Артём Красин "Сказки старого дома"

Тэцэ

– Илья, Илья, гляди, мебельный! – заверещала жена.

Я и кредитный «логан» фыркнули одновременно.

– Ну чё нам там надо?

– Как «чё там надо»? Ты так и собираешься с бабушкиной мебелью жить?

Я закатил глаза – насколько это было возможно сделать, не отвлекаясь от дороги.

– Давай зайдём посмотрим?

– Зай, ну конец недели, завтра выходной…

– Тем более – можно не торопиться, прицениться. Ну Люлюююш…

Господи, порой сам не замечаешь, как вдруг попадаешь в несмешной выпуск «Аншлага» про мужей, жён, ипотеку, заек-котиков и илюш-люлюш. Ну разве для этого меня мама рожала?

– Окееей, ну тока по-бырому.

А то потом все выходные будет дуться.

Ненавижу торговые центры. Прибежище слоняющихся идиотов, пялящихся на китайское барахло в витринах. Мужички жмутся кастрированными бычками к стеклянным бордюрам у входов в очередное стойло с красными тряпками, уныло отмахиваясь карточкой от похожих на оводов жён. Подростки ржут и хрюкают, валяясь на затёртых диванчиках в кафе кинотеатра, или наедают себе прыщи в загонах фудкортов. Если город – большой организм, то торговый центр – его жопа, куда в качестве финальной точки отправляется на радость мухам конечный продукт массового производства.

Ну чё там? Красные буквы хвастливо сообщали «Остров Мебели – крупнейший мебельный центр от поставщиков Черноземья». Как тебе такое, Робинзон? Мне кажется, Робинзон погиб бы на таком острове от тоски через неделю. А если бы после смерти угодил в ад, то это был бы какой-нибудь «Мир сумок» или «Империя кофеварок».

Внутри «Острова» царила прохлада и неожиданное безлюдье. Видимо, ТЦ открылся недавно, и сейчас он походил на ИКЕЮ без толп голодных морд, охочих до фрикаделек и плюшевых акул. Ряды диванов, кофейных столиков, мягких кресел с висящими ценниками. Цены обычные – как и везде, но Рита подвзвизгивала от каждой лукавой девяточки на ценнике и стремилась всё пощупать, понюхать и чуть ли не облизнуть. От обилия цифр мне поплохело, и я почувствовал на секунду, будто земля уходит из-под ног.

– А где продавцы? Мне вот этот вот диванчик, например, понравился.

– Может, дальше где-то или тоже уже разошлись. Насмотрелась? Поехали домой.

– Ну что ты как маленький? Дай я спрошу, может, каталог возьму какой-нибудь.

Мы углубились лабиринт книжных шкафов. Сотрудников здесь тоже не было, и я начал подозревать неладное.

– Мож он, это, ещё не открылся?

– Ага, а зачем тогда зажигать вывеску и открывать двери?

В самом деле, странно. Даже охранника на входе не припомню. В этот момент мы повернули в ещё одну экспозицию и с противоположного конца вышел пожилой человек неопределённого пола: то ли женщина с короткой стрижкой, то ли мужчина с бабьим лицом.

– У, у, у – заухал человек, расплываясь в улыбке.

– Извините, вы консультант?

Ухая и глядя на нас, человек прошёл мимо и свернул куда-то за нашей спиной.

– Рит, ты дура? Разве это чучело похоже на консультанта?

Жена надула губки.

– Ладно, пойдём отсюда. Фигня какая-то, лучше потом ещё раз заедем.

Вроде можно повернуть налево, тогда как раз сразу будет выход. Из шкафов мы вышли к спальным гарнитурам. Кровати, кровати, кровати – каждая упрятана в лабиринте комодов, прикроватных столиков, гардеробов. Хех, тут можно порнофабрику открывать.

Я присел на кровать и потянул Ритку за собой.

– Илюш, ну ты чё?

– А чё? Давай затестим, тут всё равно никого нет.

– Блин, ты чокнутый, – хихикнула Рита.

Опа, вот и … мягкое бедро. Я начал заваливать Ритку на кровать, и тут из-за гардероба вышло это чучело.

– Блин! Дед…Бабушка, вы чего за нами ходите?

Чучело всхохотнуло и начало нести пургу:

– Любитесь-любитесь, ребятишки, пока тэцэ нас не сожрал. Меня ему жрать невкусно.

– Жрать? Вам денег дать на еду? – встряла, поправляя блузку, смущённая Ритка.

– Тэцэ – это нечисть из космоса. Пригляделся, как людишек заманивать, – и прикидывается то спальней, то жральней. А потом – оп… и слопал, таких как вы, молоденьких, вкусненьких… – бормотало чучело.

