ГЛАВА 8 Тати Верхнего Поочья и их атаман Гришка Кистень
В долине реки Воря, в густом елово-берёзовом лесу, куда из-за бездорожья немыслимо добраться, прятался лагерь разбойников или попросту татей. Обосновались они тут давным-давно, и держали в страхе всех проезжих. Атаманом был суровый Гришка Кистень, потому и банду звали кистенёвской. Происки «кистенёвцев» были хорошо известны жителям верховья Оки, и те, находясь в пути, старались в тёмное время суток держаться подальше от дороги. А проезжающие по тем дорогам несведущие про банду купцы и чужеземцы неизбежно терпели лишения от нападок лиходеев.
Несколько раз пытались литовские и московские князья урезонить татей, да только куда там! Даже лагерь их отыскать не могли, потому, как вокруг этого места был бурелом, да непроходимые болота, а брод знали только сами разбойники. Лагерь охранялся дозорными круглосуточно. Всякого, кто пытался подойти ближе, чем на сто шагов, караульные вычисляли и ликвидировали на месте без разговоров. А тела топили в болоте, чтоб не оставить никаких следов.
Гришка Кистень держал своих воров в строжайшей дисциплине, своевольничать запрещал. Разбойные дела вершили сообща, а добычу Кистень делил лично сам. Но никого не обделял, судил справедливо. Покидать банду без ведома атамана никому не позволялось под страхом смерти. Григорий понимал, что любой вор может проболтаться, продать кому-то тайну бродов на болоте или тайну системы караула, и тогда всё – банде придёт конец!
Поэтому, когда третьего дня стало известно, что из лагеря вдруг пропали двое – вор Нечай и дочь атамана Илва – все оторопели. А Кистень впал в ярость! Караульные, что прозевали беглецов, подверглись жестокому наказанию – атаман их публично выпорол, исполосовав спины до крови.
Все знали, как любит Григорий свою единственную дочь, и терзались догадками, что послужило поводом к этому побегу? В основном, склонялись к мысли, что разнузданный парнишка Нечай подбил девицу убежать из-под отцовского крыла. Но при этом недоумевали, как сама Илва могла поддаться на уговоры? Девица-то под стать отцу, с крутым норовом и таких мелких воришек, как Нечай, ни во что не ставит.
Три дня все тати в лагере, пребывали в страхе, разговаривали шёпотом и боялись показаться атаману на глаза. Даже мимо его избушки никто не решался ходить, зная, что в гневе Кистень настолько суров, что и прибить может!
Но сегодня случилось чудо. Одноглазый вор Потаня насмелился приоткрыть дверь избушки атамана и радостно огласил:
– Григорий Силыч! Илва вернулась!!
Тот едва не вскочил с лавки, но удержал себя в руках, лишь сурово сжал кулаки.
Илва вошла в избу, склонив голову под притолокой, и пряча виноватый взгляд. Кистень, тяжело облокотившись о стол, медленно и угрожающе приподнялся во весь свой гигантский рост. При виде этого зрелища, Потаню будто ветром сдуло – только дверь хлопнула!
А Илва в страхе зажмурилась, втянув голову в плечи. Приготовившись к расплате, она совершенно не ожидала, что в следующее мгновенье отец вдруг сгребёт её огромными ручищами в свои крепкие объятия.
– Слава Богу! Жива!! – выдохнул Григорий.
Илва растерялась:
– Отец… ты что?… Ты разве не сердишься на меня??
– Сержусь!! Ещё как сержусь!! – он отпрянул от неё. – Я-то, старый дурак, думал…
– Что ты думал?
– Что ты влюбилась в этого прохвоста Нечая! Да и сбежала с ним!
Она сморщила нос:
– Не-е-ет!…Ещё чего!!
– Уф!! Прямо, гора с плеч! – Григорий покачал головой, и тут же ударил кулаком в ладонь. – Так! Где этот сопляк?? Я его сейчас наизнанку выверну!!
– Нет его.
– Где он?
– Нет больше Нечая.
– Что значит, нет?! Куда он подевался??
– Убили его.
– Что? – нахмурился тот. – Кто убил?
Но Илва в ответ молчала, закусив губу. Григорий нахмурился:
– Говори!!
– Я его не знаю, отец…
Тут Кистень заметил порезанный рукав на кафтане дочери с запёкшимися следами крови:
– Это что такое?! Ты ранена??
– Да. Но… всё обошлось. Рана неопасная.
Он одним движением ладони усадил её на скамью. Приказал:
– Садись, и рассказывай! Всё, как на духу!! Живо!
– Отец… ты будешь сердиться.
– Я уже сердит! Говори!! – велел он.
Илва тяжело вздохнула:
– Начну, пожалуй, с того, что с некоторого времени Нечай наловчился тайком от всех покидать лагерь. Он наведывался в Медынь и там, на базарной площади подчищал карманы местным ротозеям.
– Что значит, тайком покидал лагерь?! – осадил её Григорий. – Как он это делал??
– Отец, ты только не сердись…
– Хватит меня успокаивать. Говори немедленно!!!
