– Разве? – удивилась Таня. – Она мне про это никогда не рассказывала.
– Вот и пусть расскажет, а я все, что знала, сказала.
– Настасья, – постучала в окошко бабушкина соседка, – ты корову-то будешь загонять, или ненужная она тебе стала? Полчаса ужо у ворот мычит.
– Ой, это ж надоть, как я оплошала, – бабушка спохватилась и побежала во двор, на ходу хватая корку хлеба для Чернушки.
Глава 3
На день рождения Таня решила надеть новую белую кофточку с ажурным жабо и кружевными манжетами на рукавах.
К Андрею она испытывала особые, непонятные для нее самой чувства. Он считался самым видным парнем в деревне, а может, и в Ленинграде, из которого приезжал каждое лето. Все знали, что по нему сохнет вредная Валька с выселок. А еще знали, что из всех деревенских девчонок он выделяет только «малолетку» Таньку. И Таня это знала, но что надо делать с этим знанием – не понимала, хотя оно ей льстило и давало повод воображать перед подругами.
Определив Чернушку к месту и напоив ее, баба Настя вернулась в дом. Посмотрев на то, как внучка прихорашивается, она сказала:
– Наряжалася барыня – веселилася, нагулялася – прослезилася.
– Ой, бабуль, что-то ты не то сказала.
– Куда уж нам, деревенским, это вы с матерью барских кровей, не нам чета, – махнула рукой баба Настя. – Дай-ка мне, барыня, бадью с водой. Пить дам Чернушке.
Бабушка ушла, а Таня уставилась на свои руки, пытаясь разглядеть в них барскую кровь.
– Танюха, – толкнул ее в плечо вбежавший в дом Мишка, – ты пойдешь или нет, меня Андрюха за тобой прислал. Все уже собрались, одна ты копаешься. Если бы не он, я бы за тобою сроду не побежал. Не барыня, чтоб ждать тебя по часу. Где книжка, которую мы надумали Андрюхе подарить?
– А вот и барыня, – огрызнулась Танька и, подражая бабушке, добавила: – Не видишь, что ли, ослеп? На столе лежит.
– Про чего она? – поинтересовался Мишка, беря книгу в руки.
– Какой же ты необразованный! – вздохнула Таня. – Не про чего, а про кого. Про Чапаева. Фурманов сочинил.
– Ладно, умная, поторопись. Андрюха тоже дурак, что в тебя уперся. Жених и невеста, тили-тили, тесто, – дразня Таньку, Мишка взял книгу и выскочил из дома.
Она побежала следом за ним, накинув сверху бабушкину брезентушку, потому что противный дождь все еще продолжал моросить.
Андрей поджидал гостей, укрывшись от дождя на покосившемся крылечке.
– Тань, ты чего так долго, я уже испугался, что ты совсем не придешь, – Андрей взял ее за руку.
– Надо так, – капризно вывернула руку Таня.
Андрей снял с нее брезентушку и начал стряхивать. Мишка, глядя на такие телячьи нежности, презрительно хмыкнул.
Войдя в дом, Таня немного оробела, увидев среди гостей одних только взрослых ребят и девчонок. Дни рожденья в деревне не отмечались, и никто из них явно не знал, чем же надо заниматься в такой диковинный праздник.
– Поздравляем, – первой сообразила Таня, протягивая Андрею книгу, – желаем счастья и здоровья.
– И мы, и мы тоже, – загалдели ребята, обрадовавшись долгожданной подсказке.
Андрею подарили три книги о Чапаеве – в сельпо более подходящей книги не продавалось, корзину под грибы и большую чашку с блюдцем. Рыжая Валька, окончательно покраснев, протянула ему носовой платок, размером со скатерку, с вышитыми на нем инициалами: А. Т. – Андрюша Тимофеев.
Потом ребята пили чай из огромного медного самовара. В расписном деревянном блюде лежали маковые баранки, а в стеклянной вазочке белели огромные куски колотого сахара. Мальчишки, демонстрируя свою ловкость, наперегонки раскусывали их металлическими щипчиками и угощали девчонок. В соответствии с деревенским этикетом, девчонки переливали чай из чашек в блюдца и, удерживая их дно на кончиках пальцев, неспешно запивали сладость. Когда все напились чаю, Валька, не сводя глаз с Андрея, предложила:
– Давайте в ручеек поиграем.
– Давайте, – поддержали ее ребята.
– Ой, течет, течет вода, открывайте ворота, – подпевая, она подбежала к Андрюшке и, схватив его за руку, потянула в первый ряд, – руче-руче-ручеек, своих рук не уберег.
Андрей, извернувшись, избавился от Валюхи и потянул за собой Татьяну.
«Интересно, а у нас с Андрюшкой есть такое любезное согласие, чтобы в лад петь, как журавли?» – думала она, вставая с ним в конец цепочки.
От раздумий Таню отвлек Мишка.
– Сеструха, хорош мечтать, слетай домой за пластинкой Утесова, мы патефон в шкафу нашли.
– Никуда я не пойду, – отказалась Таня, – для ручейка Утесов не нужен.
– Правильно, – откликнулся кто-то из парней, – и ручеек ваш детский не нужен, и Утесов тоже. Надо деда Федю с гармошкой позвать. Он так наяривает, что ноги сами в пляс идут. А вы: ручеек, ручеек.
– Фи, ну ты сказанул, – присвистнул Мишка, – дед ходить не может, не то что на гармошке играть.
– Давайте я вам на балалайке сыграю, – предложил Андрюшка.
– А ты умеешь? – недоверчиво, почти хором спросили его ребята.
– Умею, – Андрей смущенно улыбнулся и из комода, стоявшего в углу передней, вытащил кожаный футляр.
Достав из него балалайку, казавшуюся в его сильных руках детской игрушкой, он, как бывалый музыкант, проверил струны, что-то там сбоку подкрутил и запел, подыгрывая себе: «Светит месяц, светит ясный». Танька смотрела на него как завороженная. Музыка звучала все громче и громче. Она вдруг заметила, что Андрюшка особенный, не такой, как другие ребята. Статный, смуглый, черноволосый, он обладал такой притягательной силой, что все вокруг начали в такт ему подпевать. А он, не выпуская из рук балалайку, пустился вприсядку вокруг Татьяны, подмигивая ей чуть раскосыми карими глазами и приглашая ее принять участие в веселой пляске.
Растерявшаяся Таня стояла неподвижно, переполненная новым для нее ощущением. Ей стало вдруг очень жарко, показалось, что еще мгновение – и она упадет в обморок, не выдержав всеобщего внимания и удалого натиска музыканта. Но балалайка смолкла, танец закончился, и ребята начали громко хлопать в ладоши, приводя в порядок Танины чувства.
– Здорово! – закричали ребята.
– А по нотам можешь?
– Могу без нот, по памяти. И настоящего композитора могу… – гордо сказал он и объявил, сражая публику наповал своими знаниями: – Чайковский. Песня. Неаполитанская.
– Какая-какая? – переспросил Мишка.
– Город такой есть – Неаполь. Про него Чайковский песню написал, – пояснил Андрей.
Он снова заиграл, да так, что Валька от обожания даже рот открыла.
– Ой, Андрюша, – чуть дыша, произнесла она, когда песня закончилась, – ой, как ты играешь! И где ты так хорошо научился?
– В школе музыкальной, где еще. Хотел на гитаре, но не нашел инструмента. Баян с пианино – дорогие инструменты. А балалайки в музыкалке у нас бесплатно дают, только играй. Ну, вот я и играю. Даже на концертах выступал. Хотел бросить, но учительница не дала, способности у меня обнаружились. Предки тоже приставать начали, чтоб я доучился. Но я уже решил, что буду переучиваться на гитару, – сказал он, укладывая балалайку в футляр. – Айда на улицу, кажется, дождь кончился.
Дождь и в самом деле прекратился, оставив после себя лужи и умытую до самых корней траву. Воздух был свеж и прохладен. Ребята гурьбой высыпали на улицу и долго еще гуляли по деревне, дурачась и веселясь.
Андрюшка ни на шаг не отходил от Татьяны, которая снова вспомнила про журавлей.
– Андрюш, а ты журавлей видел?
– Тыщу раз. Они на одной ноге спят. Голову набок положат и дрыхнут. Умора!
– Какой-то ты, Андрюшка, неинтересный, – вздохнула Таня.
– Это почему? – обиделся тот.
– Потому что у журавлей, у них любезное согласие, верность, курлыканье. А ты – дрыхнут на одной ноге!
– Что видел, то и говорю. А чего ты к ним привязалась, к журавлям этим?
– Потому что эти птицы – как люди в перьях, мне бабушка рассказала. Я, когда вырасту, буду жить по-журавлиному, мне так нравится.
– Глупая ты еще и еще пацанка, – Андрей, остановившись, взял ее за руку и повернул к себе лицом, – но ты мне очень нравишься.
– Я умная, – возмутилась Танька, – и вообще мне про тебя неинтересно, мне про бабку твою Лукерью и про цыган интересно.
– Далась тебе эта Лукерья! Обыкновенная бабка была, навроде твоей. Ничего особенного. Лучше дай мне твой адрес, а то, Мишка сказал, уезжаете вы завтра.
– Зачем?
– Я переписываться с тобой хочу.
– Ну и хоти себе, – заважничала Таня.
Когда они подошли к дому бабушки Насти, Андрей, переминаясь с ноги на ногу, тихо спросил:
– А можно я тебя в щечку поцелую? – и, не дожидаясь ответа, прикоснулся к ее щеке губами.
Его прикосновение было таким же мягким и атласным, как прикосновение маминого кружевного платочка, вытирающего слезки с ее щек.
– Андрюх, смотри, звезда падает, – раздался из темноты Мишкин голос.
– Брешешь? – не поверил ему Андрюшка.
– Не веришь, сам гляди. Ой, скорее, она прямо над твоим домом летит! – закричал Мишка.
Андрюшка рванулся к нему, оставив на мгновенье Татьяну одну, и тут же чьи-то сильные руки толкнули ее прямо в лужу. Упершись голыми коленками в липкую грязь, она заревела.
– Ой, а что это здесь за сопли в луже валяются? – рыжая Валька довольно улыбалась, наблюдая за барахтаньем ревущей во весь голос девчонки.
– Ну, Валька, была б ты парнем, я б тебе сейчас в морду дал, – сказал подбежавший Андрей, поднимая Таньку.
– Еще бы и от меня получила. Корова рыжая, – поддержал друга Мишка. – А ну иди отсюда, пока я тебе не двинул.
– Па-а-думаешь, – протянула Валька недовольно, – падают тут в лужи недотроги всякие, а я виновата. Сами и на ногах держаться еще не научились, а туда же, с парнями гулять норовят, да еще целуются.
– Валька! – угрожающе произнес Андрюшка. – Предупреждаю!
– Да ладно, возитесь тут со своим детсадом сами, сопли вытирайте. Пошла я. Улица не купленная, где хочу, там и гуляю, может, и вернусь еще. Пока, Мишенька. Андрюшенька, до встречи.
Отряхивая ревущую сестру, Мишка сказал:
– Надоели мне, Андрюха, твои девки. Все лето под ногами крутятся.
– А вот и не крутимся, – Таня, разъяренная обидным обобщением брата, топнула ногой и, попав в лужу, еще раз окатила себя грязью.
– А ты-то здесь при чем? – удивился брат.
– При том! – Таня развернулась и пошла в дом, громко стукнув дверью.
– Вот и адрес у нее взять не успел, а она завтра уедет, – расстроился Андрей, глядя на закрытую дверь.
– Определенно, все влюбленные чокнутые. Ты что, совсем того? – Мишка покрутил пальцем у виска. – Ты мне скажи, я тебе свой адрес дал?
– Дал, и что? – Андрей недоуменно посмотрел на друга.
– А то, что сестра она мне, понимаешь? Родная, – Мишка посмотрел на Андрея, как на больного.
Глава 4
С утра баба Настя напекла пирогов. Отец приехал рано. Таньку разбудил его бас, доносившийся с кухни.
«Может, и мама с ним приехала?» – подумала она и, соскочив с кровати, уж собралась бежать на кухню.
– Ну, как там барыня твоя поживает? Не прогнала еще тебя, дурака крестьянского? – резкий голос бабушки остановил Таню.
Она замерла на пороге, не решаясь раздвинуть холщовые занавески.
– Мам, ну я же просил тебя не обижать ее, – недовольно ответил отец. – Надя – хорошая жена и мать. Живем мы дружно, отношения у нас в семье хорошие.
– Да чего плохого в таких-то отношениях. Тобою, дураком деревенским, грех свой дворянский прикрыла. Повесила на тебя Мишку, сынка свого приблудного, и ходит, пальчики растопырив. Слова в простоте не скажет, все на «вы», да «пожал-ста», да тихим голосом. Смотреть тошно. Тьфу! – бабушка сердито загремела ухватом.
– Ты, мать, как молоток. Долбишь и долбишь в одну точку. И ведь сколько раз просил тебя – отвяжись ты от нас… Нет, знай свое гнет.
– Как мне отвязаться-то? Ну как? Думаешь, легко мне здесь с хозяйством управляться? Все жилы себе вытянула. Думала, на старости лет, сын женится, меня к себе заберет, хозяйкой буду. Ан нет. Хозяйка у нас таперя барыня. А мне что? До гробовой доски в навозе здесь топнуть?
