– Прости. Прости меня, Вовочка, – взмолилась девочка, наспех вытирая слёзы и обнимая его за плечи.
– Всё нормально, правда. Только я уже совсем не такой, как раньше, понимаешь? – грустно сказал парень.
– Такой же. Просто тебе больно очень. Ты справишься, переживёшь. Я рядом, слышишь? Всегда буду рядом, хочу быть. Ну Вова, сделай что-нибудь, не уезжай.
– Не могу. И, знаешь, не хочу. Мне правда больно, очень. Не знаю, как это пережить и лучше постараться забыть обо всём.
– Да что ты такое говоришь. О чём это – обо всём?
– О городе этом. О доме дурацком. Соседях. Маме. Дедушке… Ба… Пусть всё останется в прошлом, я буду дальше жить. Как будто только родился, вот такой, с разбитым сердцем.
Наташка молча прижала ладонь к его груди: «Ты справишься. Ты и с этим справишься тоже. Что мне сделать?»
– Забыть меня, – глухо сказал парень, – просто забудь и не ищи никогда.
– Да ты что? – раскрыв рот, вытаращила глаза девочка, – как?
– Молча. Нет больше твоего друга Вовки. Весёлого и доброго парня. Нет его. Кончился. Есть Владимир Дмитриевич. Мерзкий и бессердечный тип. Тебе с таким не по пути, поняла?
– Нет. И не собираюсь понимать. Не смей прятать моего лучшего друга. Он есть и всегда будет, – топнула ногой Наташка.
– Не будет. Его больше нет, слышишь?
– Не слышу и не хочу ничего слышать, – завизжала девочка.
– Как знаешь, – пожал плечами Вовка. – Прощай.
И быстрым шагом пошел прочь. Навсегда ведь пошёл, Наташка чувствовала это. Ни крики её, ни шишки, летящие ему вслед – ничто не остановило его. И в тот миг сердце девочки раскололось внутри. И руки стали холодными. И уши. И даже кости словно покрылись коркой льда. И Наташка тоже решила закончиться и стать другой. Такой, которая сможет пережить всё это и справиться с тем, что происходило. Ровно пару минут она простояла, как истукан, представляя, как станет холодной, до невозможности прекрасной и будет петь с красивой сцены грустные песни. Без единой слезинки. Ни одна ресничка её не дрогнет. Слышишь, Вовка? Ни одна! И будет девушка отшивать всех парней. И друзей. У снежных королев не бывает друзей. И больше не будет никогда.
А потом на плечо к Наташке села ворона. Серая. И посмотрела на неё внимательно. И вздохнула грустно. И достав из-под крыла спелый, сочный, оранжевый персик – протянула девочке. И тихо каркнула: «Кар-Онь-Кар-Гонь!»
Наташка выдохнула. И вместе с этим выдохом ушёл весь холод из её тела. И все мысли, все картинки о страданиях и невыносимом будущем, тоже ушли. Девочка взяла персик, понюхала его, улыбнулась и сказала:
– Вкусно пахнет, спасибо, – откусила и зажмурилась от удовольствия.
Сладкий сок нежно растёкся во рту и медленно побежал по тёплой шее. Наташка могла поклясться, что ворона в этот момент улыбнулась ей.
– Гонь, – задумчиво сказала девочка, – что ты имеешь в виду, огонь?
– Кар! – важно издала ворона и подмигнула.
– Огонь-огонь. То, что меня спасает, будоражит и ставит в тупик… Ладно, всему своё время, я сегодня слишком устала, чтобы думать ещё и об этом. Пойдёшь со мной? – спросила девочка птицу, пытаясь отряхнуть руки от липких капель.
Ворона аккуратно взмыла вверх, на прощание взмахнув крылом. Наташка помахала ей в ответ рукой и медленно пошла домой.
– Кар-Кар. Гонь. Зы. Кар-Кар. Ба, – тихо доносилось из леса ей вслед.
Часть вторая. Совсем непонятная.
Глава 1.
Когда деревья были большими и зелёными, приложения такси казались чем-то фантастическим. Подумайте сами – это ли не чудо? Ткнуть пару раз на экране смартфона и через несколько минут уныло встречать грязную «Тойоту» с раздражённым хмурым типом. Почему уныло? Потому что заранее знаешь, что приедет такое нечто, что вообще не обрадует. А то, что быстро – так и что в этом такого? Норма. А вот вы подумайте, на унылость легко цепляется и хмурость, и пыль, и тоска. Что посеешь, то и пожнёшь. Водители такси старых времён нутром понимали смысл этой поговорки.
Итак. Когда деревья были большими и зелёными, в природе существовали рации и антенны, которые с точки зрения нынешней молодёжи, использовались в странных сферах. Заявки в такси принимались в режиме реального времени, а водители распределялись по адресам вполне себе живым диспетчером. Как правило, находящимся в слегка (мягко говоря) нервозном состоянии. Ибо быть промежуточным звеном между вечно спешащими пассажирами и хаотично снующими водителями – это словно пытаться подружить лёд и пламя. При этом оставшись в здравом уме, но с хлипкой нервной системой. Такая работа требовала железного хладнокровия, наглого спокойствия и морозной головы. Как вы понимаете, буквально работа мечты для одной нашей старой знакомой.
??
– Наталья Александровна, борщ будете? – заискивающе спросила стажёрка.
– Буду, – нервно бросила девушка и громко сказала в пыльную рацию, – один сто восемь.
– Сто восемь, я, – бодро отозвался мужской голос.
– Пассажир третий раз звонит. Ты пешком до Балябина добираешься?
– Нет, командир. Колесо пробил, пять минут и на месте.
– Знаю я твоё колесо, – буркнула Наташка, хватаясь одновременно за две трубки телефона.
– Такси 20 год, слушаю. Минутку. Минутку.
– Один пять.
– Пять шесть.
– Семь восемь.
– Три четыре.
– Одиин один-одинёёшенек, – наперебой раздавались голоса из хрипящей чёрной коробочки.
– Секунду всем, – крикнула Наташка в рацию.
«Кунду, кунду», – эхом отозвался ехидный голосок.
– Да, да. Ленина 127, третий. 10 минут. До свидания.
Девушка от злости и усталости со всей силы шандарахнула кулаком по столу. Старые доски затрещали и в тот же миг, ножки, не выдержав напора, согнулись пополам. Как в замедленной съёмке девушка схватила в руки монитор и пепельницу со стола. Мерзкая говорящая коробка чёрной рации внезапно пустила колечки дыма, истерично крякнула по-лягушачьи и начала тлеть оранжевым пламенем. Три телефона рухнули на пушистый ковёр и жалобно бряцнули. Клавиатура, зависнув в смешном сальто, бухнулась сверху. Бам. Буц. Тыдыщ.
– Один один-одинёшенек, – завёл визглявый голос, – ответьте мне. – Один один…
– Одинёшенек, – ехидно передразнил его мужской голос из-за угла, – я выживу, если сейчас зайду?
– Наталья Александровна, борща не было, взяла рассольник, – бодро затараторила стажёрка, заходя через служебный вход. – Ой, а что это здесь случилось?
– Ненавижу рассольник, – прошипела Наташка и подскочила на месте. Сердце билось за ушами, раскалёнными ладонями она коснулась лба и вдруг нервно обернулась, вспомнив о мужском голосе.
– Чего надо? – безумно вежливо спросила она.
– Спокойствие, только не убивай меня! – нагло усмехнулся мужчина и приподняв бровь, настороженно уставился на девушку. В ледяных глазах мерцало удивление.
– Рассольник, – робко повторила стажёрка.
– Два пять.
– Восемь четыре.
– Один один…
– Одинёшенек, – буркнула Наташка и взяла наконец рацию в руки:
– Секунду, у меня ЧП. Тишина.
– Я – Александр. Сто восьмой, – протянул руку мужчина и вдруг смущённо улыбнулся.
– А так и не скажешь, – зашептала стажёрка.
«Восьмой. Просто восьмой», – подумала Наташка.
Мужская ладонь была ледяной и пожар, пылающий у неё во всех клетках тела, погас. Дыхание выровнялось, движения стали плавными, как во сне. Мизинчиком девушка дотронулась до своего носа – прохладный. «Как у собаки», – мелькнуло в голове.
Сто восьмой нахмурился, пальцами потёр мочку уха и недоумённо уставился на девушку.
Тем временем стажёрка притащила старую тумбочку и радостно водрузила на неё телефоны, монитор, пепельницу и две миски супа рядом. Бульон покрылся крупными кольцами жира, а поверх крупно нарезанного картофеля, вальяжно расположился рыжий кудрявый волос.
– Фу, блин, – скривилась Наташка, – убери эту гадость.
Сто восьмой молча сгрёб обе тарелки в мусорное ведро и жестом фокусника поставил на стол свежие кексы с кокосом, три стакана ароматного кофе и пачку арахиса в карамельной глазури.
– Угощайтесь, девочки, – подмигнул он и не дожидаясь ответа, вонзил зубы в нежную мякоть выпечки.
– Ой, спасибо! Вы как волшебник! – радостно защебетала практикантка и всплеснула руками, словно школьница на новогодней ёлке.
– Тшш, – Наташка взяла себя в руки и подсела к рации.
– Единица.
– 100, «Калинка».
– Поставила. Восемь четыре.
– Звоните.
– Звоню. Давай, – кивнула она стажёрке.
– Я Аня, вообще-то, – надулась та и одновременно состроила глазки сто восьмому.
– Однако, – хмыкнул Александр и осторожно пододвинул кофе. – Наташ, ты ведь любишь?
– Ты-то откуда знаешь, – отмахнулась от него она, – два пять.
– Два пять – 130, «Рынок».
– Первый.
– Слышал. Ты вчера ребятам говорила.
Наташка отложила рацию и с наслаждением откусила кусочек кекса.
– Ммм, вкусно! И кофе ничего, – поставила стакан и внимательно посмотрела на мужчину. – Саша.
– Я, – подмигнул он ей.
– Домой меня отвезёшь, – не то спросила, не то скомандовала она.
– Отвезу, – ровно сказал сто восьмой.
– А меня? – прищурилась стажёрка.
Наталья молча посмотрела на неё и девушка бочком попятилась из комнаты.
– Хотя, я и сама дойду, не переживайте!
– Делать нам больше нечего, как переживать за взрослую дылду, – пробурчала Ната, одновременно отвечая на телефон.
– Такси 20 год, слушаю. Да. Пять минут. Адрес.
Сто восьмой внимательно наблюдал за ней. Вот она быстро положила трубку на базу и в ту же секунду схватила рацию.
– Один пять шесть.
Хмурится. А глаза весёлые. Ковыряет носком кроссовка старый линолиум и зачем-то иногда трогает нос указательным пальцем.
– Пять шесть.
– Белорусская 23, пятый.
