Рина Блэйд "Колыбельная тьмы мертвецов"

Мой сюрприз кадеты обнаружили слишком рано и, конечно же, подняли такой крик, что вся нечисть тут же бы убралась из Великомира навеки. Визг юношей привлёк внимание главнокомандующего Зыбина, который слишком любит своих воспитанников, за исключением меня. А дальше…

– Помню, что нас отправили в лес: разобраться с дневной нечистью, – говорю я после минутного размышления. – Помню, как меня поставили в один из отрядов, как помощницу, потому что главнокомандующий забрал мой крест…

– Погоди, – прерывает меня Ру движением руки. – В каком смысле забрал крест? Он не имеет права так поступать.

Неловко жму плечами, натянуто улыбнувшись.

– Просто… Я сделала кое-что, за что и последовало наказание.

– И что же? – выгибает бровь Луиза. – Что такого страшного ты могла совершить, раз у тебя отобрали крест? Святые мученики, да тебя и быть здесь не должно, раз креста лишили!

Луиза абсолютно права. Лишение креста означает исключение из Ордена Святовита или, в моём случае, из кадетского корпуса. Но моя выходка не настолько серьёзная, хотя Зыбин пообещал добиться, чтобы я вернулась в родную деревню, а не стала полноправным членом Ордена. Знал бы он, что моей деревни уже как пять лет не существует.

Встаю с соломенника, слегка покачиваясь. Ру тоже поднимается, собираясь подхватить меня в любой момент, если вдруг ноги не выдержат. И пусть я чувствую себя всё ещё отвратительно, в помощи не нуждаюсь. Подхожу к дальнему соломеннику, и в нос ударяет запах смрада и разложения. В очередной раз задумываюсь о том, что лучше бы и от низшей нечисти оставался лишь пепел, как и от других, и достаю гниющих тварей, связанных между собой.

– Ну, вот за это…

Ру громко прыскает, смеясь во всё горло, а спустя секунду к нему присоединяется и Луиза. Я с облегчением выдыхаю, так как ждала осуждающую речь от обоих о том, что настоящий страж не должен таким заниматься. Но их смех успокаивает меня и снимает напряжение, которое сковывало всё это время.

– Мы отправились в лес выполнять задание, – продолжаю я рассказывать то, что помню. – Тварей, вроде как, не нашли. А дальше… Дальше я уже ничего не помню.

Ложь. Я помню, как умирала. Помню, как всё тело горело в объятиях гибели, а душа, сжавшись в комок, молила о пощаде, но при этом была готова отправиться на тот свет. Помню холод и боль, помню отчаяние и бессилие, помню каждую секунду, проведённую в бесконечной агонии.

Но я не говорю об этом, потому что знаю: ничем хорошим это не обернётся. А заявление Луизы о том, что меня нашли в крови среди мёртвых кадетов, но при этом без единой раны, заставляет нервничать. Такого не может быть. Не может, чтобы я в полной мере ощущала смерть, будучи при этом абсолютно невредимой.

– Простите, – я опускаю голову. – Я и впрямь не знаю, что произошло. Что случилось с кадетами, что случилось со мной… Я…

– Мы это выясним, – обещает Ру. Хлопнув по коленям, страж встаёт и обращается к напарнице: – Я поеду в крепость и доложу обо всём…

– Нет, – его обрывает Луиза. – В крепость поеду я, а ты убедись, что с ней, – стражница кивает в мою сторону, – всё в порядке.

– Да она абсолютно здорова! И с Зыбиным у меня нет никакого желания общаться, ты же знаешь.

– Как будто у меня есть.

– Он хотя бы не грозился сожрать тебя при следующей встречи!

– Ру, ты здесь нужен, как лекарь…

– Прости, ничего не слышу, уже в пути! – и точно в подтверждение своих слов страж направляется к выходу. – Люблю тебя!

– А я думала, тебе нравятся те, у кого между ног кое-что болтается.

– Это приятное дополнение, но ты и без него изумительна! – с этими словами рыжая голова Ру скрывается за дверью. Я же остаюсь наедине со стражницей, которая не испытывает ко мне тёплых чувств. Но, возможно, первое впечатление обманчиво.

Луиза протяжно вздыхает, трёт переносицу и что-то бормочет себе под нос о дурости Ру. Затем поднимает глаза, вновь смотря на меня. И переводит взгляд на шишиг, чьи тела вздулись и начали гнить.

– Чисто из интереса: зачем?

– Это месть. Шуточная, ничего серьёзного. Неделю назад юноши подсунули мне в казарму анчуток

, а я в ответ повесила над их дверью вот это.

– Надо же. А ты мне нравишься всё больше и больше!

