Рина Блэйд "Колыбельная тьмы мертвецов"

Холодно.

Тихо.

Пусто.

Снова.

Врываюсь в небольшую комнату, наверняка являющеюся кабинетом для хранения отчётов. С криком опрокидываю что-то огромное, с грохотом летящее вниз. Хватаюсь за голову, сжимая волосы до колющей боли, стискиваю зубы, сдерживая новый порыв крика, бьющийся в горле подобно дикому зверю, сорвавшемуся с цепи. Почему? Почему оно не бьётся? Почему оно забилось на короткие мгновения, а затем снова остановилось? Почему тишина, холод и пустота вернулись? Почему они снова сковывают меня?!

Сжимаю палец левой руки, вертя его из стороны в сторону. Немного оттопыриваю его, выкручиваю до заветного хруста. Острая боль быстро пронзает руку, помогая отвлечься от недавнего. Ломаю второй палец таким же образом. И третий.

Достаю из пояса кинжал. И провожу лезвием себе по горлу.

***

– Какой же ты идиот всё-таки, – говорит Велимир, осуждающе цокая языком. – А если бы кто-то другой вошёл и увидел тебя? Александр, не все такие живучие, как ты, при виде трупа многие могут и сами мертвецами стать.

В ответ на его упрёки я молчу, поднимая опрокинутый шкаф на место. На полу валяются бесполезные и скомканные отчёты о патрулях. Если бы знал, что их так много и убирать их придётся мне, сто раз бы подумал, прежде чем вымещать свою злость на этом злосчастном шкафе.

Велимир, оттирая кинжал от крови, бурчит себе под нос что-то ещё, явно ругая меня за глупость и безрассудство. Не знаю, сколько времени я провёл мёртвым без сознания с перерезанным горлом, но посвящение в стражи Ордена ещё не началось. Хотя Аня уже могла забеспокоиться о том, что меня долго нет.

– Вот ты мне объясни, а то вас молодых хрен поймёшь, – ворчит Велимир. – Какого фига ты это делаешь? Это же бессмысленно!

– Всё имеет смысл. – Я закидываю свитки на верхнюю полку и как следует приминаю их, чтобы впихнуть ещё. – Я и не жду понимания, Велимир. Просто… Это уже невозможно. Это не жизнь.

– Не жизнь, значит, – задумчиво произносит он, а после вздыхает: – А о жизнях других ты подумал? Что, если однажды твоё желание исполнится, попадёшь ты в Навь

, убив себя? Ты не подумал, каково будет тем, кто знает тебя? Каково будет Ру, Данияру, Луизе, Есению, другим стражам? Или мне, к примеру!

Застываю с мятыми отчётами в руках, а после оборачиваюсь к главнокомандующему. Тот не смотрит на меня, всё ещё протирая лезвие тканью, которое и так уже блестит. Велимир намеренно скрывает глаза, опустив их.

– Я… – Запинаюсь, понимая, что Тузов прав. – Прости.

– Да чего уж там, – буркает он немного дрогнувшим голосом.

Слёзы он скрывает плохо, уж я-то знаю. Старик неуклюже их вытирает, несколько раз шмыгнув носом.

– Я тебя напугал, – понимаю я, садясь напротив него. Бесполезные отчёты подождут, к тому же пол для них более подходящее место, чем деревянный шкаф.

– Конечно, напугал, дубина ты этакая! А если бы и вправду ты того?!

– Велимир…

– Не велимиркай мне тут! Знаю я тебя. Скажешь, что всё понял, а потом опять найду тебя с выкрученными руками и дырявым пузом! Александр, зачем ты это делаешь? Всё равно же не выходит.

– Вот именно, – обрываю главнокомандующего прежде, чем тот выдаст ещё одну тираду о неразумности и безнадёжности всей идеи. – Не выходит. А я хочу, чтобы вышло. Хочу, чтобы это закончилось.

– Но почему? Ты же живёшь, как все.

– У всех бьётся сердце, Велимир. Все что-то чувствуют. Я же… Такое про меня сложно сказать. Возможно, я что-то и чувствую. Но ощущение, что я просто внушаю себе это, вселяю в себя чувства, которых попросту нет, с каждым днём только крепнет. Это ненормально, чтобы кто-то продолжал ходить по земле после своей смерти. Мой срок подошёл ещё тогда, шесть лет назад. А мёртвые должны оставаться мёртвыми, а не как я.

