Я и не думал, что меня оставят без присмотра. Только улыбнулся краешками губ, увидев экипаж с водителем и двое казаков стоящих у дверей авто. Один из них попытался любезно открыть мне дверь, кажется его звали Семён, но увидев моё, укоризненное покачивание пальцем, тут же отпрянул в сторону, давая возможность самому сделать это и усадить свой зад в мягкое кожаное кресло.
Император, титул, квартира, прочие «нештяки», я был уверен, что и Императрица захочет выделиться в своих благодарностях и попал почти в точку. Поднимаясь по лестнице на второй этаж, теперь уже своей квартиры, передо мной открыла дверь чудное создание в строгом облегающем костюме, светло-серого цвета. Девушка была молода, красива, зеленоглаза. И я не став разыгрывать удивление, просто спросил у неё: – Вы от Императрицы? – Та, начав своё приветствие запнулась на половине слова. Затем взяв себя в руки ответила:
– Да, ваше сиятельство. – Я завороженно замер, пробуя на вкус слова «ваше сиятельство». Вот же блин! Сиятельство! «Рас тудыть его в качель»!
– Уважаемая. Как вас зовут?
– Анна Матвеевна, ваше… – я тут же перебил её:
– Аннушка, вы уже разлили масло в положенном месте? – Бессмертного произведения «Мастер и Маргарита» тут еще не существовало, поэтому я знал, что данная фраза повергнет её в шок.
– Какое масло, ваше сия…? – Я опять перебил её:
– Это шутка, Анюта. У меня есть просьба к вам. Первое: Меня зовут – Николай. Второе: Называть меня следует на «ты». У нас с вами не такая большая разница по возрасту. И третье: Не нужно мне тыкать всякими «сиятельствами». Мы люди простые и незамысловатые. Договорились? – Я пристально посмотрел на милашку. Та собралась:
– Да, госпо…, тое есть Николай. Я всё поняла.
– Вот и прекрасно! Пойдемте выпьем за наше знакомство! – Сырой, весенний день, промёрзлость улиц. Не хотелось выходить из теплой квартирки, но не сложно было догадаться, что из-за незнания моих предпочтений вряд ли в ней имеется бутылочка вина. Как же я ошибался! Зайдя в гостиную, с обалдением обнаружил у стены гору уже завядших цветов, какие-то корзины и пакеты. Открыв пару из них, я понял, что в ближайший месяц мне не придется ходить в магазин. Казалось, тут было всё! Шоколадные конфеты, бутылки шампанского, десятка три бутылок коллекционных вин и письма, письма, письма. Сотни людей меня благодарили за спасение Императора с Императрицей и приглашали к себе в имение на побывку. Да уж. Мелочь, а приятно! Я вернулся в прихожую, снял и повесил на крюк офицерскую шинель. Казаки, нерешительно топтались у двери, на что пришлось прикрикнуть:
– Служивые, ноги вытираем, заходим, раздеваемся и чувствуем себя как дома. Две бородатые морды сняли папахи и захлопнув дверь стали нерешительно распаковываться. Затем дверь тут же отворилась и шофер, засунув лицо в просвет поинтересовался: – Господин капитан, чемоданы куда ставить?
– Какие еще чемоданы?
– Ну так… я того не ведаю, ваше сиятельство. Камердинеры, загрузили мне в багажник и сказывали, мол ваше добро. Я-то это…, принёс. «Кудысь» его заносить?
– Ну так давай сюда, а мы разберёмся. Хлопцы, помогите пожалуйста «водиле». Вдруг они тяжёлые. – Те, слегка улыбнулись на слово «водила», потому что оно по созвучию пересекалось с другим, не очень культурным словом, но вышли на площадку и пособили без вопросов.
Уже спустя пол часа, распаковав из подаренного кем-то сервиза, четыре фужера, я наполнил их до краев рубиновой вкуснятиной и подал Анне, а затем отнес в прихожую казакам. Подозвав Анюту, я выдал на-гора тост: – Товарищи! Выпьем за то, чтобы семья Императора, всегда нуждалась в верных людях, которые будут их спасать, а те в благодарность будут делать нашу жизнь более похожую на сказку. Ура! – Тост конечно, получился слегка «тупанутым». Ну, не тамада я ребята, не тамада и максимум на что способен, это говорить то, что думаю. А по сему, «звиняйте»!
Напиваться конечно же, никто не собирался. Бутылка закончилась очень быстро. Да и выходило там от силы по полтора фужера. Нам с мужиками – это на один зуб, а вот щёчки Аннушки, слегка порозовели и в глазах появились озорные нотки. У меня женщины не было полгода, поэтому барышня простит меня, если я вот так прямо у неё испрошу её статуса. Служивые остались в гостиной, а мы с дамой уединились в моем новом кабинете. Помещение было небольшим, квадратов двенадцать, не больше. Огромные стеллажи с книгами, резной стол, комплект стульев из пяти штук в стиль к столу. Пара небольших картин с пейзажами на стенах и тахта.
– Скажите Анна. Я правильно понимаю, что вас прислали из канцелярии Императрицы?
– Да, ваше си… Ой, простите Николай!
