– Ваше сиятельство, – оторопел Касатон, – неужели…
– Да, – кивнул граф. – Вы, Касатон Гордеич, должны молчать. До самой смерти. А после нее… после можете просить, что хотите.
«Что мне нужно… Я не знаю… я вообще не он… я – Марина!»
– Хочу похудеть! – крикнул Касатон, внезапно осознав себя Мариной, чье главное желание было сильнее морока увлекательного сна.
Граф улыбнулся.
– Пять лет служить мне будешь, – сказал он. – Найди на окраинах стену, где написано «Тахрир» – свобода. Дальше все ясно будет. Ну и сны у тебя, Марина.
…Марина сначала вскочила на кровати, а только уже потом проснулась. Все было так реально: деревня, битва, граф этот… даже запах утоптанной травы до сих пор мерещился.
– Надеюсь, с Анфисой все в порядке, – прошептала она, вытирая потный лоб. – Ну и сны у меня, да.
*
За вечерней чисткой зубов Дана почему-то вспомнила, как в четыре года, в далекой стране, она и ее друзья, соседские дети, придумывали мороженое своей мечты. Дана придумала радужное. Слой вишни, слой апельсина, слой лимона, затем киви, голубика, слива, черника. И вот она рассказывала детям, что мечтает такое попробовать. А дети уважительно молчали.
В последовавшем за тем воспоминанием сне Дана снова была четырехлетней девочкой с радужным мороженым в руке. Она стояла посреди площади, обросшей по периметру бурьяном и злаками, розовыми цветами мальв и разноцветными – космеи.
Вокруг свистели и рвались снаряды. Над головой был слышен гул самолетов, а Дана совсем не знала, куда идти, и понимала, что через пару секунд ее убьют, и она проснется. Проснется, так и не попробовав радужное мороженое, потому что война была ценой за исполнение детской мечты.
Рядом просвистел осколок, и щеку обдало жаром.
Не сон? Слишком логично.
Дана огляделась.
– Девочка, – шептал кто-то, укладываясь в паузы между выстрелами. – Девочка, падай! Падай на землю!!!
Голос шел из подвала ближайшего дома, и, хотя дом был далеко, звук долетал хорошо.
Дана упала на локти. Рядом взметнулась земля, поднятая разрывной пулей. Очередь с самолета. Пригнув голову, Дана ползла на локтях к окну подвала.
Одна пуля зацепила ее толстое драповое пальтишко, обожгла бедро. Другая тронула волосы.
Дана ползла и плакала. Мороженое не дадут сьесть. Чего устроили, лишь бы не позволить.
Но вот и окно.
Чьи-то белые руки взметнулись навстречу, потащили вниз.
– И хорошо… отлично, – говорил кто-то, неумело отряхивая маленькую Дану, так и не выпустившую из руки мороженое. Теперь оно было в песке и пыли.
Спасший Дану мужчина был тонок, черноволос и одет в некое подобие старинной военной формы: синий мундир, лосины и шпага на боку. К этой войне он никак не подходил.
Обернувшись к едва видимому в темноте буфету, он вытащил оттуда блюдце, кивнул Дане – клади, мол, свою еду – и, когда она положила, клинком шпаги счистил с него пыль, песок и копоть.
– Надеюсь, тут еще осталось немного съедобного, – улыбнулся он. – А ты упряма. Ишь, не выпустила.
– Это моя мечта, – объяснила Дана, которая теперь уже была собой. – Мечту нельзя выпускать.
Спаситель протянул ей серебряную ложку с монограммой на ручке.
– Что это означает? – спросила Дана.
– Граф Гнедич, – ответил человек. – Это я. Еще какие-нибудь мечты у тебя есть?
Дана ела мороженое. Оно было ровно таким, каким она его себе представляла.
– Не знаю, – сказала она.
А потом вспомнила.
– У меня сестра – наркоманка, – сказала она. – Хочу, чтобы очистилась и стала здоровой.
Граф пожал плечами.
– Если согласна работать на меня пять лет, исполню твое желание.
– Интересно, – кивнула Дана, соображая, насколько неловко при графе будет облизать блюдечко.
– У меня все просят неисполнимого, – пояснял граф, – например, вылечить больного ребенка или вернуть умерших близких. И я все могу исполнить. Только в обмен назначаю срок служения, и человек должен служить мне столько, сколько я назначу. Если должник умирает раньше, чем закончится этот срок, то служит мне положенные годы еще и после своей смерти.