Велимир лишь качает головой. Как я и говорил, понимания я не жду. Дело это бесполезное. Словами подобное нельзя объяснить, а никто, кроме самого меня, проблем с небьющимся сердцем не испытывает.

– Тогда пообещай мне кое-что. И постарайся выполнить обещание.

– Ты меня знаешь. Я всегда держу слово.

– Ты прекратишь попытки покончить с собой до тех пор, пока в Навь не отойду я. И не спорь со мной, сынок! – добавляет Тузов сурово, заметив, как я уже собираюсь возразить. – Задержись в этом мире чуть подольше меня.

С Велимиром Тузовым я познакомился шесть лет назад, когда был неопытным мальчишкой, в котором кипели злость на весь мир за его несправедливость, разочарование в том, что раньше вызывало лишь восхищение, и невыносимая ненависть, зудящая под самым сердцем от одних лишь мыслей о том, что я узнал и что потерял из-за этих знаний. Та ненависть была особенной, бурлящей в груди и разрастающейся с каждым мигом, которым она царствовала. Эта ненависть не ушла, и, наверное, это единственное чувство, в истинности которого я не сомневаюсь по сей день.

Тогда я только-только попал в особый легион, но под командованием Богдана Рылого. Всем воспитанникам поручают индивидуальные миссии, и я был не исключением. Но если обычно задания касались низшей нечисти, то мне досталась высшая.

Мне поручили справиться с гнездом упырей.

Гнездо оказалось небольшим, тварей было всего семь. Но в четырнадцать лет справиться с таким количеством нечисти невозможно, это верная смерть. Крови я потерял много. Слишком много, чтобы остаться в живых в тот самый момент, когда я вбил осиновый кол последнему упырю, едва дыша, еле стоя на ногах и ничего не соображая. Жизнь ускользала у меня из рук, её мгновения стремительно заканчивались, и лишь осознание этого звенело в голове, когда я упал прямо в гнезде, не в силах вернуться в штаб. Кровь вытекала из многочисленных ран, во рту её тоже было достаточно. Последние секунды замедлились, давая вспомнить всю жизнь. Но вспоминал я лишь одного человека и понимал, что тот получил желаемое: мою смерть. Дальше глаза сами закрылись, и весь проклятый мир пропал.

В тот момент я впервые умер.

Но ненадолго.

Меня нашёл Велимир. Тот был совершенно один и направлялся в штаб кадетов особого легиона, так как у него была назначена встреча с главнокомандующим Рыловым. Он счёл меня мёртвым, ибо моё сердце не билось, а засохшей крови было достаточно. Раны затянулись, не оставив даже шрамов, но Велимир в силу возраста и плохого зрения этого не заметил. Как он позже сказал, Тузов не хотел хоронить меня в Нечистом лесу, потому как боялся, что мой срок не подошёл. Он хотел сжечь моё тело, как и поступают в Ордене со всеми умершими стражниками. Велимир собирался устроить прощальные похороны со мной в штабе, поэтому взял меня с собой. Какое же было его удивление, когда я, очнувшись и увидев, что скачу на одной лошади со старым хрычом, начал брыкаться и пытаться соскочить с коня, думая, что меня похитил работорговец.

Тузов чуть не убил меня в прямом смысле этого слова, так как решил, что я уже превратился в нечисть, и пытался меня поджечь. Я же хотел сбежать от чокнутого деда, и у меня почти получилось, но после неудавшейся смерти я заметно ослаб и потерял сознание, так и не убежав далеко. В следующий раз я очнулся связанным, острое лезвие меча упиралось в горло.

– Кто или что ты? – спросил тогда Велимир.

Объяснял всё я Велимиру не меньше часа, а разбирались мы во всем гораздо дольше, даже солнце к тому моменту село. Ни Тузов, ни я не знали, кем или чем я стал. Сердце моё не билось, внутри было непривычно холодно, тихо и пусто. На теле не осталось ни одной раны, что нанесли упыри. Из шрамов был лишь тот, что я получил в прошлом. Он со мной до сих пор.

