– Знаешь, так даже лучше, – подставил ей локоть, отчего милашка покраснела еще гуще. – Люблю прогулки.
– Ага! – Афина повисла на руке. – Вон уже чуть не догулялся. Весь город гудит, что на вас напали. Что ты вообще делал в подворотне вместе с магистром?
– А что, ревнуешь?
Похоже, эта шутка зашла слишком далеко. Спутница хмуро уставилась на меня, после чего проворчала:
– Дед, ты нормальный вообще? Или в армии так соскучился по женской ласке, что уже на сестру заглядываешься? Мы, конечно, сводные, но должна же быть мера!
– Мы сводные? – на полном серьезе спросил я и слишком поздно понял, что Штирлиц еще никогда не был так близок к провалу.
Тонкие брови почти сошлись на переносице, скулы заалели еще ярче, а губки надулись… а затем расплылись в добродушной улыбке.
– Ты никогда не умел шутить, – Афина шлепнула меня по плечу.
Что ж, на этот раз опасность миновала, но лучше думать наперед, а то вместе с новым молодым телом обильно фонтанируют и гормоны, туманя старый прожженный войнами и болью разум.
Сложно совладать с собой, когда так и подмывает подурачиться, а рядом цокает балетками весомый повод ненадолго включить беззаботного мальчишку.
– Кстати… – прошептала рыженькая столь заговорщицким шепотом, что Юстас наверняка бы впал в истерику. – У меня завалялось немного монет. Так что с меня чай и булочки, а с тебя – истории.
– Про войну? – тяжело вздохнул.
– А как же! Только не нуди, что там только смерть и кровь. Не поверю. Думаю, у тебя полно баек про медсестер и раненых солдат. Про поцелуи на перроне перед отправкой на фронт. Про письма домой. Про ожидание скорой встречи. Это же так интересно! Такое только в романах прочтешь, но книги нынче слишком дорогие…
Побывай она на войне хотя бы день – вмиг бы забыла об этих глупостях.
А так же о сне, покое и аппетите.
Похоже, сестренку держат на таком коротком поводке, что она и света белого не видела, вот и навыдумывала всякой чепухи.
Потому что после поцелуев приезжают пустые вагоны.
Вместо письма однажды приходит похоронка.
А ожидание встречи сменяется слезами на могиле.
В войне нет ничего романтичного.
Но разве объяснишь это девчонке, сиднем просидевшей в доме большую часть жизни.
Мы спустились к базарной площади, выискивая подходящее по цене и статусу кафе.
И тут я услышал приглушенные хлопки, а на глаза попалась выжженная на доске надпись: «Стр?лковый тиръ».
Булки и чая, конечно, хотелось больше, но почему бы хоть немного не поубавить прыть юной егозы.
Может, после оглушительного грохота и дрожи в руках на толику представит, каково днями и ночами наслаждаться этими звуками.
И поймет, что лучше всеми силами стремиться к миру.
К тому же, во внутреннем кармане пиджака нашлась мятая пятирублевая банкнота – солидные деньги по нынешним меркам.
– Хочешь воевать? – остановился у двери и указал на вывеску. – Так пошли, постреляем.
– Ой… – девушка испуганно прижала руки к груди. – Даже не знаю. Я не пробовала.
– Ну так попробуешь. Соскучилась без приключений? Вот тебе приключение.
– Ну… хорошо. Попытка не пытка.
Прыти поубавилось уже с порога, и все же мы вошли в полуподвальное помещение с низким потолком и ростовыми мишенями вдали. На стене висел прейскурант: рубль за десять пистолетных патронов или три винтовочных.
Толстый старик в фартуке и картузе принял деньги и указал на спрятанный под витринным стеклом арсенал – от нагана до трехлинейки. Был там и совсем крошечный дамский револьвер, легко уместившийся бы на ладони. Афина сразу же указала на него.
– А чего такой маленький? – произнес с усмешкой. – На войне таких маленьких нет.
– Ну, Гек! – наигранно взмолилась Афина. – Дай хоть из этого попробую.
