Виктор был очень доволен тем, как прошло это заседание.
У Владимира Синегорова тоже был насыщенный день.
Утром он вместе со своим подзащитным, по счастью, не находящимся под стражей, поехал в следственный отдел, где следователь Меншиков должен был провести допрос. В назначенное время Владимир и его подзащитный постучались в кабинет следователя и зашли туда.
Никита Петрович Меншиков, человек молодой, лет двадцати восьми – тридцати, считался уже опытным следователем, и это придавало ему уверенность в своих силах. Выглядел он солидно и даже внушительно. Ответив на приветствие адвоката и его подзащитного кивком (молча), он показал подзащитному рукой на стул за своим столом, а адвокату сказал:
– Вооон там, у двери, стульчик есть – располагайтесь там.
– Хорошо, – сказал Владимир.
Он взял стул, указанный следователем, но поставил его рядом с подзащитным и свободно и уверенно расположился на нем.
Никита Петрович несколько скривился: он не привык, что в его кабинете кто-то не выполняет его указаний. Но с Владимиром Синегоровым он решил не связываться. Тот был известен и медиен, и ему ничего не стоило собрать пресс-конференцию и рассказать о произволе конкретного следователя.
Никита Петрович взял бланк допроса обвиняемого, заполнил формальные пункты, предложив подзащитному Владимира далее написать все известные ему обстоятельства. Уточнив, нет ли вопросов, далее Никита Петрович продолжил заниматься своими делами, так как дел в его производстве было много.
Подзащитный начал писать, написал, потом взял бумагу, переданную ему Владимиром, и протянул следователю. Тот удивился, так как показания обычно писались обвиняемыми дольше. Но он удивился еще больше, когда прочитал текст: обвиняемый написал, что все известные ему сведения он изложил в протоколе опроса лиц с их согласия, который вел его защитник, адвокат Синегоров В.В., и этот протокол опроса он, обвиняемый, прикладывает к протоколу допроса.
Прочитав это, следователь явно был в ярости – и по его губам Владимир явственно читал все, что тот хотел бы озвучить (но – сдерживался, ибо – адвокат известный и медийный, и может быть пресс-конференция, а портить карьеру из-за какого-то адвокатишки, пусть даже известного и медийного – ну совсем не хотелось).
– Это что такое? Это нарушение предписаний УПК! – едва сдерживая искренний гнев, сказал следователь.
«Тяжело же с ним приходится обычным адвокатам» – подумал Владимир, считывая всю палитру мыслей с лица следователя.
Вслух же он сказал, примирительно:
– Никита Петрович, все, что мой подзащитный мог рассказать – он сообщил мне вчера, когда я проводил его опрос и составлял этот протокол. Скрывать ему нечего. Закону это не противоречит.
Никита Петрович задумался, размышляя над словами защитника, и потом проговорил.
– Ну… пожалуй, что да, это так.
А и действительно: все то же самое обвиняемый мог и написать, и это было бы коряво и плохо читаемо. Да и время сэкономили.
На том и порешили.
А во второй половине дня у Владимира было судебное заседание по гражданскому делу в Бутырском суде. В Москве жил Степан Терентьевич Лесорубов; прославился он тем, что, будучи конструктором, придумал много важных изобретений, отмеченных в том числе и государственными наградами. Фактически он был пенсионером федерального значения, и до последних дней его жизни профильные ведомства обращались к нему за консультациями. Тогда за ним приезжала служебная машина, и на ней же он возвращался домой. Он давно овдовел, детей у него, к сожалению, не было, и он оставил завещание на все принадлежащее ему имущество (а таковым были его квартира в престижном доме и дача) на семью соседей, которые уже много лет искренне дружили с ним и помогали ему.
Эти соседи подали нотариусу заявление об открытии наследственного дела, все шло установленным чередом, но тут вдруг появились представители с доверенностью некоей Клавдии Терентьевны Лесоруб, родившейся и живущей в том же поселке в Томской области, откуда был родом Степан Терентьевич. И они представили решение районного суда Томской области об установлении родства, согласно которому Степан Терентьевич Лесорубов и Клавдия Терентьевна Лесоруб были родными братом и сестрой, и от рождения у Степана была фамилия Лесоруб, а изменил он ее лишь при переезде в Москву.