Я говорил и мыслил, как живой человек. Только моя кожа стала гораздо бледней, я не чувствовал голода или необходимости во сне. Все раны, которые я лично просил нанести главнокомандующего или оставлял на теле самостоятельно, через некоторое время заживали. Тогда я впервые задумался убить себя ещё раз, но остановил меня Велимир, пообещавший взять меня под своё крыло и помочь разобраться с этим.

И он сдержал обещание. Добился того, чтобы меня перевели в особый легион под его командованием. Он учил меня и поддерживал. Искал информацию, которая могла бы помочь. И хранил мою тайну, старательно оберегая и её, и меня самого.

За эти годы я привязался к главнокомандующему. Он стал для меня другом.

– Обещаю, – наконец говорю я.

– Пойдём, сынок, – произносит он усталым голосом, и я невольно задумываюсь, насколько же он стар. Любой бы на его месте ещё десять лет назад бы покинул пост первого главнокомандующего Ордена. – Скоро начнётся посвящение.

Киваю и накидываю новый чистый кафтан, так как горло старого заляпано кровью.

Посвящение проходит на улице, где собрались уже все выжившие кадеты. Во время начала отборочных их было примерно сто пятьдесят. Сейчас же едва насчитывается половина. Все вымотанные, отчуждённые и испуганные. Некоторые дрожат до сих пор, другие не сдерживают слёзы. В стороне, рядом с конюшнями, стоит телега, прикрытая холщовой тряпкой, из которой виднеется чья-то тонкая болтающаяся в воздухе рука.

Мёртвые кадеты. В телеге те, чьи тела остались более-менее невредимыми после смерти. Не думал, что их выставят так открыто.

– Он убил их… – слышу я далёкий шёпот, проходя мимо одного из кадетов. – Он убил их… Откусил им руки… Ноги… Головы. Эта тварь…

– Эй, – я останавливаюсь и подхожу к юноше, опустившемуся на землю и сжимающему волосы на голове. Тот даже не поднимает взгляд в мою сторону, а всё повторяет одни и те же слова и беспокойно трясётся. Дёргаю его за плечо, заставляя отвлечься от прискорбных мыслей о погибших друзьях. – Их не вернуть. Ни одного из них. Они умерли, сражаясь, и ты видел это. И поверь мне, увидишь ещё не раз, если вступишь в Орден. Поэтому откажись сейчас. Иначе вновь встретишься с этим, – я указываю на телегу, – в очень скором времени. Или же сам окажешься одним из них.

Юноша – ещё совсем мальчик – смотрит на меня, не мигая. Я же оставляю его наедине со своими мыслями, надеясь, что он примет верное решение и больше никогда не подумает о служении в этом проклятом Ордене.

Аня стоит в компании других кадетов. Такая же молчаливая, как и все. Её хвойно-зелёные глаза находят мои, но она их отводит в сторону. До сих пор боится. А я даже не могу объяснить ей всё, ведь любую ложь она с лёгкостью раскусит. А если скажу правду, то она быстро засомневается в своём даре чувствовать любое враньё.

Выглядит она измученной. Ночь в Нечистом лесу серьёзно отразилась на ней. Лицо осунулось, под глазами залегли тёмные круги. Каштановые волосы свободно распущены, но взлохмачены. Губы сухие и в трещинах. Её худые руки обхватывают плечи и немного потирают их, точно так Аня пытается успокоить саму себя.

Глядя на неё, я задаюсь лишь одним вопросом: кто она такая? Почему при прикосновении с ней моё сердце забилось? Может ли она помочь в осуществлении моего желания? Поможет ли она мне убить себя?

– Поздравляю с успешным прохождением отборочных! – объявляет Велимир, широко улыбаясь. Главнокомандующий старается не смотреть в сторону телеги, а его улыбка выглядит крайне натянутой и вымученной. – Вы уже не кадеты, вы почти стражи святого Ордена Святовита! Это великая и ответственная роль, которая далеко не всем по плечу. Но вы доказали, что вам она под силу, пережив ночь в Чаще Гибели. К сожалению, вернулись не все… – он останавливается, делая приличную паузу. То ли давая будущим стражам ещё раз попрощаться со всеми погибшими, то ли пытаясь справиться с собственной скорбью, что нахлынула на него. – Знайте, ваши друзья погибли храбро! Они погибли, сражаясь ради одной цели, которая уже сотню лет объединяет весь Орден: искоренить нечисть с этих земель. Ни одна смерть не была напрасна, ваши товарищи погибли за благое дело.

