– Отлично. Туфли возьми вот эти. Ты же переобуваться будешь?
– Придётся, – вздохнула в ответ.
– И не надо так драматизировать. Получай от жизни удовольствие!
– Я должна была с Сашей встретиться…
– Небольшая разлука только укрепит ваше желание увидеть друг друга. А то если слишком часто есть сладкое, можно заработать диатез. Поэтому будем чередовать вкусное и полезное, – закончила она нараспев.
Я засмеялась.
– Всё-то у тебя просто.
– Ну да, – пожала она плечами.
Закончив с примеркой, мы перебрались в комнату. Подруга тотчас приметила цветы на столе и заинтересованно протянула:
– А это что?
– Цветы.
– Цветы-ы-ы? А от кого? А, стой, дай угадаю: от этого твоего «среднего класса», – передразнила она, припоминая мои комплексы по поводу разности наших семей.
– Перестань. Я стараюсь об этом не думать. И цветы мне нравятся. Красивые.
– Красивые, – согласилась Алёна. – Возле метро бабульки продают за сто рублей.
– Дело не в цене. У Глеба была возможность дарить мне шикарные букеты, но он ей не пользовался.
– А у «сре…», пардон, Саши, есть порыв души, но нет средств. Вот она, жизненная несправедливость. Вер, ты не обижайся, но я всё-таки спрошу: ты правда веришь, что у вас может что-то выйти? Серьёзное, я имею в виду. Твои родители – они ведь как узнают, костьми лягут, чтобы ваши пути-дорожки разошлись. Да и тебе может скоро наскучить. Ты не жила никогда такой жизнью – обычной, когда денег хватает только на скромный обед, проезд и коммуналку, а поездка за границу – это уже роскошь.
– Не поверишь, все мечтают жить моей жизнью, оказаться на моём месте, а я бы с удовольствием пожила так, как все. Без этих хором и личного водителя, без заграничных поездок. Но чтобы пришёл вечером, а тебя ждут. Ужин готовит мама, а не приходящая тётенька. И ты вместе с ней. И вы общаетесь на разные темы, и ты доверяешь ей личные тайны. А у меня что? Есть деньги, но нет семьи. Нет любви. Где это всё? Ты часто ходишь ко мне, но сколько раз пересекалась с моими родителями? Их постоянно нет. Отец на работе, у матери свои дела. Вот оно, счастье! Я не хочу, чтобы моя жизнь была такой же, когда каждый сам по себе. Чтобы мои дети чувствовали себя ненужными. Не хочу откупаться от них деньгами.
Я почувствовала, что к глазам подступают слёзы, и прервала свой монолог. Хватит жаловаться. Никто не поймёт. Даже Алёна. Для других моя жизнь – это сказка, а все претензии – это психи зажравшейся дурочки. С жиру бесится.
Алёна грустно смотрела в сторону, никак не комментируя мои слова.
– Прости, – сухо выдала я. – Чай будешь?
– Ты и правда его так любишь? – спросила она, игнорируя мой вопрос. И посмотрела как-то… сочувствующе.
Откровенничать больше не хотелось, но всё-таки я не сдержалась.
– Знаешь, всё так странно. Так внезапно. И… Мне кажется, я никогда не была так счастлива, как сейчас.
– А Глеб?
– Глеб… – горько хмыкнула я.
Глеб. Парень, которого так настойчиво сватают мне родители. И его родня вроде не против. Он подчиняется. Видно, что совсем не влюблён, но и не противится. Я поддерживаю «картинку», не проявляя излишнего интереса. Но все наши встречи ограничиваются лишь подобными сегодняшнему официальными мероприятиями, и ни у одного из нас нет даже мысли встретиться вне этого минного поля. У меня даже нет никаких его контактов, хотя такими «кругами» мы ходим уже два года.
Как же описать Глеба?
Да, симпатичный, высокий, светло-русый. Но симпатичный каким-то холодным «оттенком». Такие парни обычно играют в кино обаятельных мерзавцев – сначала в них все влюбляются, а потом он как отчебучит что-нибудь. Мне такой тип не нравился совершенно. И Глеб мне не нравился в частности. Ну, как знакомый – пожалуйста. Но не как парень.