– А что за работа? – спросила Дана.
– Грибы собирать, – усмехнулся граф. – Ну или помогать тем, кто их собирает.
– Всего-то? Я согласна.
– Ищи торговый ларек под названием «Сторн».
…Выходя из подвала, она увидела Марину, только это была никакая не Марина уже, а огромный мужик в белой рубахе, стоявший в задумчивости, оперевшись на большую лопату с выглаженным до блеска черенком…
В округе больше ничто не напоминало о войне.
Утром Дана с привычным чувством безнадежности присматривалась к Наташе. Хотелось верить в сны, но такого, чтобы они влияли на реальность, Дана еще не наблюдала. Разве что настроение создадут. А Наташа встала с постели села с ними пить чай. Допив, внезапно сказала:
– Сегодня такой хороший день! Я хочу приготовить грибной пирог. У нас есть грибы?
*
На работе Марина первым делом подсела к Данке и сообщила:
– Мне такой сон был…
Данка насторожилась.
– Я прям так ему поверила, что есть не хочу с утра. Зато испекла пирог с грибами. Принесла вот вам…
– С грибами?!
Дану будто окатили кипятком изнутри. Некоторое она время не могла подобрать слова, а потом заметила, со свойственным ей практицизмом:
– Что ж, тащи свой пирог. Сравню вкусы. Мне с утра Наташка тоже испекла. Мне тоже странный сон снился. Про войну. И про этого графа.
Марина захлопала глазами.
– А мне про деревню… И потом граф тоже пришел. Ты тоже… и ты думаешь… она видела тот же сон? Но тогда…
– Мне в итоге велели найти какой-то ларек, – сказала практичная Дана. – Какое-то тупое название… Сторн.
От сочетания этих букв Марину почему-то пробрало потусторонним, сырым холодом.
– А мне, – вспомнила Марина, – он сказали найти в заброшках стену, где написано «Тахрир». Это типа «Свобода». А я по арабски не читаю…
– Найдешь любую арабскую надпись, если она вообще есть, – пробормотала Дана. – Делов-то.
И потянулась за мобильником. Надо было срочно поговорить с Кристиной.
*
Обзвонив всех знакомых на предмет возможных знаний о ларьке, который Кристина велела найти непременно – «если хочешь, чтоб Наташка вылечилась» – Дана выяснила, что поблизости существует такой только один, и до него нужно ехать на автобусе.
Нашла его, когда стало уже почти темно. Зато не заблудилась: белая надпись «Сторн» горела ярко и была видна еще из автобуса.
Несмотря на горящую надпись, ларек оказался закрыт, и давно, потому что объявление: «требуется продавец» даже в сумерках выглядело совсем не вчерашним.
Дана подошла и подождала.
Ничего не происходило. Разве что поодаль, возле лавочки, маячил мужик с пачкой бумаг. Он был среднего роста и в очках, венчавших длинное, совершенно невыразительное лицо, изукрашенное неоновыми бликами от горящей надписи. Угадывались синие джинсы, серый свитер, явно много раз стиранный и последний раз как раз сегодня – от мужика тянуло дешевым стиральным порошком, ядреным, как жидкость для дезинфекции сортиров.
– Вы не могли бы мне помочь? – произнес человек бесцветным, надтреснутым голосом, о помощи просить явно не привыкшим. – Листы разлетелись.
– Хорошо.
Наклонившись, Дана собирала и подавала ему листы, испытывая больше разочарование, чем интерес, а чем же кончится дело.
Мужик оказался душным занудой.
– Вот это сюда… нет, не так… сейчас… порядок должен быть, – человек поправил на носу очки с чувством собственного превосходства посмотрел на Дану. – Да, это сюда, здесь у меня таблицы…
Дана пожала плечами и покорно подержала двумя руками пять разных пачек листов. У них в офисе такая многорукость входила в «умение работать с документацией».
– Вы, если не секрет, кем работаете? – спросил странный мужик, когда листы были аккуратно разложены по своим пачкам, что в темноте представляло из себя нетривиальную задачу.
– В бухгалтерии, – вздохнула Дана. – Но вообще у меня более широкое образование. – Я финансист.
