Совсем ещё не утомившееся Солнце, будто рассмеявшись над шуточкой, ослепило его.
– Да-да-да! – зажмурил глаза и наморщил нос Джон. – Вот и я о том же! Неужели нельзя было сделать каких-нибудь носорогов или верблюдов для разнообразия!
Но тут прилив возбуждения ниже пояса отвлёк его от созерцания небесных скульптур.
– Ох, уж эти русские улиточки! – пробормотал Джон.
Он перевернулся и прижался к песку.
«Интересно, что же она всё-таки наденет сегодня? – вспомнил он об Ольге, но вопрос этот не требовал ответа, поскольку был всего лишь поводом думать и думать о ней. – Только бы не напялила длинное вечернее платье или какой-нибудь деловой костюм. Впрочем, кажется, эта женщина не только красива и умна, но у неё ещё есть и вкус, если судить по тому, как она была одета в Москве. Тот тёмно-зелёный деловой костюм, в котором она присутствовала на обеде в монастыре, был безупречен и в тему. Интересно, очень интересно, как же она выпутается сегодня. Чёрт, а какая у неё походка… И как извивается талия…» Слова утихли. Остались только зрительные образы, вызывавшие фантазии…
– Чёрт! Зарёкся же думать о ней до вечера!!! – рыкнул он спустя минуту и, тотчас вскочив, побежал навстречу горизонту, смешно задирая ноги, как обыкновенный мальчишка…
Одолев разными стилями в общей сложности не менее мили, Джон распластался в полном бессилии среди мальков. От мыслей об Ольге не осталось и следа. Всё тело сотрясали удары сердца, а вся воля была направлена на восстановление дыхания. Когда же лёгкие перестали жадно выхватывать куски воздуха, а грохот в груди превратился в относительно спокойный и равномерный стук, он встал и, пошатываясь, вышел на сухой песок.
В глазах, несмотря на Солнце, светившее во всю мощь, было темно. Голова кружилась. Желудок требовал слона вместе с ушами, хвостом и бивнями. Но получил лишь маленькую бутылку прохладной минеральной воды. Затем, уже после того, как Джон растёрся полотенцем, смыв с себя под душем соль, и сел в шезлонг, он получил ещё грамм двести свежего ананасового сока и затих.
Вернувшееся сознание тоже потребовало пищи. И оно получило её. Ему досталось окончание «Улисса», восемнадцатый эпизод со всеми его многочисленными «да», на единственное значение которых указано в письме Баджану от 16 августа 1921 года.
Спустя четверть часа он резко захлопнул книгу. «Кажется, я придумал способ думать о ней через чтение! Всё о ней! Хотя… – Джон улыбнулся сам себе: – Разве я собирался сегодня читать из „Улисса“ что-нибудь другое? – и тут же посмеялся сам на собой: – Вот-вот, я и говорю, везде она!» Далее мысли, умолкнув, превратились во вполне конкретные образы, но ненадолго. Желудок очнулся вновь, и Джон, завязав полотенце на бёдрах, направился босиком в сторону дома.
Вокруг была земля, принадлежавшая ему. Почти на всех его трехстах восьмидесяти акрах до общественного песка на пляже росли кусты и деревья (нет-нет, не одни пальмы, но и ещё кое-что). Землю покрывал роскошный газон. Нежно-колючий после утренней стрижки. Никаких тропинок (кто их тут протопчет?!) и выложенных камнем или плиткой дорожек. Отсутствовали и теннисный корт, и поле для гольфа – Джон не испытывал к этим играм ни малейшего интереса, как, впрочем, и к любым другим играм. Он всегда увлекался только плаванием, велосипедом и разными гимнастиками. Конкуренции ему с лихвой хватало и в жизни. В общем, во всём его имении, помимо старинного дворца, из инженерных сооружений были ещё узкая мощёная дорога от парадного входа до ворот усадьбы, сами эти ворота, небольшая вертолётная площадка, да несколько мостиков через протекающую по территории поместья речушку.
Джон обожал ходить босиком по своему парку. В голову всегда от таких прогулок приходили приятные мысли. На этот раз прикосновения стоп с газоном напомнили первую поездку в Израиль, и он понял, почему. Чуть ли не главной ценностью там была самая обыкновенная трава. Немногие могут позволить себе траву в земле обетованной – уж очень дорогая там вода. Это вызвало невольную улыбку. Приятно быть сказочно богатым, в том числе, и по израильским меркам. Однако желудок уже не просто потребовал еды, а устроил в животе настоящее восстание, и Джон прибавил шагу.