– Прости, а не простите. – поправил я её.
– Да, прости Николай.
– А какая миссия возложена на вас?
– До меня довели, повеление старшей фрейлины, быть вам компаньонкой и секретарём, до момента пока меня не заменят.
– Те есть вы должны помогать мне во всём?
– Да… Николай.
– И в делах интимных тоже? – при этих словах Аннушка покраснела и опустив глаза просто констатировала:
– Во всех делах, Николай. И в интимных тоже.
– Хорошо Анна. Только прошу вас не переживайте. В этом доме вас никто не обидит, да и за его пределами думаю тоже. Пойдёмте, покажете, где тут у вас ванна. Время позднее, темнеет быстро. Думаю, нам нужно более тесно познакомится и с друг другом и с окружающей обстановкой. Вы не против? – Та, не поднимая лица отрицательно покачала головой, соглашаясь тем с самым со мной. – Вот и замечательно!
Утром, слезая с кровати я поднял с пола упавшее одеяло и бережно укрыл обнаженное тело Аннушки. Фигура прям как у Венеры. Скажем прямо – обалденная фигурка. Вчера я больше часа потратил на то, чтобы вникнуть в тонкости пользования отопительным котлом. Сам по себе, этот раритет никого не отапливает. Основное тепло поступает от печки, которую нужно всю ночь топить и если бы не служивые казаки с их поочередным бдением, то к утру мы бы основательно так замерзли. А так, теплынь и благодать! А вот с водообеспечением тут, целая морока. Чтобы набрать ванну, а у меня в ватерклозете она была большая и чугунная, пришлось поочередно со служивыми таскать воду ведрами из колодца. С первого захода получилось набрать только треть горячей ванны, со второго – чуть больше половины и только с третьего захода я наполнил её так, чтобы мы вдвоем с Анютой не сильно расплескали воду по кафелю. Нагрев и наполнив ванну с мыльным ароматическим раствором, который даже изобразил некое подобие пены, я поднапрягся и натаскал в импровизированный бойлер воды в четвертый раз, чтобы не оставлять служивых без горячей воды. Те, матерились в бороду в попытках меня отогнать от «таскания», но я как-то остановился на секунду и спросил у казака:
– Гриша, вот так несешь ты ведра, а в это время в меня кто-то целится с пистоля и всё… Пока бросишь, пока «вынешь» оружие и всё… во мне двадцать дырок наделают. Ты что, не знаешь, что у «бодигварда», руки должны быть всегда свободны?
– Энто, кто такие эти ваши «бодигварды»?
– «Бодигварды» Гриша – это телохранители по «англицки». Понял?
– Да, понял я всё Николай. «Бум» стараться. – закончил он смиренно.
… Так вот. Натаскал я воды вдосталь и заведя Аннушку в ванную комнату, стал ту раздевать. Она краснея, вяло сопротивлялась. На что я деловито заметил:
– Анна, не нужно мне мешать. Вас же поставили помогать мне, так вот и помогайте. – После моих слов, дело пошло шустрее. Раздел ту донага, усадил в ванную стал её мылить во всех мыслимых и немыслимых местах. Затем, выдраив девушку, заставил её вымыть себя… тоже во всех местах. Особое смущение у нее вызвало одно моё место, которое вздыбилось и не желало успокаиваться, требуя жертву в виде умелой и нежной, ночной напарницы. Спустя час водных процедур, мы завалились на чистые простыни моей новой, пуховой перины и я приступил.
Было видно, что «ночные кутюры» барышне не внове. Молодая, умелая, в меру стеснительная, в меру смелая. Тело крепкое, гибкое, не спортивное, но около того. В горячей ванне выпитое вино еще больше ударило её в голову, и мы устроили трехчасовой секс марафон. Не дойдя до кровати, я вначале поставил её на четвереньки уперев руками в кровать и вошёл сзади. Задушенный полукрик-полустон вырвался из её рта, и она чувственно стала поигрывать бедрами в такт моим толчкам. Затем я уложил «симпатяшку» на живот ровно и снова вошёл сверху. Сжимая моё естество своими булочками, я действовал так стремительно, что та, чтобы не напугать соседей и служивых, сидящих от нас за двумя закрытыми дверями, свои крики старалась направлять в подушку, прижимая её к лицу. «Трахал» её самозабвенно и уже через три минуты почувствовал, как её корёжит от экстаза. Она кричала так сильно, что уже даже подушка не спасала ситуацию. Пришлось на нас сверху накинуть толстое пуховой одеяло, чтобы хоть как-то заглушить звуки. Вы скажите, а сам то чего «ничено». Гы-гы-гы. А вот! Дело в том, что я обрезан, правильным врачом-хирургом в правильном месте, потому как с первой девушкой, студенткой по имени Ольга получился небольшой конфуз в годы моей молодости. В мою первую, небрачную ночь, та увлекала меня к себе в комнату в общежитии и едва дотронувшись до моего… м-м-м, дружка, хотела помочь одеть некое резиновое изделие, ну, чтоб было всё хорошо и без последствий. Так вот, каково было её изумление, когда, прикоснувшись ко мне, она тут же отпрянула, потому что вулкан взорвался и последствиями выброса лавы были испачканы и сама студентка Оля и постель, и даже книги на столе. Подобный «прокол» мне пришлось исправлять другим местом, а по окончанию действия, мы потом пол ночи чистили всё, меняли и мыли. В общем, получилось некрасиво. Поэтому, дождавшись каникул я поперся в больницу и свою проблему описал врачу, а тот едва заметно улыбнулся и сказал: – Ну что ж «скорострел», приходи в пятницу, будем из тебя делать мусульманина. – Ну я и пришёл, так как жутко не хотел раз от раза вот так «конфузица» с женским полом. Получилось очень даже ничего. Чтоб дойти до «финала», мне иногда, приходилось пыхтеть по пятнадцать минут. Некоторые «обаяшки» за это время умудрялись кончить по три раза, что мне очень даже добавляло симпатий в женской среде, а это само по себе оправдывало перенесённую боль и неудобство, растянутое на две недели геморроя с бинтами и швами. Именно поэтому Анюта, встретив швейную машинку «Зингер» в моём лице, утром сияла, как начищенный, медный пятак. Я ей даже выспаться до обеда дал, после ночных, таких полезных для женского организма бдений.