Он был единственным сыном. Фраза «он гений» звучала в этой семье на завтрак, обед и ужин. В детстве Глеб перепробовал всё – ходил в музыкальную школу, рисовал, посещал всевозможные спортивные секции, но в итоге забрасывал. Сейчас работает в команде своего отца, возглавляет какой-то отдел в банке. И вряд ли его планы совпадают с теми надеждами, что питают мои родители. Жениться в двадцать четыре года он точно не будет. Ни на мне, ни на ком-то другом. Я это чувствую. Поэтому, вероятно, и не ощущаю угрозы с его стороны. А родители… Ну, пусть помечтают.
– Понятно, – не дождавшись ответа, усмехнулась Алёна. – Так что, чай-то будет?
Я засмеялась и, постаравшись отбросить грусть, увлекла подругу беседами об учёбе.
Как ни пытаешься оттянуть время, оно всё равно наступает. И этот вечер тоже настал. За нами приехал папин водитель, мы с мамой сели в машину, отец встретил нас у ресторана, что находится в полностью застеклённом здании на приличной высоте. Сквозь окна я видела сотни мерцающих огней, и если бы не гул со всех сторон, вполне могла бы почувствовать себя счастливой. Я люблю Москву. Особенно вечером.
Не всегда я к ней благосклонна. Порой серость будней, наглость провинциалов и некомфортный климат выводят из себя, но в целом – это мой город. По ритму, амбициям, драйву. Я люблю гулять, вставив наушники в уши – несколько часов подряд, не считая километры – отличный способ привести в порядок мысли. Не представляю, как люди живут в маленьких городках, где и пойти-то некуда, и все тебя знают. В чём-то этот город похож на мою семью – тут много возможностей, много людей вокруг, но каждый сам по себе и сам за себя.
Я поворачиваюсь лицом к публике. Люди уже поделились на группки, смеются, наполняют бокалы, наклоняются выгодным образом – так, чтобы все невзначай увидели и оценили их новую причёску, колье или сумочку. Я знаю этот мир. Но так к нему и не привыкла. Все эти люди очень оберегают свои интересы, своё пространство, поэтому им нет ни до кого дела. Каждый сам по себе. Никто никем по-настоящему не интересуется, ни про кого не знает, разве что на уровне сплетен. Да и зачем? Здесь важен фасад, даже если само здание нуждается в капитальном ремонте. Главное, вовремя нацепить правильную маску, даже если душа кровоточит или залезла перед совестью в такие долги, что вовек не откупишься.
Я помню, как-то раз была дома и попросила маму прийти – мне было так плохо, болел живот. Со мной была няня. Мне было лет шесть. Мама сначала со мной посюсюкала в телефонную трубку, мол, не могу, но ты поспи, я тебе потом новую игрушку принесу. Я хныкала и просила прийти поскорее – не надо игрушек. И тогда она крикнула мне грубым голосом:
– И что я приду? Что? Тебе полегчает?
Что мне было сказать? «Да, полегчает, просто побудь со мной рядом»? Ей не понять. Я расплакалась. Потом уснула. Сказку мне, как обычно, читала няня. Но в тот момент я, кажется, впервые почувствовала то, что потом ощущала всю жизнь: своё одиночество.
Рядом, конечно же, были люди – водители, няня, помощники по хозяйству – но это был персонал, которому платили за работу. Были учителя и одноклассники – но и это всего лишь приятели: встретились, обменялись парочкой новостей и разошлись.
По-настоящему дружбу я ощутила тогда, когда поступила на журфак и познакомилась там с Алёной. Она стала первым и единственным пока человеком, который знал обо мне больше всех и искренне, кажется, интересовался моей жизнью.
Нехотя, я всё же присоединилась к родителям, и мы отправились к семье Лихачёвых. Глеб в стильном костюме, уже успел натянуть улыбку, глаза нацелены на меня, но, в отличие от губ, совсем не улыбаются.
Мы поздоровались и, постояв несколько минут в компании родителей, чьи разговоры нам совершенно неинтересны, всё-таки уединились. Стоя у панорамного окна с бокалом шампанского, я чувствовала себя немного раскованнее. Глеб не любит меня и знает, что тоже мне неинтересен – это спасает ситуацию и облегчает взаимопонимание. Вот только родители этого не видят или считают, что «стерпится-слюбится».
– Вы ведь недавно вернулись из отпуска. На Канарах, кажется, были? – первым начал разговор Глеб.