Будущие стражи едва слушают его. Такие слова не помогают, уж я-то знаю. Понимает это и Велимир, желающий поддержать скорбящих и хоть немного залечить их раны, что кровоточат из-за печали и тоски, любым способом. Обычно, в таком случае помогает молчание. Время. Нужный человек рядом. Всего этого стражи лишены.

Молчание будет расценено как равнодушие. Времени на то, чтобы рыдать навзрыд, нет, иначе сам имеешь все шансы быть убитым. И нужных людей тоже нет. Стражники не заводят семьи, редко вступают в отношения, а те далеко не заходят. Из друзей у них только такие же участники Ордена, которые видели то же самое, знают, каково это, и получают такую же поддержку, что и все. То есть никакую. Каждый страж пытается справиться со своей болью, ему некогда разбираться с чужими страданиями, даже если они в точности совпадают с его.

Если Велимир тщательно подбирает слова, выражает свои искренние соболезнования, пытаясь донести до будущих стражей, что они не одни, то чаще всего происходит всё иначе. Слова сожаления звучат механически, точно все заучили одну и ту же речь, которая не менялась уже сотни лет. Сострадание высказывают сухо, таким тоном, будто это не их желание, а их заставили, принудили. А может, выражение своего сочувствия уже давно стало вежливым жестом, этакой обязанностью.

Велимир говорит долго, суть его слов я давно упустил, как и будущие стражники. Смотря на их поникший вид, замечаю, что заплаканного юноши среди них нет. Да и кажется, что их ряды немного поредели. Что ж, тем лучше для них и для Ордена. Они сохранят себе жизнь на ещё несколько десятков лет, а Орден не лишится новых членов за несколько миссий.

Главнокомандующий заканчивает высказывать свои соболезнования, и в его ясно-голубых глазах, что заметно опухли и покраснели, видны мелкие капли слёз, которые он неряшливо смахивает, а затем переходит к главной части:

– Вступая в Орден Святовита, вы даёте клятву верности святым, своим сослуживцам и самому Ордену. Вы клянётесь служить верно и храбро, не отступать перед лицом опасности и быть готовым отдать собственную жизнь ради благого дела: истребления нечисти и восстановления покоя во всём Великомире. Произнеся клятву, вы вверяете свою жизнь в руки Ордена, в руки других стражей и в руки святых. Вы обязаны защищать простой люд от нечистой силы. Быть стражем Ордена Святовита – это честь и благородство, это ответственность и великая роль. Вступая в Орден, под вашей защитой будет весь Великомир, ваша родина, нуждающаяся в защите и надеющаяся, что вы её не подведёте и не бросите в тёмное и тяжёлое время.

Тузов вызывает будущих стражей по очереди. Первым оказывается худощавый юноша, который весь трясётся то ли от прохладного летнего ветра, то ли волнения. Паренёк опускается на одно колено перед главнокомандующим. Велимир просит произнести его клятву верности, после чего вешает на его шею новый крест, омочённый в святой воде, и накидывает ему на плечи синий кафтан. Новый страж встаёт и идёт к своему капитану.

Очередь Ани наступает быстро – она идёт третьей. В отличие от двух предыдущих стражей, она настроена крайне уверенно и решительно. Ноги не трясутся, взгляд не опущен, губы плотно сжаты, а брови немного сведены к переносице. Она опускается на одно колено и наклоняет голову вниз. Её волосы падают ей на плечи, но Аня даже не убирает их, ожидая посвящения.

– Анна Алконостова, – торжественно произносит Велимир Тузов, держа шнурок с новым крестом. – Клянёшься ли ты верой и правдой служить Ордену Святовита и святым Великомира?

– Клянусь, – следует чёткий и твёрдый, как камень, ответ.

– Клянёшься ли ты защищать простой люд от нечисти любой ценой, даже собственной жизнью?

– Клянусь.

– Клянёшься ли ты следовать учениям святых, быть честной и справедливой, поступать благородно и не сходить с верного пути добра и мужества?

– Клянусь.