– Ладно, трусишка, – навык лишним не будет, особенно если в городе нынче действительно так опасно. А судя по тому, что случилось ночью, можно в этом не сомневаться. – Умеешь хоть?
– Ну… – сестра сжала кроху обеими руками и навела на мишень. – Вроде как.
– Не торопись, – придержал плечо ладонью, но красотка наоборот вздрогнула и попыталась отстраниться. – И не дергайся, а то ещё себя подстрелишь. Чтобы крючок пошёл плавней, взведи курок. Знаешь, где что?
– Да… – спутница опустила большой палец в углубление и провернула барабан. – Страшно… Сильно бахнет?
– А как же, – подзадорил подругу. – Ты же мечтаешь о войне. Вот, давай.
– Ну Гееек… Давай ты, а я посмотрю. – Афина положила прикованный к цепочке револьвер на стол и спешно зажала уши ладонями.
– Нет, – повертел пальцем перед её лицом. – Стреляй. А то мало ли что, а ты и защититься не сможешь.
– Что, например? – испугалась рыжая.
– Стреляй, или мы уйдём, – пришлось ненадолго включить командира. – И так всю ночь на ногах.
– Прости, – Афина тут же взяла оружие. – Я представлю, что эта фанера – тот, кто на тебя напал.
Мелкаш едва щелкнул, но девушка ойкнула, вздрогнула и чуть не выронила ствол из вспотевших рук.
Я поймал её за плечи, встал вплотную и велел снова навестись на цель.
– Громко?
– Н-нет…
– Страшно?
– Немного.
– Целься и стреляй. Пока не попадёшь хотя бы раз – не уйдём.
– Эт вы правильно свою барышню муштруете, – ухмыльнулся старик. – Стрелять нынче всем надобно – даже детям.
– Б-барышню? – возмутилась сестра, но я легонько подтолкнул её в спину.
– Давай, не отвлекайся. Покажешь хороший результат – расскажу военную байку.
Афина, попискивая и хохоча, высадила весь барабан. Но от предложения перейти к калибру покрупнее наотрез отказалась. Высадив последние патроны, мы забрали сдачу и зашли в первое попавшееся кафе.
С учётом заначки денег хватило на плотный ирландский завтрак, пирожные и свежесваренный кофе. Пока ждали заказ, рассказал забавный случай, как срочник решил разогреть паёк на примусе и случайно спалил танк. Афина засмеялась, а затем без иронии спросила:
– Гек, а что такое танк?
Чем навела меня на далеко идущие размышления.
– Это такая боевая машина с пушкой, – ответил первое, что пришло на ум. И этого вполне хватило, хотя милашка, скорее всего, представила роскошный кабриолет с сорокопяткой в кузове.
Она хотела спросить что-то ещё, но к нам без спроса подсел мужичок за тридцать в грязном зелёном кителе. От бойца страшно несло перегаром и кислым потом, а левый рукав был завязан узлом чуть выше локтя.
– Здравия желаю, служивый, – прогудел забулдыга. – Я узнал твою морду. Ты тот дворянчик, что выжил при крушении. Да ты теперь знаменитость. Жрёшь и пьешь, тискаешь девок, а полсотни наших ребят кормят рыб. А всё почему? Потому, что не повезло родиться с даром. Потому что вы, благородные, жаритесь промеж собой. Блюдете, суки, чистоту крови. Не удивлюсь, если эта девка – твоя сестра.
– Мне тоже жаль погибших, – спокойно ответил, не собираясь ни отвечать на пьяный базар, ни драться с калекой. – Позволь нам тебя угостить.
– Да срать я хотел на твои подачки! – инвалид смахнул со стола тарелку. – Не все тут псы! Не все будут ползать пред тобой на брюхе. Здесь ещё остались люди с честью! Пусть эта честь дорогого стоит.
Мужик рывком обнажил культю и продолжил распаляться.
– И однажды эти люди соберутся вместе. И пошлют вас всех на хрен. И дворян, и богачей, и самого императора, и станут жить по своей во…
Я встал и ударил мужичка под дых. Несильно, только для того, чтобы тот заткнулся. После чего взял за шиворот и вытащил в ближайшую подворотню. Где усадил на деревянный ящик и протянул все деньги, что остались.