Я улыбнулась, но ограничилась коротким ответом:
– Да. Там прекрасно.
– А мы ездили в Италию. С погодой пару дней не везло, но потом всё наладилось, кто-то включил солнце, и я даже сумел загореть, – он чуть приподнял рукав пиджака, демонстрируя смуглую кожу.
Я засмеялась.
– Тебе я, конечно, не конкурент, – оглядывая мою фигуру, по-доброму усмехнулся он.
– Да ладно. Признайся честно, сколько итальянок сломали себе шею, оглядываясь на тебя?
Теперь настал черёд рассмеяться ему.
– Ты же знаешь, мама строго блюдит за мной, чтобы я и в мыслях не изменял той, кого они мне уже подобрали.
– Даже у меня всё не так деспотично.
– У тебя кто-то появился? – тут же удивлённо приподнял он бровь.
Как в воду смотрел!
– Нет, но ты же понимаешь, что однажды нам придётся их разочаровать…
– Ну-у-у… Боюсь, это может быть скоро, потому что мои уже намекают на свадьбу.
– При том, что у нас даже не было ни одного свидания, не считая всех этих встреч на официальных мероприятиях, – подхватила я.
– Если ты хочешь… – лишь начал он, но я перебила.
– Глеб!
– Я просто проверил, – тут же со смехом он поднял вверх руки, признавая своё поражение.
– Не обижайся, ты хороший парень, просто не мой типаж. Если найдёшь кого-то первым, я не обижусь.
– Фух, – выдохнул он с театральной гримасой.
– Уже нашёл? – по-своему истолковала я его реакцию, затаив дыхание. Это облегчило бы мою совесть.
– Нет, но ты же понимаешь, что однажды нам придётся их разочаровать… – повторил он за мной.
Вообще-то, в школе Глеб мечтал стать актёром и участвовал во всех школьных постановках. Но родители, естественно, были против, поэтому теперь он работает в банке и, кажется, ничуть об этом не жалеет. По крайней мере, не показывает вида. А вот задатки актёра остались…
– Мне кажется, мы заходим на второй круг.
Мы опять посмеялись, а потом началась официальная часть, и можно было ненадолго умолкнуть.
Меня хватило на пару минут. А после я стала переписываться с Алёной и Сашей, и вечер стал в два раза лучше.
Домой мы вернулись ближе к полуночи. Отец – изрядно захмелевший, мама – уставшая. Я сразу же скрылась в своей комнате и, осилив всего пару страниц книги, выключила свет. Следующий день обещал стать куда более приятным. Нас ждала встреча с Сашей.
Он ждал меня у метро. Изначально мы собирались в кино, но потом передумали и просто отправились бродить по Москве. Нам было, о чём поболтать.
Единственное, что меня насторожило (уже второй раз!) – ему снова кто-то позвонил, он снова отошёл на значительное расстояние и отвечал сдержанно и не слишком довольно.
Расспрашивать было неудобно, и я промолчала. Постаралась как-то отвлечься от гнетущих мыслей и стала вспоминать своё детство. О том, как рисовала картинки, помещала их в самодельные конверты и бросала в почтовые ящики одиноким бабушкам и дедушкам в нашем подъезде (тогда мы жили куда скромнее).
А ещё в детстве у меня была гувернантка, но вовсе не добрая старушка Арина Родионовна или строгая, но справедливая Мэри Поппинс. Скорее, она была похожа на Фрекен Бок. Довольно грузная, с сердитым выражением лица и бескомпромиссным способом воспитания. Она умело играла «милую старушку» перед моими родителями, но как только за ними закрывалась дверь, я должна была ходить на цыпочках, не требовать есть, пока не дадут и тихо сидеть со своими игрушками. Она же могла подолгу болтать по телефону или смотреть сериалы по телевизору.
– Звучит как фильм ужасов, – посочувствовал Саша. – И ты не жаловалась родителям?
– Жаловалась, конечно. Они не верили. Перед ними она ведь играла другую роль. Думали, я просто обиделась на неё за то, что не скупает мне все игрушки, которые требую. Она им так сказала.
– И сколько так длилось?
– Около года. Нет, чуть поменьше, месяцев восемь. Я точно не помню, мне было четыре года. Но однажды отец пришёл раньше с работы за какими-то своими бумагами и застал весьма живописную картину: я сижу в одиночестве и рыдаю в одной комнате, гувернантка, которая должна была мной заниматься – в другой, общается по телефону. В общем, был скандал, и больше я её, к счастью, не видела. Потом пришла другая тётечка, помоложе. Учила меня рисовать. Но через год у неё родился внук, и она уехала. Потом была третья – где-то полгода. А потом я пошла в школу и стала самостоятельной.
Ну, точнее, меня возил водитель, на дом приходила репетитор – с ней я учила второй язык, а ещё была няня, которая кормила меня и всюду сопровождала. Но об этом я Саше уже не сказала.
– В общем, как-то так. А какими увлекательными историями можешь похвастаться ты? – сощурив хитрый взгляд, взглянула на парня.
– М-м-м, дай-ка подумать… По семейному преданию, был у нас когда-то прадедушка, который поругался на рынке с цыганкой, и та его прокляла. Само собой, никакой цыганки не было, а прадедушка был милейшим человеком, не обидевшим за свою жизнь даже мухи, но всё-таки приятно, когда есть на кого свалить вину, если что-то идёт не так. А у нас вечно всё идёт не так. Почему-то я постоянно оказываюсь в неподходящее время в неподходящем месте.
– Ну, один раз точно повезло, – как бы между прочим заметила я. – Например, когда ты пришёл на квартирник к Алёне и случайным образом встретился с девушкой…
– А-а, такой, рыженькой, – подыграл он.
– Ну да, у неё русые волосы с рыжеватым оттенком. И, зовут, кажется, на букву «В».
– Точно! Ну, однажды должно же было повезти кому-то в моём роде. Я счастливчик.
Мы засмеялись, а потом возникла неловкая пауза. Он как будто хотел меня поцеловать – мы даже идти стали медленнее, – но не решился.
– Расскажи про свою семью, – попросила я, не выдерживая. – У тебя есть братья или сёстры?
– Нет, я один.
– А хотелось когда-нибудь?
– Да, от брата я бы не отказался. А у тебя есть?
– Никого, – грустно вздохнула я. – Мне бы очень хотелось. И сестру, и брата. Я даже имена им придумала в детстве. Ну, я же не знала, кто это будет – сестра или брат, но очень надеялась, что он появится. Должен был появиться. Но родители решили по-другому. В общем, мама сделала аборт. Мне было восемь лет и, кажется, я переживала по этому поводу больше всех.
Задерживаться на грустной ноте мне не хотелось, и я постаралась скорее продолжить беседу:
– А кем работают твои родители?
По непонятной причине Саша молчал.
Я взглянула на него, не зная, чем вызвана эта заминка. Может, задумался и не услышал?
– Не знаю, как тебе сказать, – наконец начал он, кажется, продумывая наперёд каждое слово. – Я не могу так просто ответить на твой вопрос. Придётся начинать издалека. И это совсем не простая история.
Я смотрела на него, словно давая согласие на то, чтобы слушать. У него просто не было выбора.
Оказалось, что в детстве у Саши была счастливая семья. Жили они в Ростове, потом переехали в столицу, и здесь Саша пошёл во второй класс. Освоился быстро, нашёл друзей. Жили скромно, но планы были громадные. У папы отец жил в Москве – Сашин дедушка. Бабушка умерла лет десять назад. А отец Сашин был военным, поэтому в детстве им часто приходилось переезжать. Но Саша был поздним ребёнком, родителям было уже прилично за тридцать, когда он появился. Поэтому в его памяти остались только Ростов – там они жили три года и Москва – в неё он влюбился сразу же.
Потом отец погиб. Саша не сказал почему, а я не нашла в себе храбрости, чтобы спросить. Мать начала пить. Он, чтобы прокормиться (учился тогда в седьмом классе), сдавал бутылки. Однажды мать даже забыла про его день рождения – он тогда очень плакал. Иногда у неё наступали моменты просветления, и тогда она каялась. Но хватало её ненадолго. Пришёл раз домой, а мужики выносят его кровать – мать продала. За две бутылки. С тех пор он спал на полу на матрасе. А однажды эту картину застал его дед, который пришёл наведаться к внуку с невесткой, зная об их «нестабильной» ситуации. И сказал Саше одно только слово: «Собирайся». Но мальчик проявил твёрдость духа:
– Тогда мать совсем пропадёт. Я хоть от неё алкашей других прогоняю.