С этими словами Луиза встаёт и идёт к выходу. Я же неловко топчусь на месте, не зная, стоит ли мне оставаться в казарме или идти за стражницей. Та оборачивается, её ладонь касается креста, что висит на шеи, и в этот же миг шишиги вспыхивают искромётным пламенем. Роняю тварей, отходя подальше от огня.

– Как догорят, убери остатки и догоняй меня. Я же верну твой крест.

Луиза скрывается за дверью, выходя на солнечную улицу. Пусть я и знакома со стражницей не больше часа, но уже могу заявить, что она будет занозой похлеще, чем Зыбин. И что-то мне подсказывает, что главнокомандующий вряд ли справиться с жёсткой натурой Луизы.

Шишиги уже догорели. Я убираю пепел под соломенник, под которым твари и лежали все те три дня, что я провалялась без сознания. Выхожу из казармы навстречу солнечному свету. Луизы рядом нет, но долго её искать и не приходится: из главной избы, где обычно и можно найти Зыбина, доносятся крики. Туда-то я и иду, прекрасно зная, что меня ждёт.

***

– Или вы немедленно вернёте ей крест, или с этим делом я пойду к своему капитану! А вам прекрасно известна его фамилия, вам прекрасно известно его влияние в Ордене, вам прекрасно известно, что через него это дело попадёт к Тузову! – объявляет Луиза, стукнув кулаком по деревянному столу, чуть не сломав его, в доказательство своих слов.

Всё то время, что Луиза и Зыбин пытаются перекричать друг друга, точно у них соревнование, кто громче заорёт, я тихо стою рядом со стражницей, изредка пытаясь вставить словечко и от себя. И все мои попытки оборачиваются одним и тем же: либо Луиза велит не вмешиваться, либо главнокомандующий рявкает, что меня не спрашивали. Безусловно, молчать я не собираюсь, хотя стоит заметить: всё, что говорит Луиза, запросто слетело бы и с моего языка тоже.

– Она нарушила устав, убив невинных кадетов! Да ты посмотри на неё, она даже не скорбит по ним!

Аргумент весомый, спору нет. Мне и самой тошно внутри от мысли, что мне не жаль умерших. Точнее, я не чувствую ничего по этому поводу. Мне и не жаль их, и я не злорадствую. Вроде бы, на это есть причины, но не уверена, оправдывает ли это моё безразличное отношение к смерти тех, чьи имена я знала на протяжении пяти лет.

Я помню, как каждый из погибших смеялся, смотрел, ничего не предпринимал, улюлюкал, вставал в очередь, пока меня… Пока он…

От воспоминаний желудок скручивается, а в голове поднимается шум.

– Алконостова! – строгий тон Зыбина выводит меня из цепочки воспоминаний. – Что ты скажешь по этому поводу?

Сначала я удивляюсь: с каких пор Зыбина интересует моё мнение? Но следом улавливаю знакомую нотку яда, которую главнокомандующий вкладывает в каждое предложение, обращённое ко мне.

– Я уже всё сказала, – твёрдо произношу я, сузив глаза. – Я ничего не помню и не знаю, что произошло с кадетами и кто их убил.

– Да потому что их убила ты!

– Главнокомандующий! – влезает Луиза. – Её присутствие на месте смерти кадетов ещё не доказательство вины. Вам известен случай, когда страж самолично убил своих товарищей, но при этом был оправдан.

Этот случай известен каждому жителю Великомира. В Ордене и за его пределами происшествие пересказывают множество раз, постоянно добавляя что-либо новое. Иногда такие детали похожи на правду, но чаще всего представляют собой полный бред. Не уверена, что я хотя бы раз слышала полностью настоящую историю, но прекрасно знаю, что произошло это два года назад. В тот день и случилась трагедия в Соколинске, в которой погибла четверть города.

Всё случилось из-за Сирин

– опаснейшего духа. В кадетском училище чаще всего рассказывается другая часть всей истории: участие стражей. В Соколинск был отправлен целый отряд стражников под руководством самого молодого капитана за всю историю существования Ордена Святовита – Александра Демидова. И известен капитан стал тем, что убил весь отряд своими же руками. Демидов всё ещё состоит в Ордене, звание у него то же, а значит, каким-то образом его оправдали. Вероятней всего, капитан попросту попал под воздействие птицы. А такое и врагу не пожелаешь.

– И это было глупо со стороны Тузова, – отмечает Зыбин.

– Раз так, то может, поделитесь этим мнением с ним самим? – интересуется Луиза, склонив голову. – Верните крест Ане, главнокомандующий. И тогда я забуду все слова, сказанные в этих безвкусных стенах.