– Рит, она не в адеквате, РенТВ пересмотрела. Пойдём-ка отсюда.

Я отодвинул чучело плечом и вышел из спального отдела. Рита поплелась за мной, я прошёл вперёд и направо – и вдруг оказался в отделе сантехники. Чёрная гладкая плитка стен, хромовые сушилки и горделивые толчки. Так, сейчас проходим этот отдел – и за ним должен быть выход. Блин. Я упёрся в стену душевых кабин.

Рита с упрёком посмотрела на меня.

– Сусанин, может, легче было вернуться и пройти тем же путём, что пришли? О, смотри, телефон!

На столике рядом с креслом, походящем на оставленный вахтёром насест, на дурацкой вышитой салфетке с рюшами стоял чёрный дисковый телефон. Таких зверей я уже давно не видел.

– Давай позвоним? Наверное, тут самообслуживание. Илюш, позвони ты, пожааалуйста.

Я начал закипать.

– Да не буду я никуда звонить! Что я скажу? Мы заблудились в шкафах? Нас преследует чокнутая бабка? Пришлите консультанта по мебели в отдел сантехники, будем ждать вас у фаянсового унитаза?

Рита посмотрела на меня с недобрым прищуром. Я со стоном взял телефон – и будто кто-то столкнул меня с ног. Я повалился с трубкой в кресло, не особенно надеясь на успех. Длинные гудки, даже не пришлось крутить диск.

– Остров Мебели, с вами говорит продавец-консультант, чем могу помочь?

Какой-то шум из-за рядов душевых кабин.

– Девушка, можете прислать консультанта в отдел сантехники? Мы с женой смотрели мебель, но потом перешли сюда. Мы рядом с телефоном и с душами.

По стеклянным дверцам прокатилось дребезжание. Смущённый голос в трубке.

– Это мебельный центр, у нас нет отдела сантехники. Подскажите, откуда вы звоните?

Истошный крик и удар изнутри душевой кабины. Я увидел, как к мутному стеклу прижались искажённое лицо и две ладони.

– Илья!

Я бросил телефон, схватил Риту за руку, и мы побежали. Кухни, поворот налево, снова вперёд, огромные столы для большой компании, стулья для столовой, навесы кухонных полок. Отдел сменялся отделом – мы запыхались и остановились у двухэтажных кроватей для детской.

Ритино хорошенькое лицо скривилось от страха.

– Илья, я боюсь. Я хочу в туалет, пойдём отсюда, выведи нас на улицу, пожалуйста.

– Так, спокойно, это, наверное, кричал тот, та чокнутая. Вон туалет, давай сходи, я сейчас узнаю, куда нам двигать.

– Я боюсь…

– Рит, спокойно, всё под контролем. Мне тебя за ручку вести что ли? Иди, всё ок, я на стрёме.

Рита отцепилась от моей руки и недоверчиво открыла дверь в туалет с женским треугольничком на входе. Раковина, унитаз – всё как обычно.

– Я тут, прямо за дверью, не переживай.

Рита зашла и закрыла дверь. Изнутри донёсся её испуганный голос.

– Люлюш, поговори со мной, чтобы я не боялась.

Я услышал шелест одежды и стук ободка.

– Ритусь, ну чё ты разволновалась? Сейчас мы выйдем. Я уже понял: нам надо ещё вперёд через отдел – и мы как раз выйдем к главному входу.

Я вдруг заметил, как дрожит моя рука, прислонённая к косяку двери. Это я дрожу, или земля двигается?

– Рит, ну чё там?

Молчание.

– Рит, хорош, выходи.

Голос сорвался в крик, и я дёрнул на себя дверь. За ней стояла щербатая от подтёков краски подъездная стена.

Я растерянно обернулся. Земля вновь, на этот раз совсем не иллюзорно, задрожала и я увидел, как детская за спиной уезжает, как занавес, куда-то вбок, обнажая бесконечный желтеющий коридор, похожий на горизонтальную шахту лифта. Конец коридора быстро терял свет, будто лифту обрубили тросы, и он летит по шахте выпущенным снарядом. Темнота недобро взглянула на меня, и крик застрял у меня в горле, когда меня захлестнуло чёрной волной.

Стук копыт на заре

По конским спинам били крупные градины. Экипаж завяз в грязи, и Мика, сын хозяина, сквозь окошко наблюдал, как отец ругает кучера и самолично тоненьким хлыстиком нещадно бьёт скотину.

– Н-ну, чего упёрлась, п-паш-ла!

«Фвиу!» – поддакнул хлыст, и отец, с крючковатым носом и горящими глазами, распрямился в своём стянутом портупеями сером френче, пегом от попавших на него градин.