Следующий день принёс нам еще много приятных моментов. На дворе стояло воскресенье, а значит работу-работать и службу-служить сам Господь не велит. Скажем прямо, очень полезное время. Его мы провели с пользой. Во-первых, перезнакомились все, так сказать поближе. Во-вторых, мы вдвоем с моей новой… компаньоншей на столько вошли во вкус, что за день еще пару раз уединились в моей спальне. Судя по всему, и у неё давно не было качественного секса, ну а про меня вы и так знаете. А по сему отрывались как могли, отрабатывая накопленную энергию вынужденного простоя. Так что, не знаю, чем закончится наш служебный роман, но сейчас с Анютой мы были просто на седьмом небе, попросту пили это море любви и не могли напиться, как сумасшедшие. Даже если нас вскоре разлучат, так сказать по злому умыслу или судьба злодейка скажет своё веское слово, то в любом случае, «Анютка-симпатютка» меня запомнит на долго. Надеюсь.
***
Понедельник наступил и тут уже не получится «отмазаться» от угрызений своей, собственной совести. В шесть подъем, помывка, чистка сапогов, быстрый завтрак с чаем и сырным бутербродом и выдыхая морозный иней мы с Семёном выходим к подогнанной во двор машине. Знакомый водитель повернулся и спросил:
– Господин капитан, «куды» путь держим?
– Вас как зовут?
– Герасим.
– А, Му-му куда дел? – тот, тут же заулыбался. Грамотный, блин.
– Будешь – «Гером». Так вот, Гер! Я не господин капитан, а товарищ капитан. Это первое! И второе. Называть меня на – «ты» и по имени. Зовут меня – Николай, а чтоб по короче, значит – «Ник». Всё понял, Гер?!
– Так точно, Ник!
– Ладно, «ехай» ужо, болтун! – и я задорно улыбнулся. Жаль солнца не было на дворе, а то начал бы декламировать стихи, типа: «Мороз и солнце, день чудесный. Еще ты дремлешь, друг прелестный…». Мой друг, точнее подруга действительно еще спала, так как отработала со мной треть ночи в правильном ключе и утром, я, выходя, очень тихо прикрыл дверь, чтобы любимая Анютка, нормально выспалась. Сообразив, что я так и не сказал шоферу куда ехать, спешно добавил: – В Петропавловку* держи. У нас там, где-то должник засиделся.
Пока ехали, начался легкий снегопад. На фоне древнего Питера, ребята, это как попасть в сказку. Жаль, нет того люминесцентного освещения как в моем мире. Увидев бы, я, наверное, дар речи потерял от подобной красоты. Вот же блин, «Петра творенье»!
Герасим, по первой не сообразил и притёрся у ворот, мол приехали. На что я ему тут же сказал: – Гер, нам статус позволяет в крепость заехать на машине. Соображаешь? – Тот тронулся, развернулся и подъехав к воротам, нагло посигналил. Часовой, наблюдающий наши гамбиты у ворот, слегка завис, затем видя мой подзывающий жест, опрометью кинулся к машине.
– Дружище, открывай ворота, КГБ пожаловали.
– Ваш, высокоблагородие, а ГэГэБэ – «энто», кто такие?
– Не Гэ-Гэ-Бэ, а Кэ-Гэ-Бэ. Это – «мы»! Так что отворяй, служивый!
– Обождите маленько, сейчас у начальника караула справлюсь. – На шум из узкой калитки вышел штабс-капитан, подошёл и поинтересовался:
– Здравия желаю, господин капитан. Чем обязан? – я молча открыл «ксиву» и показал «штабсу». Тот, видя подпись Императора «быковать» на счёт пропуска нет стал и уже через минуту мы въезжали во двор Петропавловской крепости. Подруливая к огромному каменному крыльцу штаба, из дверей вышел, накидывая на плечи усатый полковник и сохраняя достоинство остался стоять на верху видя, что пожаловали невеликие чины. Я выбрался, поправил одежду и придерживая саблю направился вверх к полковнику, а подойдя козырнул и представился первым. – Ваше высокоблагородие. Разрешите представиться. Капитан Романов. Прибыл для ведения дознания по делу покушения на семью Романовых. – Было видно, что тот соображает быстро, потому что когда «штемп» Романов расследует покушение на Романовых, то полковник в случайность совпадения верить отказывался, от слова «совсем».