Широкие брови главнокомандующего, которые практически срослись в одну, неприятно хмурятся при одном лишь беглом взгляде на меня. Мелкие чёрные глаза Зыбина уставляются на Луизу, ждущую решение и готовую в любой момент начать его оспаривать.

– Она лишена креста заслуженно. Эта девка не только нарушила устав, войдя в чужую казарму, но и подсунула юношам мёртвых шишиг!

– А они их не видели, что ли? – справедливо спрашиваю я, выразительно выгнув бровь.

Кажется, ещё немного, и Зыбин точно взорвётся. Ну, или как минимум пар повалит из его раскрасневшихся от гнева ушей.

– Это ребячество недопустимо, Алконостова!

– Ребячество?! – теперь уже моя очередь вскипать и спорить с главнокомандующим, не давая никому другому вставить слово. – Я порубила тварей, разве не этим должен заниматься настоящий страж?! – Возмущённо скрещиваю руки на груди. – В отличие от парней, я занимаюсь серьёзным делом! И, если мне в комнату подсовывают анчуток, я даю ответный удар!

– Связывать мёртвых шишиг и вешать их над дверью – это серьёзное дело?

Согласна, звучит и впрямь не очень. Но объяснять Зыбину причину моего поступка – всё равно что общаться с пнём, надеясь, что он поддержит в трудный день. Лично я считаю, что, если бы у старикашки было хоть какое-то чувство юмора, он бы по достоинству оценил моё творение.

– Ты же девушка! – на полном серьёзе восклицает Зыбин, точно тем самым он пытается достучаться до меня, внушив устаревшие традиции. – Охота за нечистью – работа мужская, а ты уже должна найти суженного да под венец пойти!

– Я тоже девушка, – подаёт голос Луиза, – и тоже страж. А по правилам служить в Ордене может каждый, кто готов защищать простой люд. А теперь, после этого короткого напоминания, верните крест кадету Алконостовой, главнокомандующий. Или лишите оружия всех кадетов, которые, как я поняла, так же нарушили устав, войдя в чужую казарму, чтобы подкинуть анчуток.

Ругнувшись себе под нос, Зыбин сдаётся и со стуком кладёт железный крест со шнурком на стол. Даже стоя у стены, не так близко к столу, я узнаю свой крест, который мне вручили на первом уроке, посвящённом владению нитями и крестом

, пять лет назад. Немного потрёпанный, в некоторых местах темнеет ржавчина. Любой бы на моём месте давно заменил его, но в отличие от меня, любой не знаком с Зыбиным. А если и знаком, то точно ходит у него в любимчиках. Сколько бы раз я не говорила главнокомандующему, что крест нужно заменить, я получала отказ.

Забираю крест, который в руках отзывается родным теплом, и убираю его в карман серого кафтана.

– Спасибо, – говорит Луиза таким тоном, будто никогда не произносила слово, что только соскочило с её языка. – Удачи на отборочных, – кидает она мне на прощание, выходя из избы.

Иду за ней следом, как меня останавливает кашель Зыбина, означающий лишь одно: меня он не отпускал.

– Задержись на пару слов, милая.

По телу пробегают морозящие мурашки, а в голове снова становится шумно. «Милая»… Так меня называли в жизни лишь два человека, которые сделали со мной одно и то же. И если первый только пытался, то у второго всё получилось. И Зыбин знает об этом случае.

– Сегодня тебе повезло, – говорит он, когда я поворачиваюсь в его сторону. – Но я добьюсь того, чтобы ты вернулась в родную деревушку, а не вступила в Орден. Девушки должны…

– Должны что?! – обрываю его, не выдержав. – Быть хорошенькими, порядочными, послушными?! Угождать мужчинам, заботятся о детях, хранить семейный очаг и прочая белиберда?! Слышала уже, придумайте что-нибудь новое!

– Алконостова!

– Что? Вы это мне пять лет втюхиваете, я уже всё выучила.

Зыбин поднимает указательный палец, точно хочет подчеркнуть всю важность той речи, которую он сейчас скажет. Я же еле себя сдерживаю, чтобы не развернуться к старикашке спиной и не уйти куда подальше.

– Ты самовольно покинешь училище, милая. Или последствия не заставят себя ждать, – от приторно ласкового тона Зыбина все внутренности сжимаются в тугой ком, а к сердцу тихо и медленно подбирается страх, возникший от очередного «милая». Сглатываю тугой ком в горле, быстро опускаю взгляд на руки: дрожат. Прячу их за спиной, чтобы не выдать своё состояние перед главнокомандующим. Но тот всё понимает по глазам и моему сжатому положению. Стоит расслабиться, взять себя в руки, но эти мысли крутятся в голове лишь беспорядочной волной, ни одна из них не задерживается, не выигрывает в битве со страхом, что тревожно звенит и наслаждается местом, которое ему удалось занять. Дышать становится тяжелей, температура в избе неожиданно повышается. При каждом ударе сердца, которое бешено колотится, грудь пронзает колющая боль, живот скручивается, тревога становится всё ощутимей и ощутимей с каждой секундой.