Когда кучер поднажал сзади, а отец ещё раз вдарил по лошадиному крупу, раздались крики, похожие на женские. Кентаврихи задрожали, и Мика почувствовал, что карета пошла вперёд. Кучер вернулся на козлы. Чертыхаясь, мокрый отец залез обратно к Мике. Мика зажмурился, притворившись, что уснул под тёплою дохой. Ему было страшно и от того, как кричали кентаврихи, и от того, что хлыстик всё ещё был у отца в руках, и он боялся почувствовать его жало на себе, разозлив папу неосторожным взглядом или словом.

Когда они подъехали к поместью, град сменился моросью. Взрослые занялись выгрузкой, а Мика подошёл к кентаврихам и украдкой сунул им сахару. Руки кентаврих были привязаны к телу ремнями, а чёрные груди охвачены подпругами. Пристяжная кобыла Ночка с коротко стриженой гривой благодарно потёрлась о руку Мики, и он ощутил, как запотели у неё виски под уздечкой.

Отец взял Мику на ярмарку, чтобы приучать к делу, но Мика не оправдал его надежд. Он смотрел на товар печальными глазами и задавал дурацкие вопросы. Мика отвернулся, застеснявшись, когда отец показывал ему, как по зубам и плюснам выбрать хорошего производителя. Мика путал тягловые и беговые породы, хотя дома отец не раз показывал ему клейма разных стран и областей. И, наконец, Мика заплакал, когда отцу удалось прикупить жеребёнка от аравийской кобылы. Кентаврёнок выглядел совершенным дурачком, тёмные глаза прятались в вороных завитушках волос, но по иноходи и изящным бабкам отец увидел в нём хорошего бегуна. Когда они с купцом ударили по рукам и стали отнимать жеребёнка от матки, кентаврёнок завыл, а вслед за ним разнюнился и Мика. После этого отец ходил мрачный и на обратной дороге, пока они не попали под дождь, смотрел мимо сына.

«В мать-покойницу пошёл характером…» – прошелестел отец, снимая в прихожей длинные, покрытые чёрной грязью сапоги. Мика сжался, как перед ударом, но папа лишь угрюмо бурчал, поминая маму, которую Мика почти не помнил: «Весь в мать, та тоже „жалко их, жалко“, а в город-то небось на их же спинах и ездила! Вот и ты – вот твои сапожки любимые, из чьей шкуры они сделаны?»

Образ отца предательски начинает плыть за влажной пеленой.

– Так, не надо, сырости на сегодня достаточно. Сегодня ужинаешь один, тебе в комнату принесут.

Скинув красные сапожки, Мика пошёл сквозь туман. Стук – ступенька, стук – вторая, хлюп-кап-кап – оступился и уронил две капли на пол. Кап – ступенька, кап – вторая.

Мика поужинал и был переодет в чистое ночное платье. В спальне осталась гореть маленькая керосиновая лампа, чадившая во влажном вечернем воздухе. За окном всё ниже и ниже, прячась, как охотник на кентавров в прерии, клонилось к горизонту солнце. Микины пальцы пахли конским потом и влажным деревом. Нюхая пальцы, Мика рассеянно пролистнул пару страниц из Жюля Верна и уже начал клевать носом – и вдруг услышал стук копыт и тихое ржание.

На границе между сном и явью Мику настиг страх. Он вдруг вспомнил, как купец, продавший им жеребёнка, доверительно шепнул отцу:

– Недалеко от вас бегун один рыщет!

Отец безразлично повёл плечами.

– Дико?й? Если жеребец хороший, нужно отловить.

Купец сделал огромные глаза и прошептал:

– Клеймёный! Уже пару домов пожёг!

Мике почему-то стало не по себе от того, как торговец выпучил глаза и перешёл на шёпот, но папа только взял Мику за плечо и смело ответил:

– А клеймёный – и подавно сам придёт, нужно только суметь встретить.

Окно Микиной комнаты выходило на конюшни. Ему казалось, что кентавры беспокойно лопочут что-то на гортанном языке, бьют копытами о стойла. «А конюхи спать полегли давно!» – тревожно подумал Мика, и ему начал сниться сон.

Он подходит к Ночке, своей вороной любимице. Серая Галтана спит в загоне рядом. Ночка распахивает добрые шоколадные глаза и тихонько ржёт. Мика обнимает Ночку, привставая на цыпочки, и вдруг обнаруживает, что руки кентаврихи развязаны. Лёгкое сознание неправильности происходящего едва тревожит сон Мики, но тут он чувствует, как его обнимают нежные руки, Ночка глядит на него осмысленным взглядом и человеческим голосом запевает колыбельную.

Чёрные лошадки за тобой пришли,

Спрыгивай с кроватки – ножки в сапожки.

На заре копытца стукнут цок-цок-цок,