И затем представители Клавдии Терентьевны подали в суд иск о недействительности завещания.
Владимир припарковал машину, взял портфель и пошел в здание суда, там поднялся на нужный этаж. Представитель Клавдии Лесоруб уже был там в коридоре, увидев Владимира, недружелюбно смотрел на него. Владимир поздоровался с ним и отошел в сторону. Разговаривать с этим представителем все равно было не о чем.
Когда дело пригласили в зал, оба представителя расположились за противоположными столами.
Сначала представитель истицы пересказал иск.
Затем встал Владимир:
– Ваша честь! Прошу приобщить к материалам дела ответ Томского областного архива, данный на мой адвокатский запрос, о том, что Лесорубов Степан Терентьевич, родившийся пятого июня тысяча девятьсот тридцать пятого года в селе Верхние Луга Томской области – а именно эти дата рождения и место рождения указаны во всех документах Степана Терентьевича – был одним из двух детей своих родителей, Терентия Никодимовича и Антонины Кондратьевны Лесорубовых. Еще у него был старший брат Семен, погибший в годы Великой Отечественной войны. Кроме того, заявляю, что мной от имени моих доверителей подана апелляционная жалоба на представленное судебное решение, и эта жалоба принята к рассмотрению, сроки обжалования восстановлены, и дело уже назначено к слушанию в апелляционной инстанции. И еще заявляю, что мной от имени моих доверителей подано заявление о возбуждении уголовного дела по факту фальсификации доказательств в том гражданском деле, по которому вынесено решение. И в связи с этим ходатайствую о приостановлении разбирательства по этому делу. Вот все упомянутые мной документы.
Говоря все это, Владимир лишь на первых словах смотрел на судью, а потом он пристально смотрел на представителя истицы (которая – некая Клавдия Терентьевна – возможно, даже и не знала, что в районном суде Москвы от ее имени ведется этот судебный процесс). Представитель, не поднимая глаз, напряженно смотрел на стол перед собой. Владимиру даже показалось, что тот дрожит.
Владимир передал документы судье.
– Ваше мнение? – спросила судья представителя истицы.
Тот встал и неровным голосом сказал:
– Уважаемый суд, можно мне позвонить клиенту?
– Хорошо. Перерыв пять минут.
Судья встала, собрала бумаги и ушла в совещательную комнату.
Представитель истицы после этого вроде бы стал набирать на телефоне номер – а потом вдруг подхватил все свои бумаги и портфель и выбежал из зала.
Владимир и секретарь суда непонимающе переглянулись.
Ровно через пять минут судья вернулась в зал и тут же заметила отсутствие другой стороны:
– А где представитель истицы?
– Возможно, он сбежал, – позволил себе прокомментировать ситуацию Владимир.
Судья немного удивилась такому объяснению, но видя, что секретарь кивает, поняла, что так и есть.
– Полина, – обратилась судья к секретарю, – сходи, пожалуйста, вниз, узнай – ведь он должен был сдать жетон, выданный ему на входе.
Полина пошла. Судья и Владимир остались в зале. Судья сказала ему:
– Вы молодец, окружили ту сторону, как волка красными флажками.
– Спасибо. Стараюсь. Очень не терплю любые фальсификации, – ответил Владимир с легким поклоном.
Полина вернулась довольно быстро:
– Он покинул здание суда.
– А, вот как, – подняла брови судья. – Тогда отметь в протоколе, что за время перерыва, предоставленного по его ходатайству, представитель истицы покинул здание суда – и потом возьми у приставов справку об этом в дело. Так, суд, совещаясь на месте, определил – ходатайство представителя ответчиков адвоката Синегорова о приостановлении производства по делу удовлетворить.