Чтобы не упасть, я облокачиваюсь на стену и тут же проклинаю себя за это: Зыбин не должен видеть этого. Не должен ощущать своё превосходство. Не должен знать, что он сильнее.

Почему это произошло? Почему сейчас? Мне казалось, я победила это, отпустила, всё прошло. Почему же… Почему же мне страшно?

Перед глазами всё плывёт, но разглядеть круглое лицо главнокомандующего несложно. Его толстые губы расплываются в гадкой улыбке при виде ослабевшей меня. Возможно, дело в произошедшем со мной. В том, что я погибала, но в итоге не умерла. Возможно, прошлое здесь ни при чём…

– Вы несправедливы, – шепчу я, безуспешно борясь со страхом. Воздуха становится всё меньше и меньше.

– Ну почему же? К тебе, милая Аня, я более чем справедлив. Пойми, девушке нечего делать в Ордене. Поэтому я из самых добрых побуждений позволяю тебе вернуться в свою деревеньку, где ты найдёшь себе мужа и заживёшь под его покровительством, как настоящая женщина. Иначе, – он делает паузу, внимательно следя за моей реакцией. Слёз Зыбин не дождётся, хотя они уже подступают к глазам, как и крик – к горлу. – Иначе я позволю ребятам поразвлечься с тобой.

Ничего не отвечаю. Лишь сжимаю зубы до ноющей боли, чтобы не закричать от страха. Внутри горят обида и злость. Зная Зыбина, я более чем уверена, что его угроза реальна. Я даже с крестом не смогу ничего сделать против дюжины крепких парней, которые с лёгкостью задавят меня. Да я и пикнуть не успею, как они с меня одежду сдерут.

– Не дождётесь, – выдавливаю я и, не выдержав, стрелой оказываюсь на улице, пытаясь вдохнуть свежий воздух полностью.

Не выходит.

Он попросту не проходит внутрь.

Слёзы уже давно льются по щекам крупными каплями, собираясь у подбородка. Вытираю их дрожащими холодными руками. Щипаю себя за запястья, вспоминая, что раньше это помогало. Сейчас не выходит. Глубоко дышу, но в результате выдавливаю лишь слабый хрип, не в силах впустить воздух внутрь. Воздух точно скручивает горло в тугой узел и обвязывает его кольцом чудовищного пламени. Молюсь всем святым, чтобы это прекратилось. Проклинаю себя за очередную слабость. Проклинаю себя за то, что позволила страху войти внутрь и вновь завладеть мной.

Поднимаю взгляд, пытаясь сосредоточиться на чём-то одном. Пересчитываю деревья, стоящие впереди, но они быстро сливаются в единое пятно передо мной. В глазах стоит режущая боль от слёз, по рукам проходит холод. Дышу, несмотря на боль. Воздух понемногу проходит, дышать становится не так трудно. Но страшно до сих пор.

Кое-как встаю с земли, неспешным шагом идя в казарму. Руки дрожат, а ноги подкашиваются. Страх стучит внутри, на щеках остались мокрые дорожки от слёз, которые всё ещё просятся вылиться из глаз. Но я сдерживаю их. Не даю им взять над собой верх. Сдерживаю этот проклятый признак слабости.

Я не должна показывать её.

Её никто не должен видеть.

Даже я сама.

Дойдя до казармы, скатываюсь по стене, сжавшись. А после тихо плачу, уткнувшись в колени.

Я не сдамся. Не отступлю.

Несмотря на угрозы, я дойду до конца. Достигну своей цели.

Глава вторая. Несостоявшаяся поездка

Александр

Я умираю.

Снова.

В очередной. Грёбаный. Раз.

О смерти я слышал многое. Одни с тоской вздыхают, причитая, что конец приходит быстро, от него невозможно убежать, рано или поздно он настигнет каждого. Чувствуя знакомую, но обжигающую боль, распространяющуюся по всему телу с молниеносной скоростью, я с уверенностью могу заявить, что смерть действительно приходит быстро, но забирает она не каждого. Меня она оставляет в этом проклятом мире уже который раз, как бы я не пытался нырнуть в её холодные объятия и уйти навсегда.

Так продолжается уже почти шесть лет.

Другие, видя, что из себя представляет каждый мой день, говорили, что долго я не протяну. Признаться, внутри до сих пор тлеет слабая надежда, что так оно и будет. Но после каждой моей смерти эта вера угасает, и скоро превратится в жалкий пепел.