– Будьте любезны, ваш мандат. – Я еще раз вынул свою новенькую «ксиву» и раскрыв предъявил полковнику. Тот, вчитался, кашлянул и видя, что отказать не выйдет, произнес:
– Я выделю вам своего адъютанта, но позвольте… Как долго вы планируете вести, это ваше… дознание.
– До тех пор, господин полковник, пока над головой не воссияет солнце свободы. – выразился я поэтично, введя бедного полковника в ступор.
– Ну что ж. Извольте.
Адъютант был одного со мной одного звания. Идя по длинным переходам, он не стал меня забалтывать, проясняя ситуацию в целом. Мы минут пятнадцать шли по закоулкам и казематам, и наконец дошли. Небольшая караулка, примыкающая к множественным камерам и если сама караулка отапливалась, а солдаты грелись, протягивая руки к раскалённым камням, то вот далее, что-то отопительной системы не наблюдалось и что творится зимой в камерах, непонятно. От таких нетёплых мыслей, меня аж озноб пробрал. Ближайшая к караулке камера, как раз и была допросной. Вслед за нами бодрой рысцой вбежал поручик. Наверное, это тот самый следователь, за которым адъютант полковника посылал дневального. Следователь коротко шикнул на надзирателей и те, раскочегарив две керосиновые лампы, завели нас в кабинет.
Легкая прохлада, да и только. На нормальном питании – сносно, но вот если брать в расчёт скромную пайку арестанта, то того, скорее всего, тут будет корчить от холода уже через пару минут. А вот если ударят настоящие морозы, то у-у-у-у! Вообще слов нет, одни маты.
Поставив одну лампу на стол, а вторую на специальную полку на стене, надзиратели вышли. Усевшись, я посмотрел на капитана и тот коротко глянул и небрежно обронил: – За сим разрешите откланяться, господа. – По выражению его холеного лица было видно, что он в гробу видел всех тюремщиков, следователей и дознавателей, потому как все эти дела порочат честь доблестного армейца. Видя, как тот презрительно поджимает губы глядя на нас, я чуть не расхохотался. Вот именно такие чистоплюи про… ну… скажем так, «пролюбили» свою страну в одна тысяча девятьсот семнадцатом году. Холёные ублюдки!!! Иди-иди, белый воротничок, подумал я, глядя на его удаляющуюся спину.
Буквально через пару минут в кабинет ввели задержанного. Следователь положил передо мной папку, и я вчитался: Савинков Борис Викторович…
Примечание: Борис Викторович Савинков – родился 19 января 1879 в Харькове. Дата смерти: 7 мая 1925. Погиб в результате самоубийства в тюрьме НКВД, г. Москва. Русский революционер, один из лидеров партии эсеров, руководитель Боевой организации партии эсеров. Участник Белого движения, писатель (прозаик, поэт, публицист, мемуарист; литературный псевдоним – В. Ропшин).
… одна тысяча восемьсот семьдесят девятого года рождения. Читать дальше смысла не было, потому что этого супчика я прекрасно знал по фильмам моего мира. Вот интересно, что выгнало одного из верхушки партии «эСэРов» на путь войны. Он что, дозу лишнюю хапнул или «вовремя заболевшего» напарника подменил, что самолично, вооружившись бомбой попёрся убивать царя с супругой в борьбе за народное счастье. Вот же придурок!
– Товарищ Савинков!!! – воскликнул я радостно. – Как же вы дожили до жизни такой!? – Тот глянул на меня и побледнел, а затем процедил сквозь зубы:
– Я с псом царским, с подстилкой самодержавия, разговаривать не намерен! Падите прочь, мерзавец!!! – Ух ты! Ну, «нефига» се, как завернул! Неужто сейчас начнет распинаться о том, как месть народа постигнет меня рано или поздно. Короче… Мне его революционные речи тут не к чему. Я молча встал, выглянул в коридор и махнув Грише на двух надзирателей коротко кинул:
– Гриня, возьми двух страже порядка… – кивнул я на надзирателей. Те от столь пафосного названия – «страж порядка», аж подбоченились и горделиво задрали подбородки. – …дверь закрыть и никого сюда не пускать. Если тут окажется хоть одна лишняя душа… хоть комендант… хоть чёрт лысый, то расстреляю и тебя, и твоих двух помощников у «вооон» той стены. – показал я пальцем в глубь темного, холодного коридора. – Понял меня или как? – Тот сглотнул, кивнул и прихватив двух ближайших надзирателей удалился по направлению к входному комплексу. За стол я возвращался с акульей улыбкой. Глянув на поручика, я спросил: – Не желает гражданин сотрудничать и давать показания? – Тот, не подозревая подвоха пожаловался:
– Никак нет, господин капитан. Запирается, угрожает. Говорит, что всех нас ждёт гиена огненная и праведный суд русского народа.
