Я быстро захлопнула дверцу, послав ему воздушный поцелуй через окно. Не хотелось слушать возражения или нотации, которые всё равно ничего не изменят, а времени и нервов отнимут кучу. Первого в наличии имелось достаточно, а вот второе уже подходило к концу.
В подъезд я вбежала, радуясь, словно ребёнок поездке в парк аттракционов, и нажала на звонок.
Ваня был одним из тех людей, рядом с которыми все невзгоды переносились намного легче. Хоть я и позволяла себе некоторые грустные мысли в его присутствии, но он всё равно облегчал мою ношу, будучи и защитником, и утешителем, и спокойной, тихой гаванью, в объятия которой иногда так хотелось погрузиться. Но не это было самое главное. Я просто радовалась, что снова его увижу и на некоторое время смогу забыть о своих проблемах.
– Кто? – спросил из-за двери немного заспанный голос.