И потом уже, полуофициально, судья сказала Владимиру:
– Давайте, постарайтесь, успеха вам. Я тоже очень не люблю фальсификации.
– Спасибо! Буду стараться.
Виктор приехал на встречу в офис, где его ждала дама, обратившаяся к нему за помощью. Когда она звонила накануне, чтобы записаться на консультацию, она представилась секретарю как Надежда Максимовна Игнатьева.
Войдя в переговорную, он увидел даму лет шестидесяти – шестидесяти пяти, очень ухоженную, но явно переставшую придавать значение своей внешности. То есть она уже начала стареть и явно не желала ни скрывать старение, ни бороться с ним. Выглядела она очень по-доброму, по-домашнему, и при этом чувствовалось, что она то ли растеряна, то ли испугана – или и то, и другое сразу.
После знакомства Надежда Максимовна начала свой рассказ, причем говорила она складно, но как-то неуверенно, как будто бы сама сомневалась, что ей стоит оказывать помощь:
– Вы знаете, две недели назад умер мой младший брат Николай Максимович Краснокрутов. Я много лет жила вместе с ним, он мой самый родной человек. Когда он двадцать лет назад овдовел, мать его жены заявила ему, что если он не женится вновь, то она не будет выделять супружескую долю своей дочери – чтобы все потом досталось его дочери, Татьяне. Он во время брака создал бизнес, бизнес пошел хорошо, стал развиваться, и ему не хотелось разделять его, поэтому он вынужден был согласиться с требованием своей тещи. Он не женился, отношения у него с женщинами были, но недолгие, и он так больше и не женился. Когда его жена умерла, Таня была маленькой, пяти лет, и растила ее тоже та бабушка, и она жила у нее. И тогда же бизнес Коли пошел в гору, стал укрупняться, и делить его он уже не хотел. Сейчас компания его стала крупной, известной, а начинал он с маленького магазина.
Синегоров знал эту компанию, поскольку ранее он успешно провел в ее интересах несколько арбитражных дел. Именно топ-менеджеры той компании попросили его помочь сестре их умершего владельца: из уважения к его памяти они хотели защитить ее.
Надежда Максимовна сделала паузу, а потом продолжила:
– А потом он уже и не стремился создавать семью, так и жили мы с ним, два старика, брат с сестрой. Я в его дела не лезла, дом обустраивала, и он обеспечивал и нас, и Таню. Бабушка ее долго прожила, до взрослого возраста ее дотянула, а потом Таня уж сама жить стала, отдельно. Коля ей квартиру купил.
После еще одной паузы Надежда Максимовна добавила:
– У меня семьи уже не было, муж умер рано, мои дети – их у меня двое – уже взрослыми стали, поэтому я жила с Колей, обеспечивала ему быт, а он работал – управлял своим бизнесом.
Надежда Максимовна замолчала, явно собираясь с мыслями для дальнейшего повествования. Виктор понимал, что она подступает к самой проблеме, и ей становится трудно говорить, поэтому тактично молчал, чтобы не торопить ее.
Ему показалось, что у Надежды Максимовны появились слезы на глазах. Она продолжила:
– И хоронила Колю я сама, Таня просто пришла на похороны.
Но она тут же вытерла слезы, как-то вся внутренне собралась и сказала:
– И вот позавчера ко мне заявилась Таня, которой уже двадцать пять лет, и заявила, чтобы я выметалась из квартиры, потому что она единственная наследница обоих своих родителей, и здесь все ее. И она мне дала сроку неделю, чтобы выехать из квартиры. Если через неделю не покину квартиру – она сказала, что выселит меня с полицией.
Виктор видел, что его собеседнице все труднее говорить. Но она нашла силы продолжать:
– Я знаю, что Таня – единственная наследница Коли, и все должно достаться ей: и бизнес, и квартира, и загородный дом, и машина. Все ее. И я уеду из этой квартиры. Но сейчас мне некуда уезжать. Дети взрослые, у всех свои семьи, не нужна я им. Может, вы поговорите с Таней, чтобы она дала мне немного пожить в квартире Коли?