– На. Выпей, поешь, отдохни. Только не трепи языком, пока не оказался на виселице, или как тут у вас казнят предателей!
Солдат вытаращился, открыл рот, да так и остался сидеть с протянутой рукой, где блестела горсть монет. Я оправил пальто и вернулся в кафе, и посетители смотрели на меня совсем иначе. Как на подонка и мерзавца, возомнившего себя вершиной мира и готового втоптать в грязь всех, кто осмелится оспорить мою власть и статус.
– Идём, – протянул Афине руку. – Вот она – реальная романтика. А не та, что пишут в книгах.
Мы прошли всего несколько шагов, прежде чем от толпы отделился человек в черной мантии и заступил нам дорогу.
– Капитан Старцев? – сухо спросил незнакомец.
– А кто спрашивает? – я насторожился, вырисовывая в уме колдовской щит.
– Я из Академии. Магистр Распутина хочет вас видеть. Немедленно.
Вот и отдохнули, и перекусили.
Глава 5
Из внутреннего двора Академии выставили всех охранников, студентов тоже нигде не было видно.
Вместо них всюду бродили агенты в строгих костюмах и кожаных плащах. Все – при оружии, причем многие не только с наганами, но и с новейшими полуавтоматическими карабинами.
Нас остановили у ворот – меня пропустили, Афине велели ждать снаружи.
– Далеко не уходи, – предупредил я.
– Посижу вон в том кафе, – девушка насупилась, явно огорченная прерванной прогулкой. – Надеюсь, в этот раз никто не полезет в драку.
– Если что – беги сразу сюда.
– Не волнуйтесь, капитан, – уверил хмурый мордоворот в защитных очках. – Мы свое дело знаем. Третий пехотный, ранили под Порт-Артуром.
Кивнул боевому товарищу и вошел в холл. Второй агент проводил меня на ярус выше – в просторный кабинет, большую часть которого занимал круглый стол из красного дерева.
За столом сидело немало уже знакомых мне лиц.
Андрей Старцев степенно наслаждался крепким кофе, держась так, словно спину заклинил приступ ревматизма.
Орест Пушкин то и дело промокал платочком бисеринки пота с бульдожьих щек и коротких усиков под мясистым носом. Полицмейстера можно понять – в комнате царила духота, а расстегивать китель при столь высокой публике ни в коем случае нельзя, даже на верхние пуговицы.
Адмирал Генрих Кросс-Ландау, казалось, обратился в восковую фигуру, столь недвижимо он сидел, уставившись в никуда остекленевшим глазом.
А вот красноволосая дочурка места себе не находила, хоть и старалась не опозорить родителя излишне нервным поведением.
Но искусанная губа и побелевшие пальцы, намертво вцепившиеся в спинку отцовского кресла, выдавали сильнейшее волнение.
Дмитро Хмельницкий – косоглазый крепыш с манерами сельского мафиози – наоборот, развалился, как у себя дома, и хрустел сушками, коими набил оба кармана безразмерного плаща.
Шестого заседателя я не знал и поначалу принял его за южанина из-за черных волос, глаз и тонких итальянских усов.
Пока по косвенным признакам не понял, что смуглая кожа – это загар вкупе с въевшейся угольной пылью.
О долгой работе в шахте напоминали и толстенные мозоли, полностью покрывшие ладони. И въевшаяся в руки грязь, которую можно отмыть с тем же успехом, что и татуировку.
Даже лицо незнакомца – квадратное, мощное, скуластое, – словно вырубили из каменной глыбы, как и мышцы под простецкой клетчатой рубашкой и жилеткой.
Должно быть, это кто-то из Земских, вот только я представлял их разжиревшими эксплуататорами, а не выходцами из рабочего класса.
За всем этим бомондом, куда, как ни странно, все еще входил мой род, из угла наблюдал канцлер. Юстас смертной тенью возвышался над дворянами, а шустрые крысиные глазки всеми силами пытались вычислить предателей и заговорщиков.
– Все в сборе, – произнес особист. – Магистр Распутина, ваш выход!