– С северной стороны у лога ещё в прошлом году молодая берёза так разрослась, что под ветками можно проскользнуть незаметно от караульного.
– Ах ты, чёрт… Погоди-ка! – Кистень отворил дверь и зычно крикнул, – Потаня!!
– Я здесь, Григорий Силович.
– Зови Николашку! Возьмите пилу, и ступайте к северной заставе. Там надобно спилить берёзу, что загораживает обзор с караульного места. Понял?
– Всё сделаем, Григорий Силович! Не беспокойтесь. Берёзу изведём под корень!
Кистень вернулся к дочери:
– Сказывай дальше!
– Так вот… Однажды Нечая в Медыни заприметил какой-то купец. И предложил ему сделку; мол, надобно забраться в один дом, и украсть там одну вещь…
– Давай без недомолвок! – пресёк он её рассказ. – Чей дом? Что за вещь?
– Имение князей Воротынских Городёнка, – покорно сообщила Илва.
– Городёнка?… – неожиданно удивился Григорий.
– Да. Нужно было стянуть со стены шерстяной ковёр… гобелен. Купец предложил Нечаю за это сто серебряных гривен!
– Сто гривен?? – ахнул отец. – Ишь ты! Цена хорошая!!
– Нечай устоять не мог, и согласился. Но, воротившись в лагерь, засомневался. Одно дело мелочь всякую из карманов тырить, и совсем другое – забраться в княжеский дом. Понимаешь?
– Это да.
– Одним словом, забоялся, что не справится. И рассказал об этой затее мне! – продолжала Илва. – Нечай посулил в случае успеха, поделить гривны поровну: пятьдесят – ему, пятьдесят – мне. Но за свою долю я должна была придумать план, как именно проникнуть в княжеское имение и украсть ковёр.
Кистень, которому рассказ дочери всё больше и больше не нравился, недовольно засопел:
– И ты?…Согласилась?
Она взглянула на него заискивающим взглядом:
– Отец, я придумала великолепный план!!
– Так уж и великолепный?? – передразнил он её.
– Да! Я решила, что украду этот гобелен. Одна!
– Что?
– И я украла его!! – с гордостью сообщила Илва, задрав подбородок. – Если бы ты видел, что это было за представление!
Кистень неожиданно улыбнулся:
– Я в тебе и не сомневался!! – и тут же снова нахмурил брови. – Дальше-то что? На чём погорели?
Илва виновато потупила взгляд:
– Я нарушила условия сделки.
– Какие?
– Купец настрого наказал Нечаю, ничего в доме, кроме ковра, не брать. А я не удержалась, и стащила со стены подсвечники.
– Подсвечники?
– Вот эти…, – и она протянула ему сумку.
Кистень покрутил в руке один подсвечник и покачал в ладони, прикидывая, сколько тот может весить?
– Правда, красивые? Они из настоящего золота!! – подсказала Илва, снова втягивая голову в плечи под суровым взглядом отца.
– Ясно, – прохрипел Григорий. – Дальше что было?
– Едва я сбежала с трофеями, в Городёнке хватились и обнаружили пропажу! За мной погнались люди из поместья, и мне пришлось защищаться. Меня ранили. Нечай должен был меня встретить, но припозднился. Я была на него до крайности сердита!! И, когда мы добрались до Медыни, я потребовала, чтоб он взял с купца не сто, а двести гривен!
– Та-ак…, – Кистень скрестил на груди руки, выжидая окончания истории.
– Купец согласился. Когда Нечай пошёл на сделку с ним, я залезла на дерево, чтоб наблюдать за всем сверху. Когда купец пришёл, сразу стало ясно, что сделка провалена.
– Почему?
– Отец! Ему откуда-то всё было известно – и про подсвечники, и про то, что, вместо Нечая, в Городёнке была я!! Он сказал, что Нечай его обманул. А затем, без лишних слов, вынул нож и прирезал его!!
И Илва закрыла ладонями лицо, будто бы в желании избежать, снова увидеть это страшное зрелище. Григорий озадаченно провёл ладонью по бороде:
– Купец тебя видел?
– Нет. Не видел.
– Но он знает про тебя?
– Не думаю. Он знает только, что гобелен из Городёнки украла девица. Но Нечай сказал ему, будто сам переоделся в девицу.
– И он ему поверил?
– Не знаю.
– Кто он, это ваш купец? Как выглядит?
– Имени его я не знаю. Нечаю он тоже не представился. А выглядит…, – Илва закрыла глаза и начала вспоминать. – Средних лет. Коренастый. Волос у него чёрный, кудрявый. Вот только лица его я не могла рассмотреть. Я сидела высоко на дереве. А он всё время опускал голову, будто что-то рассматривал у себя под ногами.
– Что ещё ты запомнила?
– Одет он богато. И сапоги у него такие примечательные, чёрные, расшитые красными петухами! Я таких прежде никогда не видела! А ещё у него красный платок, и повязывает он голову, так же, как ты – узлом назад.
– Это всё, что ты про него знаешь?
– Да.
– И он точно тебя не видел?? – строго уточнил Кистень.
– Точно.
– Сколько вы с Нечаем пробыли в Медыни?
– Два дня.