– Клянёшься ли ты быть достойной стражницей Ордена Святовита, почитать все правила и безукоризненно следовать им, оберегать свою родину от недругов?

– Клянусь.

Крест опускается на грудь Ани. Та вздрагивает, её ладонь тут же сжимает новый железный крест, прижимая его к сердцу, точно она ждала этот момент всю свою жизнь.

– Ты хорошо сражалась, Аня, – отмечает Велимир. – И пусть твой бывший наставник считал, что ты доросла лишь до зелёных нитей, я смело вверяю себе синие, – с этими словами Тузов протягивает новоиспечённой стражнице клубок нитей. – Добро пожаловать в Орден Святовита, Аня Алконостова, – главнокомандующий набрасывает на её тонкие плечи тёмно-синий кафтан, прямо под цвет нитей.

Встав, Аня кланяется главнокомандующему, после чего идёт ко мне.

– Поздравляю, – произношу я, продолжая наблюдать за посвящением. – Отныне самая дешёвая выпивка в большинстве постоялых дворах для тебя бесплатна. Ну, или только вторая и последующие кружки, но не суть.

– Я не ради выпивки вступила в Орден, – хмуро отвечает она, не оценив мою шутку.

– Неужели? А ради чего ещё тогда?

Аня закатывает глаза в ответ на мой саркастический тон и такую же ехидную улыбку. Про себя я отмечаю, что её страх наконец ушёл, она успокоилась и даже расслабилась.

– Хочешь, уйдём отсюда? Поедем сразу в Воиносвет, в крепость. Всё равно ничего интересного, да и банкета не будет.

– Я думала, все поедут вместе.

– О нет, – протягиваю я. – Большинство из новоиспечённых стражей сразу же получат первое задание, из которых одна пятая точно не вернётся. Поэтому лучше свалить по-тихому, пока не загрузили. Или ты хочешь получить спальное место в конюшне, когда все приличные койки разберут?

– Я бы и от задания не отказалась, капитан.

– Какая упёртая. Будет тебе задание, но чуть позже. Не нужно рваться в бой при первой же возможности, иначе окажешься среди них, – киваю в сторону телеги с трупами. – Пошли, заодно и узнаем друг друга получше.

Оборачиваюсь к новой стражнице и замечаю интересную деталь. А точнее, отсутствие креста, который ей вручили буквально недавно на моих же глазах. Но шаг я не сбавляю, а Аня, если и замечает мой удивлённый взгляд, ничего не говорит, покорно идя за мной.

И всё же не спросить я не могу:

– Ты где уже крест потеряла?

– Он у меня, – и в доказательство своих слов Аня достаёт крест из кармана кафтана, висящий на шнурке. – Просто не могу носить.

– Не веришь в святых? Дело твоё, но крест носить нужно, это твоё оружие.

– Дело не в вере. Наоборот, я верю в святых, но крест… Он давит на меня. Душит. Поэтому и приходится носить в кармане.

– Не боишься, что таким образом святые покинут тебя?

– Святым не нужен какой-то знак, чтобы быть рядом.

– Точно, – соглашаюсь я. – Их никогда рядом-то и нет. Что носи крест, что не носи…

Аня уставляется на меня, как на больного:

– Ты не веришь в святых? Тогда зачем вступил в Орден?

– Я не верю в мёртвых, – поправляю я, игнорируя второй вопрос.

Стражница ничего не отвечает, а лишь отводит взгляд, молча заявляя, что разговор окончен. Мы как раз доходим до конюшни, в стенах которой и встретились впервые. И у её же стен нас поджидает сюрприз. Точнее, поджидает меня.

Богдан Рылов стоит у входа в конюшню, сложив мощные руки на груди. Помню, как эти руки держали меня, сжимали мои кости чуть ли не до болезненного хруста, пока я рвался к матери, неистово крича. Лицо, покрытое бесчисленными рваными рубцами и шрамами, теперь ещё усеяно и несколькими морщинами, менее заметными, чем у Велимира. Колючие тёмные глаза глядят прямо на меня, а спустя секунду взгляд переводится на Аню. Я останавливаюсь при одном виде на второго главнокомандующего и поворачиваюсь к Ане лицом.

– Вернись к другим стражам, – шепчу я.

– Что?! – Аня тоже говорит шёпотом, но менее тихим. – И почему мы шепчемся?