– Ладно. – Я встал, расстёгивая кобуру, вынул «Стечкина», взвёл курок и спросил: – Адреса ваших людей в Санкт-Петербурге, Москве и пригородах? – Коротко глянув на Савенкова я успел заметить, как тот презрительно отвернул голову уставившись в серую стену. Ну, ОК! Прицелившись в носок сапога, я выстрелил. От грохота Стечкина оглохли все и параллельно получили акустический шок, добавив тем самым седых волос на заднице. Получив пулю в ступню, арестант заорал, не столько от боли, сколько от испуга, а лицо следователя было полно ужаса. Закрыв уши ладонями, он смотрел на меня полностью, «анимешными» глазами. Я поздно сообразил, что перед выстрелом нужно было дверь открыть, но было уже «поздно пить боржоми». Я пнул ногой, дверь, а потом заорал: – Говори, сука! Адреса…, пароли…, явки!!! – Я ухватил Савенкова за шиворот и начал жёстко его раскачивать верх-вниз. Тот только стонал. – Будешь говорить, сука?!
– Прекратите!!! Я буду жаловаться! – жалостливо простонал он. Я упёр ствол в его вторую ногу и опять заорал. – Говори, сука!!! Адреса…, пароли…, явки!? Считаю до трех! Раз…! Два…! Трррр..!!!
– Стойте! Стойте! Прекратите! Я всё скажу! Я всё… – дышал он тяжело, а зрачки его были максимально расширены не столько от сумрака в помещении, сколько от болевого шока. Для того, чтобы он не умер, от этого самого шока, я и стрелял в носок, а не в голень или ляжку, к примеру. Он бубнил и бубнил, диктовал и диктовал, а следователь уже истратил три листа, заполняя показаниями Савенкова. На белое покрывало бумаги, почти ровными строками ложились показания, кто покупал и провозил оружие, адреса бытовок, адреса явок, адреса сараев в которых изготавливалась бомба со всеми многочисленными помощниками из числа студентов-химиков и не только… Мне пришлось еще два раза приставлять ствол его второй ноге, чтобы тот прекратил запираться, и полноводная река лилась и лилась из его уст. – Прошу вас, господа! Пригласите мне доктора?! Я начинаю слабеть! Мне плохо! – При этих словах следователь, боязливо глянул на меня, а я спросил:
– Товарищ следователь, у вас есть еще вопросы к осужденному?
– Простите, но он пока еще – подследственный!
– Поручик! Не отвлекаться от вопроса! У вас есть еще вопросы к осужденному?
– Н-никак нет. – выпалил он как-то растерянно.
– Тогда попрошу на выход! – тот приподнялся, собрал листы бумаги в папку и как-то нерешительно пошёл к двери. Я сопровождал его к выходу и выставив за порог, повернулся к «бомбисту», громко сказал:
– Савенков, Борис Викторович! Признаёте ли вы себя виновным, в совершении смертного греха против Императора и народа России?! – тот поднял перекошенное болью лицо и видать хотел было уже сказать, что признаёт, только вот с поправкой, что покушался на Императора, но не народ, но я не дал ему закончить.
– Признаю, но… наро…!!! – выстрел! От попавшей в голову тяжелой пули Стечкина, во лбу образовалась маленькая дырочка, а задняя часть головы расплескалась по стенам. Звук падения тела на пол я только услышал со спины, но не увидел. Еще не хватало мне разглядывать дела своих рук кровавых. А вы думали? Им значит, взрывать всех на право и на лево можно, под лихими завываниями о народном счастье. А нам нет? Да шли бы они лесом, густым и непролазным! Борцы за народное счастье, хреновы! Я, что-то до сих пор не видел не одного юридического документа, где-бы народ уполномочивал, какого-то «Пупкина» бороться за его – народное счастье. Император Российский, тоже, кстати – народ. Вот меня он уполномочил, ибо побывать второй раз в жерле ядерного взрыва я не хочу. В задницу, такие аттракционы!
Глава 5
Весть о гибели бомбиста-террориста, со скоростью лесного пожара распространялась по Санкт-Петербургу. Газеты запестрили заголовками, а позже захлебнулись «разночтивыми» сведениями. В одних статьях говорилось, что «покусителя» на жизнь императорских величеств, убили сокамерники, так как последние были преисполнены преданностью к власти и жарким патриотизмом. Другие утверждали, что камера в «петропавловке» была одиночной и господин Савенков, не в силах перенести угрызения совести, повесился сам на собственных шнурках. Третьи, хитро прищурив глаза, тыкали пальцем в небо и с видом заговорщика шептали на ухо, что мол, огненный ангел, ночью прилетел к окну камеры христопродавца, дыхнул в окошко огнем и всё… Зажарился мол сиделец мгновенно, до состояния рождественского гуся, с корочкой и подливкой. И при этом приговаривали: «Сие – есть кара небесная за Царя-батюшку!». Вот так-то.