С террасы за ним наблюдал Линь. Как только хозяин скрылся в доме, китаец кивнул официантам, и те начали накрывать стол. Сам же повар отправился на кухню. Там в закрытом чугунном сотейнике, томились в собственном соку нежнейшие бараньи котлетки из взбитого нежирного фарша, слегка заправленного измельченными пореем, морковью и совсем юным бамбуком.
Джон вышел обедать через четверть часа. Питера не было. Мигель доложил:
– Мистер Корнер отдыхает у себя в апартаментах. Он просил его не беспокоить.
– Вот что, Мигель, передай Ричи, что он вместе с катером поступает в полное распоряжение мистера Корнера до конца каникул. И вообще, пока он здесь, любая его просьба – моя, – сказал Джон, а про себя отметил: «Надо же, как всё-таки по-разному действуют на людей эти русские улитки».
– Будет сделано, сэр! Приятного аппетита, сэр! – поклонился Мигель и исчез.
Котлетки подали под персиковым соусом на листьях рукколы. Рядом поставили блюдо со спаржей, сваренной в лимонном соке с мёдом по технологии, известной только Линю. Фужер официант наполнил на одну треть красным вином. В конце обеда Линь лично принёс печёное яблоко, фаршированное финиковой пастой, тыквенными семечками и грецкими орехами. Выглядело оно несколько необычно. Никаких морщин, нажитых в духовке. Не знаешь, что печёное, подумаешь: свежее.
Благодаря Линю Джон никогда не ел лишнего, и обычно после обеда его не клонило в сон. Но было одно исключение. Даже после в меру отведанной баранины от своего повара ему всегда хотелось немного вздремнуть. Не отказал он себе в этом удовольствии и на этот раз, заснув под тончайшим балдахином на низком жёстком диване, поставленном в тенистой части парка в метрах сорока от дома.
Сон его продолжался около часа…
Проснулся же он оттого, что ему приснилась Ольга. Организм его опять был в полной готовности. «Ну вот, что я говорил! Это просто сумасшествие какое-то! – посетовал он про себя. – Чёрт побери! Вот это женщина! Так! Надо бы опять выпустить жар! А то к ужину от меня останется один пепел».
Вернувшись в дом, Джон скинул с себя всю одежду, натянул облегающие шорты, и отправился в тренажерный зал, устроенный в одном из полуоткрытых помещений на первом этаже. Там с помощью своего тренера и массажиста Джафара, огромного рельефного мулата, он тщательно размялся, а потом не менее часа таскал железо и голыми руками сгибал и разгибал специально заготовленные прутья арматуры. Время от времени Джафар измерял у него пульс и удовлетворенно кивал, не произнося ни слова. В самом конце тренировки мышцы, казалось, уже были готовы лопнуть от напряжения и усталости. Однако Джон взял подкову и разломил её, будто засохший круассан. И сразу же почти в бессознательном состоянии рухнул на кушетку перед Джафаром.
Массажистов, каким был этот мулат, на свете существует не более сотни, и служат они, как правило, за всю свою жизнь только у одного человека, а после смерти его доживают отпущенный им срок миллионерами. Например, на тех же Карибах. Что ещё добавить к этому? Спустя час Джон снова был готов погнуть или разорвать что-нибудь металлическое. Но пора было собираться на яхту. И он, выпив предложенный Линем коктейль из взбитых в подсоленном йогурте устриц и зелени, отправился в ванную…
– Хорошо, – ответил Мигелю Джон, продолжая рассматривать себя в зеркале.
Как приятно
растягивать мгновения
перед неизбежным наслаждением!
Тянуть…
и тянуть…
и тянуть… превращая
крохотные комочки времени в тонкие-претонкие нити,
пока время, не вынеся этой пытки,
не вырвет у тебя из рук
их:
– Крэк встретил её, сэр. Не опоздала ни на секунду. Они уже на борту.
– Да, вот что, Мигель, – сказал Джон, закончив, наконец, созерцать свое отражение, – распорядись приготовить для неё апартаменты у нас в доме. Думаю, завтра она всё-таки переедет к нам.
– Всё уже готово со вчерашнего вечера, сэр.
– Прекрасно! Можешь быть свободным. Сегодня ты мне уже больше не понадобишься.
– Удачной рыбалки, сэр!
– Спасибо!
Джон ещё раз глянул на себя. Костюм сидел так, как хотелось: свободно, мягко и дружелюбно.
– Ну какой я агрессор? Да я просто «облако в штанах», как сказал бы их поэт, – произнёс он вслух и, отметив про себя: «Между прочим, я на него даже чем-то похож», – направился к двери каюты.
