Марина Аницкая "Онтологически человек: Битва деревьев"

Мирддин дождался, когда новобрачные разомкнут объятия и отдышатся, подошел, выудил из кармана бархатный футляр и протянул Джиневре. Та раскрыла коробочку – внутри на шелковой подкладке лежал хрустальный шар размером с маленькое яблоко.

– Что это? – спросил Артур.

– Активатор, – сказал Мирддин. – Я слышал, что человеческая память стирается. Если вы коснетесь его завтра – он закрепит вашу память о последних сутках. Если вы потом коснетесь его еще раз – то сможете прожить этот день заново во всех деталях, как наяву. В любое время. Тут нет никакой особой магии, – торопливо добавил он. – Он не записывает информацию, просто дает доступ к тому, что лежит в вашей собственной памяти. Это можно совсем без чар сделать – через звук, через запах… просто немного эффективней.

– Ха! Спасибо. – Артур подбросил шар на ладони, как мяч, и повернулся к Джиневре. – Ну, значит, надо постараться, чтоб было, что вспомнить. Чего желает королева?

– Королева, – заявила Джиневра, – желает танцевать!

Артур подхватил ее на руки и понес к гостям – туда, где ожидался пир, совсем камерный и неформальный, человек на двести.

Мирддин подошел к окну, прислонился к стене, двумя пальцами отодвинул штору и глянул в щель. Внизу, переливаясь яркими красками, флагами, шарами, безумными шляпками всех цветов и размеров, лежал Камелот.

Камелот, который считал, что пребудет вечно.

[2х02] авалон

– Сделай живое мертвым.

Эйрмид распахнула окно башни – на сквозняке затрепетали шторы – присела на подоконник и выставила руку приветственным жестом. Белый голубь вспорхнул из-под стрехи, сделал круг в небе и спустился к дану на запястье. Эйрмид сжала его ладонями – перья, кожа, плоть, кости потекли, меняя форму, иссыхая и рассыпаясь на глазах.

– Сделай мертвое живым.

Нимуэ сосредоточилась, чтобы не упустить ничего. Процесс развернулся и пошел в обратном порядке. Дрогнули невидимые струны, заплясали атомы, завилась двойная спираль, началось деление клеток. Сквозь сомкнутые пальцы Эйрмид потекло сияние, она подняла ладонь – на руке сидел голубь. Эйрмид поцеловала его и резким движением выпустила в раскрытое окно. Плеснули шелковые рукава. Голубь захлопал белыми крыльями и пошел ввысь, растворяясь в голубом небе.

Эйрмид повернулась к дочери:

– А теперь вопрос. Это один и тот же голубь или два разных?

– Информационную матрицу ты взяла одну и ту же… – задумчиво проговорила Нимуэ. – Все зависит от того, успел ли его дух раствориться в Аннуине или нет.

– Так быстро даже голубь не растворится!

– Тогда тот же самый.

– Верно. Вообще, обрати внимание – информация никуда не пропадает в принципе. Тело и личность – как совокупность черт, сложившихся на основе сделанного в течение жизни выбора – можно восстановить практически всегда. А вот с духами другое дело, и если в восстановленное тело и личность подсадить другой дух – то с момента его подселения и пойдет расхождение. Так что действовать всегда нужно очень быстро – животных и растения Аннуин растворяет почти моментально. Если они не завязаны на кого-нибудь с бессмертным духом, конечно.

– Включая людей и фир болг? – удивилась Нимуэ.

– У фир болг, как правило, не хватает для этого сил. Для того чтоб удержать кого-нибудь в Аннуине – нужно уметь видеть его целиком, как суть, а не представления о ней. И дорожить самой этой сутью, а не тем, что она может дать. У фир болг, как ты понимаешь, это не самая сильная сторона.

– А с людьми никогда ничего нельзя знать наверняка, – сказал, входя в гостиную, Вран. В солнечном луче блеснула металлическая пуговица на черном жилете. Он занял свое кресло с высокой спинкой и набрал на подлокотнике код.

На столе перед ним материализовалась фарфоровая чашечка с кофе. Вран придвинул ее к себе, вынул из жилетного кармана перо и какую-то книжицу, отвинтил колпачок, сделал пометку и бросил на них короткий взгляд исподлобья:

– Продолжайте, пожалуйста.

Эйрмид и Нимуэ переглянулись. Продолжать было невозможно – Вран был не из тех, в чьем присутствии легко импровизировать. Нимуэ не удивило бы, узнай она, что кванты вокруг Врана регулярно докладываются ему о своей скорости и положении в пространстве.

Эйрмид подмигнула дочери и тоже села за стол, опираясь на локти:

– А мы уже закончили.

Вран поднял бровь:

– Нда? Быстро.

– У меня встреча с Рианнон, – сказала Нимуэ.

– Вот как.

– Я хотела договориться об использовании дальней обсерватории.

– А наша тебя чем не устраивает?

Нимуэ моргнула. Ей даже в голову не приходила мысль использовать обсерваторию Грозовой Башни. Если в лаборатории матери – затаив дыхание и соблюдая множественные правила безопасности – ей доводилось бывать, то владения, принадлежавшие отцу, были неприкосновенны.

Конечно, она знала, что Грозовая Башня дает обзор по всем слоям, включая Великие Пустоши, она и создавалась как сторожевой пункт. Но получить туда доступ она даже не надеялась. Обсерватории Круга были общественными. И, вдобавок, Нимуэ подозревала, что иметь дело с Рианнон ей будет гораздо проще.

– Я настроил для тебя допуск, Башня тебя узнает. Можешь пользоваться в любое время, – сказал Вран.

Это было очень щедрое предложение. И, скорее всего, еще одна завуалированная попытка ее контролировать.

Нимуэ сплела пальцы и положила на них подбородок. Вран всегда желал ей только добра, в этом она не сомневалась. Но их представления о благе имели свойство не совпадать в критичных пунктах. Ей категорически не хотелось давать Врану индульгенцию на вмешательство в происходящее.

– Спасибо, отец, – ответила Нимуэ. – Я буду иметь в виду.

– А что именно тебя интересует? – спросил Вран. – Возможно, мы могли бы тебя… проконсультировать, – он усмехнулся краем рта и бросил взгляд на Эйрмид. – В конце концов, в образовании Великих Пустошей мы принимали, так сказать, непосредственное участие, – у Врана в голосе проскользнула вкрадчивая нотка – как тогда, когда он спрашивал Помону: «Вот мы и увидим твое истинное лицо. Разве не интересно?»

То, что было с Помоной потом, снилось Нимуэ несколько раз в кошмарах. Нет, она не жалела, что позвала Врана на помощь, это обернулось плюсом для всех (включая Помону), но ей раз за разом снилось, что Врана нет, поэтому ей самой нужно сделаться такой, как он, ведь дело должно быть сделано. Как она превращается в клинок, ледяной и безжалостный, способный отразить любой удар… и навсегда теряющий то, что спасает, потому что ничего, кроме сражения, для клинка не существует.

Мирддин обнимал ее и держал, пока не попускало. Это было единственное, что помогало. Наверное, были и другие способы, но Нимуэ их не знала.

– Да, – задумчиво произнесла Нимуэ. – Я хочу спросить, – она повернулась к матери. – Как ты сражалась в Пустошах? Как действует отец, я видела.

Эйрмид отвлеклась от набирания кодов на подлокотнике, от которых стол стремительно заполнялся чашками и тарелками.

– Я? Я вообще не сражалась. Чтобы сражаться, нужен враг. Принимать все так… личностно, – она бросила на Врана ироничный взгляд, – совершенно необязательно. Ты просто берешь и делаешь то, что нужно сделать. Как вода, как ветер, как закон тяготения… не больше, но и не меньше.

Вран, намазывавший масло на тост, поморщился:

– Вот и Нуадду так рассуждал. И чем это для него кончилось.

– Нуадду? – встрепенулась Нимуэ. – Копейщик Нуадду? Тот, кому ты делала серебряную руку?

Выражение у Эйрмид сделалось мечтательным:

– Хорошая была работа… Да.

– И что с ним приключилось?

– Стал ангелом.

– Потеря воли и распад личности, – прокомментировал Вран. – Идеальное орудие, – он скривился. – Фир болг одержимы страстями – но хотя бы своими собственными. У них есть ничтожный, но шанс. А у ангелов его нет вообще.

– Нуадду сам так захотел, – задумчиво сказала Эйрмид.

– Разумеется, – буркнул Вран. – Сначала он пожелал стать инструментом Единого. А потом у него не осталось того, чем можно пожелать им не быть. Свобода воли во всей красе.

Он раздраженно бросил на стол забытый в кулаке нож – прибор жалобно звякнул. Вран бросил на него недовольный взгляд, обнаружил погнутое лезвие и досадливо принялся разравнивать металл обратно.

– Мы все тогда согласились, что так будет лучше, – негромко сказала Эйрмид.

– «Лучше» не значит «хорошо», – жестко сказал Вран.

Эйрмид развернулась к дочери и сделала большие глаза:

– Вот так и произошел Великий Потоп. Более или менее, – она встряхнулась и пододвинула к себе тарелку с тостами.

– А по-другому никак нельзя было? – спросила Нимуэ.

Вран хмыкнул:

– Какая-никакая договороспособность у Единого появилась только после Пришествия. И то… Устроить мир, в котором нормально развешивать людей на столбах – а потом удивляться, что при попытке поучаствовать не в виде закадрового голоса, случилось получить на общих началах. Очень логично, – Вран отпил кофе и добавил чуть мягче. – Ну, по крайней мере, у него хватило хребта попробовать. И то хлеб. Может, у этого мира еще есть шансы эволюционировать во что-то приличное.

– Тебе что, наш мир совсем не нравится? – растерянно спросила Нимуэ.

– Почему? – удивился Вран. – У меня масса претензий к мироустройству, да. Но Армагеддон лично я намерен оттягивать до последнего и всеми возможными способами, – он сделал большой глоток кофе. – Понятия не имею, как выглядит идеальный мир Единого, но что-то подозреваю, что мои возможности скомпилироваться с ним близки к нулю, – он сделал еще один глоток. – Что, собственно, и к лучшему.

Повисла пауза.

Эйрмид, слушавшая это все молча – только глаза блестели поверх чашечки – опустила ее, наконец, на стол, и обернулась к дочери:

– Как тебе в Срединных землях?

– Очень… шумно, – помедлив, сказала Нимуэ.

Эйрмид рассмеялась и оглянулась на Врана:

– Отлично сказано! – она потянулась к вазочке, зачерпнула апельсинового джема и опять глянула на Нимуэ. – Когда мне бывало слишком шумно среди людей, я всегда уходила на молекулярный слой. Любой человек способен вызвать восхищение, если рассматривать его как биологическую систему. Такой потрясающе сложный механизм. Такой хрупкий. Так чутко отзывающийся на внешние реакции, так подробно несущий на себе слепок окружающей среды. Совершенно восхитительно!

Вран скептически хмыкнул.

– Да-да. Стоишь, бывало, посреди Ночи Длинных Ножей – и восхищаешься, восхищаешься…

Эйрмид пожала плечами:

– Обычный передел территории. По всем лесам весной то же самое. И вообще, – она отправила в рот очередную ложку, – я считаю, что мы не можем осуждать людей. Такая степень биологического детерминизма нам и не снилась.

– Существо, обладающее бессмертным духом, не имеет никакого права ссылаться на биологический детерминизм, – отрезал Вран.

Эйрмид и Нимуэ опять переглянулись. Нимуэ отхлебнула воды из стакана, чтобы скрыть улыбку.

– Кстати, – небрежно сказал Вран, намазывая масло на тост. – Как там твой смертный? Я бы на твоем месте не привязывался к нему слишком сильно. Люди – это ненадежно.

Стало тихо. Стайка пузырьков в стакане воды перед Нимуэ поднялась со дна и с шипением скользнула вверх.

Нимуэ поднялась.

– Мне пора. У меня встреча с Рианнон. Будет невежливо заставлять главу Круга ждать.

Она поднялась из-за стола и шагнула из раскрытого окна – только ветер взметнул легкие занавески.

Вран повел в сторону окна зрачками и продолжил намазывать тост, как ни в чем ни бывало.

Эйрмид вспорхнула из-за стола и высунулась в окно чуть не по пояс:

– Учится! Раньше ей ходить напрямую через Аннуин не давалось, – гордо заявила она через плечо. – Сильное чувство, конечно, помогает… – Эйрмид развернулась. – Но все равно, не дави на нее так. Девочка и так изо всех сил старается тебя впечатлить.

Вран бросил на нее короткий взгляд исподлобья:

– Я не давлю. Я предупреждаю. С людьми всегда выходит одинаково.

Эйрмид оперлась на спинку стула и постучала носком об пол.

– Мирддин – не только человек. Он еще и сын Гатты.

Вран поморщился:

– Сам Гатта никаких радужных иллюзий по этому поводу не питает.

– Гатта просто боится надеяться. Он еще больший пессимист, чем ты. Вам вечно кажется – если отчаяться заранее, потом будет не так больно. Нет, не будет! Это не помогало, не помогает и не поможет никогда! И вы оба это прекрасно знаете, а ведете себя, как сосунки! Что, никто не хоронил смертных и детей от смертных?

– План как раз был в том, чтобы от этого защитить, – резко сказал Вран.

– Но не вышло, – Эйрмид присела на краешек стула, подалась вперед и коснулась врановой руки. – Дай ей порадоваться, пока есть возможность. Вспомни своего первого человека, Вран!

Вран поморщился.

– Триста сорок седьмого. Седьмую. У меня не сразу получилось, чтобы они не… распадались при контакте, – Он с отвращением оглядел идеально ровный бутерброд и отложил его в сторону. Эйрмид подцепила двумя пальцами хлеб и впилась в него белыми зубами:

– Ты всегда был такой упорный… Неудивительно, что мы с тобой не сталкивались до Падения.

– Толку все равно бы не вышло, – буркнул Вран.