Итоговая просьба Надежды Максимовны удивила Виктора. Слушая ее повествование и делая записи по нему, о фактических обстоятельствах, он как раз прикидывал юридические варианты помощи ей – а оказалось, что она просила скорее о психологической и представительской помощи.
Он спросил:
– Завещания ваш брат не оформлял?
– Нет, не составлял. Зачем оно ему? Таня – его единственная дочь, единственная наследница, он весь свой бизнес создавал и строил, чтобы ей передать.
Виктор посмотрел на свои записи, взвешивая и соотнося все обстоятельства, обдумывая их, и потом медленно проговорил:
– Надежда Максимовна, а вы не хотите стать сонаследником имущества брата и унаследовать половину его бизнеса?
Собеседница сильно удивилась и замахала рукой:
– Каким образом? Я знаю, что не могу унаследовать имущество брата, так как у него есть дочь. Нет-нет – не хочу! Мне бы просто пожить в квартире брата, пока я не смогу куда-то обустроиться. Потом мои дети помогут мне.
– Вы жили за счет брата? Он вас всем обеспечивал?
– Да. У меня есть пенсия, но так как Коля оплачивал все нужные нам с ним покупки, моя пенсия накопилась на сберкнижке, теперь буду жить за счет нее.
Виктора по-доброму умилило использование собеседницей старинного слова «сберкнижка». Его ровесники и даже люди постарше, пользуясь банковскими картами, это слово уже основательно подзабыли.
– Надежда Максимовна, я должен сказать вам, что если вы, будучи уже пенсионеркой, жили вместе с братом, в его квартире, и жили за счет денег брата, вы являетесь его иждивенцем.
Видя, что собеседнице было несколько неприятно слышать слово «иждивенец» в отношении себя (ее как бы даже немного передернуло из-за него), он поспешил уточнить:
– Не смущайтесь, это юридический термин. Он означает, что вы находились на полном содержании своего брата, и вследствие этого вы являетесь его наследником по закону – наряду с его дочерью.
Надежда Максимовна задумалась; видно было, что эта информация для нее нова. Виктор не торопил ее с ответом.
Наконец, собеседница сказала:
– Нет, я не вправе наследовать имущество Коли. У него есть родная дочь, и он всю жизнь работал, чтобы оставить ей наследство. Нехорошо мне отнимать наследство у племянницы.
– А Татьяна часто общалась с отцом? – неожиданно спросил адвокат.
– Нет, не часто, – с грустью произнесла Надежда Максимовна. – И Коля переживал из-за этого. Но он мне говорил, что она молодая, вот она занята учебой в школе, вот она занята учебой в институте, вот у нее встречи с друзьями – в общем, он понимал, что ей некогда приезжать к нему. Звонила раз в неделю – и то он был рад. Потом он надеялся, что она выйдет замуж, родит ему внуков, и тогда будет больше общения.
– Она уже вышла замуж? – поинтересовался адвокат.
– Да, вышла, три года назад. И сына уже родила. Назвала его Степаном в честь своего деда по матери. Бабушка ее очень просила так назвать. Коля огорчился, но не стал ничего говорить ей.
– Общения стало больше?
– Да нет, – махнула рукой Надежда Максимовна. – Но Коля говорил, что ей теперь нужно за маленьким сыночком ухаживать, и вот подрастет тот – и будут они с ним больше приезжать к нам.
И еще она добавила:
– И денег у отца Таня стала больше просить: мол, расходы увеличились. А Коля и рад был давать ей денег и на нее, и на ее сына, и для ее мужа – он не работает.
– Давайте так, – решительно подытожил Виктор. – Я по вашему поручению встречусь с Татьяной Николаевной, поговорю с нею, и дальше будем решать, как действовать.
У Владимира неожиданно зазвонил телефон.
– Алло, – хмуро ответил он (он всегда отвечал на телефонные звонки хмуро).
– Владимир Всеволодович? Здравствуйте.
– Здравствуйте, – по-прежнему хмуро ответил Синегоров.