Нет, не подумайте, Джон Гриффит никогда не читал русского поэта Владимира Маяковского, которого процитировал, и даже имени и фамилии его не знал. Просто как-то раз он краем глаза видел передачу по телевизору, в которой упоминались русские поэты, посещавшие Америку. И один из них ему очень понравился. Высокий широкоплечий парень со смелым и наглым взглядом. Было в нём что-то близкое Джону. Поэтому и запомнилось одно из его курьёзных выражений.
Глава 9
Мужчины любят играть в суперменов, женщин это вынуждает становиться ведьмами.
Когда сэр Гриффит вошёл в кают-компанию, Ольга слушала капитана яхты. Он по приказу хозяина проводил для неё короткую экскурсию. Это входило в план вечера. Должна же была эта русская оценить, в какую роскошь её допустили.
Тридцатипятилетний симпатяга Крэк с тонкими чертами лица, внезапно оканчивающимся монолитным подбородком, распевал перед гостьей, как кит в брачный период. В своих белых морских одеждах вместе они смотрелись ослепительно. Казалось, что рядом с их молодостью и красотой, великолепие кают-компании выглядело поблекшим и нелепым…
и острейшая бритва
полоснула душу
по нежнейшему месту:
«Кажется, она готова отдаться этому болвану прямо здесь! —
и следом приступ ярости:
– Но ничего, сейчас ты увидишь, кто здесь настоящий капитан и кому тебе надо будет отдаться! —
но тут же:
– Как же всё-таки хороша она в этом костюмчике! Какая шейка! А икры!»:
– Я смотрю, у Вас новый матрос, Крэк? Проводите инструктаж?
Кэп вытянулся, как космический джет из чёрной дыры.
«Вот это правильно! Тянись-тянись, где ты ещё найдёшь такое место!»:
– Здравствуйте, Ольга! Очень рад Вас видеть! Вам идёт этот морской стиль!
– Добрый вечер, сэр Гриффит! Спасибо!
– Крэк, можете выходить из порта!
«Вон отсюда, хлыст, и чтобы рожи твоей смазливой сегодня больше не было видно!»
– Слушаюсь, сэр!
И испарился, прихватив значение хозяйской мысли.
Одни.
«Чертовски хороша! И превосходно оделась! А ей очень идут шляпки!»:
– Я не просто рад видеть Вас, Ольга! Я очень рад видеть Вас у себя в гостях! Хотите выпить?
«Да я от голода сейчас коньки откину! Мне глоток, и я сразу с копыт рухну!»:
– Спасибо, нет.
Джон хлопнул в ладоши.
Появился Линь в красном китайском френчике и зелёной шапочке-тюбетейке, расшитых золотыми нитями. Улыбка, само собой, на месте.
Он протянул гостье бокал с какой-то жидкостью кремового цвета.
– Это Линь, мой повар. Он сделал этот коктейль специально для Вас, Ольга, – пояснил сэр Гриффит. – Он утверждает, что один стакан этого напитка консервирует женскую красоту на полвека.
Поблагодарив китайца, Ольга приняла бокал:
– Мистер Корнер как-то рассказывал мне о мастере Лине. Но я так поняла, что он специалист по мужской кухне.
Сэр Гриффит натянуто улыбнулся:
«Вот язва! Но как же всё-таки прелестна!»:
– Питер несколько преуменьшил возможности Линя.
Ольга сделала маленький глоток:
«Чем-то кислородный коктейль напоминает. Неалкогольный, и то хлеб!»
Улыбка Линю:
– Приятный коктейль. Благодарю Вас, мастер! Мне очень нравится.
«Если она будет так улыбаться моим парням, то я их всех утоплю и останусь без прислуги!»:
– Можешь идти, Линь, мы сейчас выйдем.
Линь растворился в воздухе.
Лишь вечная, как Поднебесная, в кают-компании осталась его улыбка.
Ольга посмотрела на неё и сделала ещё глоток:
– Он, как кот Чеширский, Ваш Линь.
«Чёрт! А ведь точно! А я всё думал, кого же он мне постоянно напоминает»:
– Он это может. Как Вы провели день?
Ещё глоток, глядя на улыбку исчезнувшего китайца:
«М-м-м! А коктейльчик-то супер! Отлично поднимает настроение и немного обуздывает аппетит»:
– Готовилась к погружениям. Поползала по волнам в ластах с маской и трубкой.
«Знаю, знаю, мне уже доложили! У этих шведов всего две девушки! Да ещё этот лоботряс шурин Мигеля Санчо!»:
– Когда собираетесь погружаться?
Пространство, слегка качнувшись, сдвинулось и начало медленно перемещаться.
«Ой, кажется, пошли куда-то»:
