И это было особенно мучительно для ангела.
Настоящая поэзия похожа на музыку сфер, с каждым словом тебя толчками выбрасывает в небо. Писанина же Павла опутывала ноги и отяжеляла крылья.
Какое взлететь?! Жить не хотелось.
Барб пытался подбрасывать Павлу перья. Не свои, птичьи. Как известно издревле, перо – лучший друг и помощник поэта. Но даже это не помогало. Павел послушно подбирал перья, вертел их в пальцах, а сквозь одно – голубиное, даже на солнце зачем-то смотрел.
Минут пять, пока ангел не заволновался и не толкнул его в бок.
Перья так и пылились на столе горкой, а стиснутые рифмами слова становились всё чудовищнее.
Ангелу начало казаться, что перья из его крыльев скоро посыпятся сами, просто от переживаний.
И тогда Барб пошёл на крайние меры.
Когда Павел наконец-то засыпал, ангел отлетал к его матери. Он шептал ей на ухо, просачивался в круговорот снов. Сеял беспокойство, зудел комаром.
Ирина Петровна, женщина нрава кроткого, на работе вела неравный бой с оболтусами из начальных классов. На сына сил уже не оставалось, но она наивно верила в воспитательную мощь книги и в то, что пряник лучше любого кнута.
Но даже она заволновалась. И на третье утро, после очередного беспокойного сна и ангельских шептаний на ухо, она поставила перед Павлом кружку с чайным напитком и хлопнула ладошкой по столу:
– Павлик, я сегодня слышала ангела!
– Ну и что? Я давно его слышу, – ответ испугал не только впечатлительную мать, но и самого Барба.
Были мобилизованы все силы, взбудоражены все знакомые, взят кредит под честное слово, и Павла поместили в свежевыкрашенную психиатрическую больницу с благозвучным названием «Клиника неврозов»
И тут с Павлом случилось второе чудо. После первого приёма лекарств он начал не только слышать, но и видеть своего ангела.
Ангел помогал Павлу дойти до туалета, придерживал ложку с кашей и даже начал обучать его стихосложению.
Робкие аккорды рифм набирали силу.
– Ты не против? – Павел привычно выдернул перо у зазевавшегося ангела, – Надо же чем-то записывать.
Стоит заметить, что отвлекался Барб часто. Оставляя Павла под присмотром лекарств, ангел отправлялся в Путешествие.
Он кружил по палатам, подолгу зависал в кабинете главврача, заглядывал в истории болезней.
Delirium tremens
Bathyhyperaesthesia
Fuga Idearum…
Латынь ласкала слух, будила смутные воспоминания о прошлых воплощениях.
Почесав пером за ухом, Барб выдал сакральное:
– Barbus sine pennis.
– Синий пенис, мощно задвинул! – восхищённо протянул Павел.
– Пеннис, а не пенис. Без перьев, а не без того, о чём ты подумал. Хотя, по зрелому размышлению…
– Да, ладно тебе! Уверен – всё это условности. Если даже я летаю. Во снах, – И Павел замахал руками, изображая крылья, – То тебе сам Бог велел. Просто ты ещё не до конца в себя поверил.
Павел, насвистывая пошёл в столовую. А обвиненный в безверии Барб крепко задумался над его словами.
Через три месяца Павел вышел из клиники уже Павлом Андреевичем.
Он начал писать стихи, от которых, почти уже бескрылого ангела, подбрасывало в небо. В такие моменты Павел Андреевич ловко подхватывал Барба и придерживал его на правом плече.
Поздним ноябрьским утром, на пешеходном переходе через дорогу, наискосок от церкви «Всех Святых в земле Российской просиявших» ангел и Павел Андреевич должны были расстаться навсегда.
Свидетелями этого происшествия стали молодая мать с мальчиком пяти лет, две вороны, церковный голубь и жизнерадостная девица за рулем красномордой «Мазды».
Павел Андреевич обычно дорогу переходил осторожно. Как ещё мама в детстве обучила. Он смотрел налево, потом направо и после – обязательно неспешно, переходил улицу.
Так было и в этот раз. Павел Андреевич совершил ритуал и ступил на проезжую часть. Ангел на плече совсем притих и съёжился.
Девица за рулём уткнулась в телефон и хохотнула, прочитав сообщение.
Мама мальчика выпустила его руку и начала быстро набирать смс-ку.
В этот момент ребёнок заметил голубя и радостно гикая побежал к нему.
Мимо «Мазды» мелькнул жёлтый, почти светофорный всполох курточки, и девица ударила по газам.
Голубь был уже старым и неповоротливым, к тому же – он просто растерялся от шума и натиска, и вместо того, чтобы взлететь, грузно прыгнул с бордюра на дорогу.
И тут в жизни Павла Андреевича и Барба случилось третье чудо.
Ангел сорвался с плеча и метнулся наперерез машине.
Он летел, в сиянии перьев, напрочь забыв о крыльях.
Павел Андреевич тоже не мешкал. Он прыгнул, подхватил ребёнка на руки и, уже в падении, наподдал растерянному голубю под хвост.
Машина вильнула, резко взвизгнув тормозами и врезалась в бордюр.
Девица выскочила из-за руля и заорала на них благим матом. На сидении тренькал забытый телефон.
Павел Андреевич и ангел сидели на обочине, и приходили в себя. Рядом вздыхал онемевший голубь.
На газоне под липой голосили непутевая мамаша и испуганное дитя. Высоко в небе парили их ангелы, увлеченные криками перелётной стаи.
Далёкие и прекрасные, как и положено ангелам.
Барб привалился к такому родному ему правом плечу Павла Андреевича и чему-то улыбался.
Кто видел ангела без крыльев?
Кто вообще видел ангелов?
И тем не менее, ангелы существуют.
Они рождаются, живут и уходят вместе с нами.
Улита Горлич
***
Дымились птицы в изразцах,
Как сахар таяла дорога,
Хоть оставалось так немного
До расставанья на часах
Чаинок глупых ремесло,
Служить сейчас и жить в тревоге,
И вальс кружить на каждом слоге,
Стучась в фарфоровое дно
И нежный иней в феврале,
И детский лепет половицы…
Слова слетают, словно птицы
И остаются на стекле
И скрип разбуженных дверей
Волной легко бежит по дому,
А ты, родной и незнакомый
В морозном свете фонарей
Когда хмелеют петухи,
И воздух серебрится снегом,
Границы между сном и небом
Так восхитительно легки…
***
На прохладных листах замелькала тропинка
От летящих в ночи теплых букв
Расскажи мне зачем, лета жжет сердцевинка
Или это касание губ?
И рифмует слова позабытая строчка
Между, сжатых в тетрадку, листов
Пальцев лёгкий нажим и упавшая точка
под подошвами летних стихов…
***
Лететь. Струиться.
Слиться с солнцем,
Все выше.
С капелькой внутри,
Которая смешная бьется.
И крыши,
Улицы с людьми…
Закапал воск горячий с крыльев
Мое смешное ремесло,
Свеча и перья,
Легче пыли,
Что лето сеяло в окно.
Твоей улыбки
Легкий почерк,
В стихах,
Наивно и светло,
Летаю среди
Нежных строчек,
Переполняющих
Письмо…
***
Среди бетонных серых городов
Мир создает подобие Адама,
И в шорохах ночных звучит упрямо
Словечко перетертое «любовь»
Что изменилось? Глупая шлея
опять заныла в неудобном месте,
И Евина кухонная возня,
И руки, перемазанные в тесте.
Лишь иногда, за гранью пустяков,
Где тишина спеленута, как кокон…
…мы плоть от плоти… ребрами стихов…
…моя душа и твой упрямый локон…