– Удивительно! – то ли огорчился, то ли обрадовался человек. – Тут – он указал на одну из пачек – как раз вариант контракта с делопроизводителем небольшого предприя… небольшой организации. Меня попросили найти такового, но пока мои поиски не увенчались успехом. Мало кто хочет уезжать из дома, поэтому на объявление пока что мало откликов. А те, кто откликается, нас не устраивают. Абсолютно профессионально непригодны.
Он снова поправил очки и свысока посмотрел на девушку.
– Вы бы нам, наверно, подошли. Не желаете? Официальное оформление, с трудовой книжкой. Только с проживанием.
– Не бордель? – хмыкнула Дана.
Человек явно обиделся.
– Не бордель. Если не верите, можете с полицией приехать. Или с родственниками. У нас в поселке не то, что борделя нет, даже служебные романы… того… не приветствуются. Так как противоречат корпоративной этике. Но есть, конечно.
Дана заинтересовалась. Никаких других событий возле сияющего ларька явно не намечалось, а тут вдруг такие перспективы. Романов нет, надо же.
– А что зарплата большая? – спросила она.
…Прошло минут сорок, а Дана с Альбертом Поршаковым – так он представился – все вникали в условия, контракты и обговаривали поправки в договорах. Рекрутер Даны, как она и предполагала, был буквоедом. Он зачитывал пункты контракта, путался, указывал на сноски и непрерывно поправлял очки, съезжающие с потного носа.
Утомившись, Дана обещала подумать, а Альберт распрощался, переслав ей на мобильный телефон номер еще одного рекрутера.
Глава 3. База «Солнечное»
Распечатав ориентир на листе А4, Марина пробиралась по заброшкам и читала надписи, светя фонариком на стены гаражей.
Чего там только не было!
Общество «Сторож», вступайте в наши ряды. Стелс. Ястис. Алекс. Телефоны и адреса каналов наркодиллеров. Надписи про кто кого любит. Неприличные рисунки. Приличные, и даже весьма приличные с художественной точки зрения рисунки. Милый котенок. Лиса в кепке. Неведомые персонажи. Арматура, торчащая из земли. Битый кирпич, поросший полынью. Двуногий стол, увенчанный банкой с окурками. Граненый стакан целый, в том смысле, что не разбитый. Ветер, шевелящий бурьян. Влекомая графическим сюжетом с мухоморами, продолжавшимся на две стены, Марина завернула угол и некоторое время, неудобно стоя на шатающемся куске силикатного кирпича, рассматривала, чем там у грибов дело кончилось. А кончилось оно какими-то буквами. Сравнила с листком. Не то.
Вздохнув, огляделась и заметила у стены напротив, между семейкой синих поганок и масонским символом словно бы торчала тонкая бетонная свая. Пригляделась; не свая. Выходило, что в нескольких шагах от нее неподвижно, словно неживой, стоял высокий военный во всем белом. Белые брюки, белый военный китель, белая фуражка. Китель сидел неплохо, но явно некогда был с чужого плеча; хотя до нынешнего дня его, судя по виду, носили долго.
Оценив и обдумав эти подробности, Марина всмотрелась лицо мужика. Лицо было смуглое, нерусского происхождения.
Но все-таки не араб, мысленно разочаровалась Марина. Кто-то другой. Охваченная азартом охоты на тахрир, она даже забыла испугаться такого явления, как незнакомый мужик вечером на пустыре.
Мужик, как она поняла, наблюдал за ней вот уже пару минут, как только она вышла из-за угла. Теперь, словно в чем-то убедившись и приняв, в соответствии с этим, некое решение, он чуть приподнял фуражку в знак приветствия. Лицо его являло контраст с жестами и приветливым отнюдь не было.
– Вы опоздали на полчаса, – укорил он, приблизившись. – Я был против того, чтобы они брали неподготовленных людей, но к сожалению, кадровую политику определяю не я.
– Неподготовленных? – опешила Марина. – Опоздала? Но… я вообще не собиралась сюда идти! Я здесь случайно! Я искала надпись, а не вас.
– Я не осведомлен о цели ваших поисков, – сказал смуглый мужик, добавив в голос звучности, – но я заключил, что человек вашей комплекции едва ли станет случайно гулять по пересеченной местности. Следовательно, вы что-то искали.
– И вы, конечно, не могли не упомянуть мою комплекцию, – обиделась Марина. – Это фэтшейминг.
– Я его практикую довольно часто, – в тоне военного было то, что она назвала бы «непримиримым согласием». – Приятно бывает кого-нибудь унизить.