Данные слухи, я краем уха улавливал в те моменты, когда ставил «раком» полицейское и жандармское управление. Мне было глубоко нас… ой простите. В общем, мне было глубоко-фиолетово на фамилии генералов в высоких кабинетах. Я тупо, выдернул обоих их адъютантов и привлек к делу. Те были, правыми руками при этих важных персонах и находились в «курсе» всех или почти всех дел. Генералы же, судя по всему, оба страдали глухотой, за что собственно и получили по короткому удару в печень. Пока их откачивали и поили пилюлями, прихватив их помощников и дежурные группы, мы помчали по адресам, которые нам дал, ныне покойный гражданин Савенков. Используя специальную методику допроса, некогда преподаваемую нам, я специально заставлял его через некоторые паузы, повторять адреса своих подельников, чтобы не вышло так, что он «тулит» абсолютно «левые» сведения, взятые из воздуха, оговаривая людей непричастных. Когда же, через определенный промежуток времени, допрашиваемый в третий раз называл один и тот же адрес, только тогда я зачеркивал третий, вопросительный знак-пометку возле имени фигуранта на листе, и только после этого мы переходили на следующую тему. Кажется, даже следователь, поручик Еремеев, был впечатлён скоростью получения сведений в ходе дознания. Даже, если предположить, что он действительно смог запомнить и выдать на-гора, три раза один и тот же адрес, к примеру, свой любовницы, то тут нужно понимать, что и любовницы имеют память, а я эту память умею ай как ловко активировать, используя незамысловатые методы полевого допроса из двадцать первого века. Скажу честно, до сегодняшнего дня, все эти методы в моей голове, носили чисто теоретический характер, так как я не «полевик», и не опер и вообще понятия не имел, как это работает. А вот! Пришлось так сказать вспоминать, вытаскивать из глубин, отряхивать от нафталина и пускать в работу. А как иначе то?
К вечеру, дворик моего «одесского» дома расположенного в центре Санкт-Петербурга был переполнен народом. У проезда, недалеко от ворот стояло два конных экипажа. Один от управления жандармерии, второй от полицейских сил правопорядка. У обоих, было устное предписание – стрелять на поражение любого, в любых чинах, ежели сие «тело» вырулит из нашего двора без пропуска и пожелает скрыться в суете улиц. Служивые, когда я им оглашал свой приказ, имели глаза по пять копеек, на что я им пояснил мол: «время – военное, страна в огне, враг не дремлет» и что-то еще в стиле коммунистических лозунгов, одна тысяча девятьсот сорок первого года. Кнут – конечно хорошо, но вот в качестве пряника я сразу заявил, что каждый за рвение получит от короны по червонцу премиальных, и те особо не возражали. Внутри дома, все доставленные пели «хоровые песни», буквально про всех, кого знали… Кто знал и не доложил… Кто знал, доложил, но не был услышан властями. Кто знал, доложил, но за вовремя доложенные сведения был сам задержан и спустя пару часов мучительного ожидания был выдворен с вывернутыми служивыми, карманами. Всех виновных тут же хватали, доставляли к мою штаб квартиру, а после того, как их потрошили на счет всей, волнующий меня информации в связанном виде увозили во внутреннюю тюрьму жандармерии и полиции. От сотен и тысяч сапог, топчущих полы в моей квартире, стало грязновато, но дело того стоило. На поздний вечер была назначена грандиозная уборка моей берлоги.
Результатом дня было: двадцать четыре задержанных революционера, шестьдесят семь пособников террористов и два урядника, которых можно было смело назвать бывшими урядниками, так как я сомневаюсь, что обворовывание обывателей им спустят с рук. За выворачивание карманов, используя служебное положение должен кто-то поплатиться, а я этих супчиков точно не выпущу из своих цепких рук, чтобы там они себе не думали.
Параллельно с разворачиваемыми мной делами, начала пополняться картотека вновь созданного КГБ. Вела записи, свет очей моих – Аннушка. Девушка отдавалась не только мне, но и начатому мной делу борьбы за трудовые массы, сиречь – народ. А что? Кто больше всех пострадал во время революций и последующей за ней гражданской войны? Правильно! Больше всех погибло именно, что – пролетариев и крестьян, так как воевать они толком не умели, а по сему гибли тысячами находясь по обе стороны баррикад. Говоря про «обе стороны», я откровенно лукавил. Сторон было больше десяти если быть предельно дотошным. Меньшевики, большевики, кадеты, эсеры, демократы, анархисты, монархисты и целые сонмы прочих политических, общественных и религиозных объединений. А вы, что не знали, что при ослаблении центральной власти, во все времена и во всех странах, как после дождя появлялись сотни и тысячи разномастных, политических и не очень движений, которые буквально разрывали своё место обитания на лоскуты, с остервенением уничтожая друг друга, не забыв при этом предварительно «обесчеловечить» оппонентов, криками – «все дурАки, кроме Я»? И работало. Далеко ходить не надо… Достаточно обозвать людей на востоке страны – «колорадами», «сепаратистами», «ватниками», снять пару сотен передач на телевидении про «плохих украинцев» и всё… Полученного заряда обычно хватает на то, чтобы затем, засыпать «отколовшихся» восемь лет крупнокалиберными артиллерийскими снарядами под «громкое молчание» мировой общественности. И зная, и понимая всё происходящее, смотря на окружающую подготавливающуюся ядерную вакханалию я действовал. Действовал дерзко, мощно, бескомпромиссно. Да, звание капитана было маловато для того, чтобы делать всё без помех, но моя наглость и отрешённость от реалий этого, начинающего загнивать мирка, приносила дивиденды.
Главным достижением за прошедшую неделю, стало моё полное переподчинение оперативных отделов полиции и жандармерии себе любимому. Нет, не всех, а только тех, где при начале разговора о спасении отечества я замечал искру надежды в глазах слушателя. Прожжённые и законченные прагматики мне не нужны. Нужны дерзкие, отважные, не боящиеся не Бога ни чёрта романтики. О таких обычно, в двадцать первом веке говорят – «без тормозов». Да, без тормозов! Мне нужны люди, которые были бы соратниками и продолжателями меня самого. Можно сказать – революционеры, но не те революционеры-террористы, которые тупы и в беспросветной тупости своей могут только ломать, а революционеры-ментаты, революционеры-интеллектуалы, способные, как стая лейкоцитов найти инородный элемент в системе, окружить его, обволочь своими телами и поглотить, разделяя и разрывая, переваривая и растворяя в себе. И каково было моё изумление, когда таких я нашёл-таки! Местами, я только пытался открыть свой рот, дабы начать агитацию о светлом будущем, как с удивлением наблюдал вспышку в глазах слушателя и далее они, поняв, что я человек «другого мира» уже сами включались в работу прокладывая локтями себе дорогу сквозь жировые телеса полковников и генералов. А за их спинами стояла моя фигура, с наложенной на рукоять пистолета рукой, и готовая применить его по малейшему недоразумению.
Сюда же, можно добавить, что моя «моська» примелькалась во всех высоких кабинетах и во всех околотках, участках, проходных, КПП и прочих институциях силового блока. Служивые видели меня и узнавали издали, а проходя мимо я слышал за спиной наполненные ужасом слова: «огневик пошёл», «кайтесь грешники», «спаси и помилуй Господи»! Люди, кто с надеждой смотрел мне в след, кто со страхом, кто сжимался всем телом, как перед ударом, но всех этих людей объединяло одно – они крестились! Крестились истово, крестились часто, крестились так, как давно уже не крестились, а самое важное – они боялись меня. Боялись до «усрачки», боялись до дрожи в коленях и перехвата дыхания, когда невидимая рука хватает за глотку и нет возможности выдавить из себя даже слова. Сплошные хрипы и всхлипы, и ничего вразумительного. На каждом ходу встречалось подобное и только праведники-безгрешники молча смотрели на меня, как на мессию, сошедшего с неба и крестили, но только не себя, а мою фигуру, благословляя на дела благие, на то чтобы я, как можно больше успел содеять дел во имя спасения ИХ Родины, их империи, которая трещала по швам и дико орала от боли в попытках родить себя новую, но все прогнозы уже спланированы так, что роженица должна была погибнуть вместе с плодом, если бы не мой приход. А кто знает, может что путное и выйдет из моих потуг. Не буду загадывать.
***
В конце рабочей недели, меня в срочном порядке вызвали в Зимний дворец, на ковёр. Тут даже не нужно быть «суперинтеллектуалом», чтобы понять… все обиженные мной «черти» в больших погонах, с отбитыми почками и печенью, собрали консилиум и ринулись к царю с массовыми жалобами на меня и мой комитет. Уж простите, не знаю, что они там наплели Николаю второму, но тот решил, видать, устроить мне прилюдный разнос за превышение полномочий и нарушение каких-то там ИХ правил и порядков. Сказать, что мне плевать на эти правила…? Конечно плевать! Клал я на них с присядкой! Но вот на Императора мне не плевать. Жаль мне его и Лёшку жаль, и девчонок его жаль. Симпатичные «девахи» и «талановитые», и умом не обделённые. Я встречался с ними и разговаривал, и уже тогда, в новом, одна тысяча девятьсот пятнадцатом году они знали, чувствовали и понимали, что родители их тянут на голгофу. А знаете, что самое странное и страшное?! Они готовы были к смерти, уже тогда, за три года до реальных событий они знали, что умрут, о чём собственно и писали в своих дневниках.
Лежа на больничной койке, месяц назад, я представил в голове картину, как представитель ЧК, после казни семейства Романовых, взял дневники девчат, прочитал, подивился такой прозорливости и предвидению, всплакнул, омывая слезами ушедших, безгрешных девиц и швырнул пачку их дневников в огонь камина, который он топил найденными на полках церковными книгами. Не бойтесь девочки, Бог даст мы всех их найдем и покараем. От наших рук никто не уйдет без должной награды. «Пока свободою горим, пока сердца для чести живы. Мой друг, Отчизне посвятим, души прекрасные порывы»!
Звук моих шагов эхом разносился по длинным коридорам и анфиладам. Я шёл, как на параде, а лакеи, завидев меня в четыре руки растворяли огромные двустворчатые двери залов. Дойдя до нужных покоев, двери в очередной раз распахнулись, и я войдя встал по стойке «смирно», приложив ладонь к срезу фуражки, доложился: – Товарищ, Верховный главнокомандующий! Капитан Романов прибыл по вашему распоряжению! – Царь, молча смотрел на меня, замерев, а вокруг него стояла на столько огромная свора, что я понял, что сейчас меня будут рвать на части.
– Вольно, капитан, проходите. – Я прошёл в центр зала, понимая, что у присутствующих ко мне есть некоторые вопросы. Ну ОК, пусть задают. «Ща мля» всем им отвечу, да так, что запомнят на долго! Дождавшись пока я войду в импровизированный круг, Николай продолжил: – Мне, давеча, поступили множественные жалобы на ваше недостойное поведение. Изложите пожалуйста ваши пояснения по данному поводу. – и он выжидательно посмотрел на меня.
– Я бы хотел попросить самих жалующихся огласить свои вопросы и претензии на действия Комитета Государственной Безопасности. – Присутствующие нерешительно переглянулись, и никто не отважился выйти вперёд и начать свои обвинительные речи. – Ну что же, господа, смелее. Или мне нужно самому выбрать с кого начать? – бросил я с лёгким налётом ехидности. Толпа забурлила и исторгла из своих недр полковника, того самого, что являлся комендантом Петропавловской крепости. Вышел он гордо и став картинно, надменно начал:
– Я хотел бы поинтересоваться у господина капитана, который называет тут всех «товарищами». По какому, такому праву вы учиняете самосуд в вверенной мне крепости и распоряжаетесь моими людьми, перекрывая проход во время проведенных так сказать, вами пыток!? Это, что еще за средневековость! Ваше поведение – просто возмутительно и недостойно офицерского звания!
– Отвечаю, уважаемому господину полковнику. Начнем с того, что задержанный, был лично мной обезврежен во время своего кровавого нападения на картеж, в котором, кстати говоря, ехал и ваш покорный слуга. Так вот… Террорист-бомбист был мною оставлен в живых, во время своей акции, только с целью получения сведений о лицах помогающим ему в подготовке и реализации покушения. То есть, убить я его мог еще тогда, но важны были сведения, и я их получил теми методами, которые могли обеспечить максимальную правдивость и откровенность объекта. Далее… Получив необходимые сведения, я закончил мероприятие по ликвидации возникшей угрозы нашему Императору и Вседержителю, царю Николаю второму. Так, как полученные сведения были очень важны, и любая минута промедления неизменно привела бы к побегу соучастников, то мной, как главой Комитета Государственной Безопасности было принято решение о привлечении сил прочих силовых ведомств, а в частности управления жандармов и полиции. Мои полномочия достаточны, чтобы привлекать силы со стороны, но когда главы ведомств начали чинить препятствия… то и вышло то, что вышло. Кстати говоря, господин полковник, вам необязательно было ждать два месяца, пока я валяюсь в госпитале, чтобы учинить дознание, а если вы не способны провести дознание задержанных и защитить Императора, то на кой хрен вас вообще держат в крепости? Да и вообще, зачем нужны крепости, если любой романтик-недоучка может её обойти и взорвать императора российского по среди города?! Не находите?! В чём ваш практический смысл? Такие же вопросы, пользуясь случаем, могу задать начальнику жандармского и полицейского управления. Писать бумажки и отчету, и я могу, а вот реально защитить главу государства, что-то как-то желающих не наблюдается. Почему так? У вас какие зарплаты господа? И почему вас до сих пор не сняли со своих должностей, учитывая, что вы допустили проход террориста с выходом на боевую позицию?! И ещё… Кто тот дебил, который советует главе государства, во время войны ехать на службу в церковь в открытом экипаже? Он точно находится на своем месте? – что тут началось! Крики, вопли, ругань. Кто-то вызывал меня на дуэль, кто-то обещал начистить мне морду прямо тут. Я смотрел на окружающий меня бедлам и внимательно смотрел, кто первый нарушит статус-кво при царственной особе и выкажет неповиновение. Орали и взымались на дыбы они долго, минут, наверное, пятнадцать. Странное дело, но никто не вошёл ко мне в круг и не попытался делом оспорить мои слова. Только размытые фразы и гул общего возмущения и никакой конкретики. Ну ладно, орут, ну и пусть орут. Наорутся надеюсь, да успокоятся. Самое интересное, это то, что Николай второй делал вид, что его вообще это всё не касается.
Бедлам творился минут пятнадцать. Шум стоял ужасный. Когда же страсти улеглись, ко мне обратился Император: – Господин капитан, на сколько ваши необдуманные действия оправданны?
– На все сто процентов! Я уже упоминал, что за два месяца дознание фактически не велось. За одну неделю, мы сделали по вопросам безопасности больше, чем за прошедшие месяцы. Было задержано двадцать шесть революционеров-бомбистов и около ста тринадцати пособников. Если всех эти реакционеров не урезонить, то убив всех мало-мальски адекватных управленцев в империи они за очень короткий период запустят цепную реакцию развала вашей страны. Вы все, господа весите на краю пропасти и готовы заклевать любого, кто вам скажет правду в глаза. Еще претензии ко мне есть? – Справа стоящий от императора генерал, сотрясая своими «брылями» заголосил:
