– Ничего особенного, – буднично ответил часовой. – Всё спокойно. На той стороне какие-то люди, похоже, хуны, бадью с водой тягают. Трое тянут салазки, а один на бочке сидит, видать, крепким словом помогает. В БМТ хорошо видно.
– Ладно, понятно, – одобрительно сказал Анатолий и спросил: – Где Бабуля? Машина стоит, а сам где?
– Кажется, к Панчуку на кухню ушёл.
– А Урченка?
– Не знаю. В коровнике или в курятнике.
– Хорошо, найдём.
Пелевин поёжился от морозца, который стал пробираться сквозь гимнастерку и нательную рубашку под ней. Проскрипел сапогами по полу веранды и вновь скрылся за дверью. Прошёл по коридору заставы в сушилку. Там уже были Морёнов и Потапов, они снимали с сушил свои вещи, валенки и портянки.
Юрий ощупывал портянки, которые вчера поздно вечером, вернувшись с реки Хор, с левого фланга, выстирал, надеялся, что за выходной высохнут. Они были волглыми. Валенки тоже ещё не просохли.
Славка также с неохотой натягивал на себя не просохшие вещи.
– Морёнов, сходи, поищи Урченку, – сказал Пелевин, войдя.
Юрий обернулся, держа в руках портянку.
– Извини, Толя, но за ним не пойду.
– Это ещё почему? ? удивился старший сержант отказу.
– Не спрашивай. Но искать его не пойду.
– Рядовой Морёнов!
Потапов сдернул с вешалки полушубок.
– Я схожу, – сказал он примирительно. – Что ему передать?
У Пелевина засвербело в ухе, и он от досады, морщась, зачесал пальцем в раковине, затряс им. И тут же, вынув из кармана галифе коробок и достав из него спичку, стал ею ковырять в ушной раковине. Работая на шахте в Кузбассе, он простудил уши, проболел отитом, и теперь зуд в ушах нет-нет да занимался. Особенно в моменты, когда начинал злиться, нервничать. Уж от кого от кого, а от земляка он такого не ожидал. Не выполнить даже не приказ – просьбу…
– Скажи ему, чтобы собирался вместе с вами, – сказал он Потапову. – Пусть приготовит топор и два ломика. И флягу для воды с черпаком, – повернулся и вышел.
– Юрка, ты чего? – спросил Славка.
– Потом как-нибудь объясню, – виновато ответил Юрий. – Долго рассказывать.
– Ну ладно, я пошёл.
Потапов надел полушубок и вышел.
3
…Произошла какая-то глупая история. Вначале Юрий даже не понял, что именно произошло? Возможно, он бы вообще не придал той сцене какого-либо значения, да и стоила ли она того, чтобы помнить о ней. Но когда, где-то через неделю, его вдруг, ни с того ни с чего, отсчитал капитан Муськин, он от стыда не знал, куда деваться. Покраснел, как плут, уличенный в какой-то пошлой выходке.
Капитан так и сказал:
– Сплетничать, распускать слухи – это недостойно комсомольца! А тем более – комсоргу заставы.
Юрий стоял, не понимая, что к чему и что это нашло на кэпа? И только потом, когда немного успокоился, понял…
Так сложилось на заставе издавна, не гласно в подразделении создалась хозяйственная служба под началом старшины. Ещё задолго до появления на ней майора Романова. В неё входили три солдата: каптенармус – рядовой Романов, бурят, и два хозяйственника – Урченко и Сапель, рядовые.
Урченко отвечал за животноводство, то есть за двух лошадей, двух коров и телочкой, ухаживал за свиньями с поросятами, за курами в курятнике. Варил, кормил, убирал в хлевах и сараях.
Сапель – исполнял обязанности истопника, так как при заставе имелась паровая котельная, которая обеспечивала теплом не только служебные помещения, но квартиры офицеров. Ему же вменялось в обязанность – баня. Изредка эти хозяйственники подменялись или объединялись, когда на заставе проводились авральные мероприятия, особенно в субботние банные дни.
Каптенармус Романов вообще состоял на особом счету, и занимался только бельём, простынями, наволочками, что возил на стирку в прачечную в Переяславку. А также учётом всего инвентаря на заставе и при заставе, и демисезонной солдатской одеждой.
Солдаты этой группы привлекались к службе, но не продолжительно – на два-три часа, на проверку нарядов на границе в сержантские или офицерские наряды.
В тот день Урченко собирался ехать на лошади за хлебом и кое-какими продуктами в село Аргунское, что находится от заставы в километрах трех. Узнав об этом, ратаны собрали деньги, и он, Юрий, в одной гимнастерке, по морозу, побежал на хоздвор, где кроме двух коров, находились и две рабочие лошади – вся заставская кавалерия. Войдя во двор, не обнаружил в нём запряжённой подводы. Забеспокоился: опоздал! Но, заглянув в конюшню, увидел лошадей. Облегченно вздохнул: тут ещё, не уехал.
Прошёл дальше, во вторую половину, в коровник, отгороженный дощатой стенкой. Отворил дверь. Она открылась мягко, без скрипа на ремённых накладках и вошел. Под потолком горела лампочка без плафона.
Одна половина помещения была забита сеном (Сено имелось и на сеновале, и за двором в стогу – летом заготавливали заставой.). С другой стороны, за перегородкой сидели он и она: Славик и жена замполита. Ей, как и капитану, было лет сорок. Но и Слава Урченко в свои двадцать четыре выглядел ненамного младше: лицо в преждевременных морщинах и притом глубоких, за что его кто-то прозвал "гофрированным". Складки начинались от козелка ушной раковины и уходили за скулу, казалось, что гофры эти – результат косметической операции, и неудачной: само лицо было гладким, с заострившимся носом, с обтянутыми хрящевидными выступами на переносице. Когда они, хрящи, бледнели, а морщинки розовели ? это выдавало его нервное состояние.
Слава был старше своих однопризывников, поскольку призвался в армию на три года позже и, конечно же, был помудрее. А, обнаружив у него в бане довольно солидное отцовское наследство, Славу просто зауважали, как обладателя чуда природы, как уникумом, который, ясное дело, надо хранить в бархатном чехле, а не в солдатском галифе. Слава был из сельской местности, из-под Нижнеудинска Иркутской области, и имел наклонности к хозяйственным делам. Может быть это и определило его дальнейшую службу. Да еще, возможно, из-за нескладной фигуры и за неумение ходить в строю. На строевой подготовке часто путал руку с ногой: бодро шагая, заносил, скажем, под правую ногу правую руку, или же под левую ногу левую руку. Да ещё за ряд качеств, которые выбивали его из караульной и патрульной службы на заставе.
Но в быту он умел всё. Умел доить коров, управляться с лошадями, убирать в хлевах. Даже щупать кур, а это не всякому дано, на это тоже надо иметь врожденные или приобретенные навыки. Но вот с коровой у него что-то последнее время не заладилось, не то стал слишком груб под ней, не то мягок. И она сбавила надои. Шефство над ними, над Славой и коровой, взяла замполитша. Женщина кругленькая, подвижная и к крестьянскому труду обученная, то есть к соскам рука приучена смолоду.
В момент, когда Юрий вошёл в коровник, дояры сидели под коровой, и в две руки, тянули соски вымени. Сидели плечо к плечу, о чём-то переговариваясь в полголоса. Славины руки лежали на её кулачках.
Юрий остановился, смущенный их слаженной работой.
Присутствие солдата заметила вначале женщина. Она увидела его скорее не глазами, а затылком, словно задний обзор находился под прицелом третьего глаза. Резко откачнулась от Славика, от чего тот упал на задницу. Но Слава тут же поднялся. Гофры на его лице были розовыми, натянулись в улыбке смущения. Глаза поблескивали и избегали взгляда товарища.
Чтобы как-то сгладить свое неожиданное появление, Юрий заговорил первым и притом излишне торопливо, чем ещё больше загоняя себя и их в конфуз.
– Слава, ты в село, да? Мы тут вот собрали, ? вынул из кармана смятые бумажные деньги и мелочь. – Купи курево: "Радопи", "Беломор". И "Помарина", два тюбика. Ага?
Слава кивнул, дескать, ладно, чего там. Протянул руку и забрал деньги.
Юрий виновато улыбнулся замполитше и поспешил из стайки. Конечно, у него мелькнули фривольная мыслишка на предмет этой парочки, – уж больно нервно они отреагировали на его появление. Но о них он вскоре забыл.
Вот и вся история. Невесть, какое событие, чтобы о нём помнить. А болтать, как высказался кэп, и сплетничать, он и вообще не мог. С детства не обучен. Но кое-кто, похоже, не забыл. И ему напомнил. И так некстати.
После отсчитывания капитана Муськина, его нелепых обвинений, Юрию уже не хотел видеться с Гофрированным, а тем более с женой кэпа.
Капитан же при встрече смотрел на солдата с высокомерием и во взгляде, казалось, сквозило презрение. И что самое неожиданное – служба начала тяготить. Романтика пограничная как будто бы приугасла, по крайней мере, на заставе он начал чувствовать себя не так уютно, как раньше, до появления капитана.
В тот памятный час Юрий был "колуном", то есть часовым по заставе, и встретил кэпа во дворе. Доложился о несении службы. Вначале замполит показался пьяным, но он не поверил себе, поскольку никогда не видел на заставе выпивших офицеров. Такого просто не могло быть! А после разговора с ним, сам ходил как пьяный. Весь остаток наряда, а было это поздним вечером, патрулируя по периметру заставы, сгорал от стыда. Расстегнул полушубок до пояса, пожалев о том, что поддел под него ещё телогрейку. Оказывается, человека может согреть не только шуба, но и "доброе" слово.
Муськин был переведен на заставу из Советской Армии, человек на границе случайный. Только это его оправдывало в глазах Морёнова, призывало к снисхождению, как к невоспитанному хулигану, хоть и к командиру.
4
После приказа, который майор Романов поставил наряду, коим сам же будет командовать, укрупненный пограничный наряд, кроме табельного оружия, дополнительно вооруженный топором, двумя ломами и молочным бидоном, выйдя из заставы, направился к "бобику" Бабенкова. Такое сочетание, – название машины и фамилии её водителя, начинавшиеся с одной буквы, – веселило солдат, и, в конце концов, Вовку прозвали – Бабулей, а ГАЗ-69"б" – бобиком. Машина старая, видавшая виды, под выцветшим тентом. Это было одно из тех технических средств, какими начала оснащаться государственная граница на советско-китайском участке, по крайней мере, её дальневосточная окраина. Вторая машина, ГАЗ-66, тоже не первого года службы, стояла в гараже, в деревянном сарае "при полном боевом".
После окончания войны 1945 года на Дальнем Востоке, в результате которой Китай был освобожден от японских милитаристов, и были вытеснены на о. Тайвань Гоминдановские войска, между правительствами СССР и Китая установились самые тёплые братские отношения. Породнены два великих народа: китайский и советский.
Если до войны восточной границе уделялось самое пристальное внимание: в инженерных сооружениях, в техническом вооружении, в численности личного состава на пограничных заставах и кавалерии при них, то после войны необходимость в столь тщательной обороне дальневосточных рубежей отпала. Были сокращены не только пограничные заставы, но и пикеты, а на действующих заставах упразднена и кавалерия, в том числе. Численность личного состава так же сократилась ввиду отсутствия враждебного и ненавистного капитализма за рекой и на суше. И граница стала "прозрачной". На ней служба, казалось, курортом, правда, затяжной – в три года.
Материально-техническое обеспечение соответствующее, то есть никакого. Пограничные участки увеличились вдвое, и обслуживались пешими нарядами при интервале движения от 4 часов до одних суток, при этом – полное отсутствие КСП (контрольно-следовых полос), ими на реках служили песчаные отмели, а также – заградительных систем и телефонной связи.
По Уссури и по Амуру ходили допотопные катера пограничной флотилии, доставшиеся ей от японцев и репатриированные из Германии, – "утюги", дававшие по 6-8 узлов в час. "Утюги" (как прозвали их пограничники) грохотали громко и пока, сердито урча, приплывали на место какого-либо ЧП, китайские плоскодонки благополучно покидали сопредельную территорию, и их владельцы помахивали пограничникам из-за фарватера ручкой. А с момента осложнения отношений между правительствами не только смеялись, но и жестами оскорбляли стражей границы, а также и население, рыбаков. Удаль новых китайских рыбаков становилась всё вызывающе наглой, а при той технической оснащенности советских пограничников, безнаказанной.
Настоящие нашествия с китайской стороны начинались в кетовую путину, поскольку рыба, по одной ей ведомой лоции, шла именно вблизи советского берега. И если 2-3 года назад рыбаки и той и другой страны могли мирно сосуществовать на Уссури, и притом больше на её правой стороне, по-братски делясь уловом, то к середине 60-х годов эта трогательная идиллия совсем нарушилась.
Политическая напряженность в Китае расширилась от центра его до самых до окраин, как электромагнитные волны. Теперь уже можно было видеть, как два Вани, стоя в лодках, по-молодецки размахивая веслами, отвоевывали каждый свой приоритет. Преимущество варьировалось, все зависело от количества рыбаков и их подготовленности, не только в технической, но и психологической. За частую ? оно было на стороне русских. В конце концов, они находились хоть и у последней черты, но на своих водах, и хоть не всегда вовремя к ним на помощь приплывал с заставы "утюг", однако даже наличие столь несовершенной техники вдохновляло, подкрепляло дух, удваивало силы. Да и критическая температура кипения в русском характере высокая, если её долго испытывать, подогревать, то она однажды может взорвать его, и уж тогда не обессудь друг ситный. Проверено не единожды, о чём история гласит…
Теперь государственная граница со стороны Советского Союза требовала дополнительных усилий, увеличения численного состава подразделений, технических средств. Однако политическое руководство СССР или не верило, что положение на границе настолько серьёзное, или надеялось на потепление отношений за счёт миролюбивой политики на всех уровнях, и потому боялось, как бы оснащением застав не спровоцировать сопредельную сторону на ненужные инциденты. А может быть ещё и оттого, что подобными действиями можно вызвать лишний ажиотаж зарубежной прессы, где и без того хватает иронии и сарказма в адрес недавних братьев.
Весть о том, что застава будет оснащаться автомобильной техникой, была воспринята с воодушевлением. С того момента, как на заставах была упразднена кавалерия, а фланги удлинились на треть, а то и вдвое, – немало утекло воды в Уссури, и не одна тысяча сапог разбита на этих флангах, избито и изувечено солдатских ног, – то этот подъём в душах пограничников можно было понять.
И вот, в один из довольно сносных по погодным условиям осенних дней, на дороге к заставе, о чём был оповещён личный состав заставы нарядом со шлагбаума, появился старенький, разуделанный от облупившейся краски под "камуфляж", юркий ГАЗ-69"б". На торжественную встречу вывалил едва ли не весь личный состав заставы.
Вова Бабенков, откомандированный в одно из подразделений Советской Армии, где авто списали за непригодностью, увидев какие почести ему воздают сослуживцы, поднадавил на "газ", прибавил скорость и… вместо того, чтобы лихо затормозить, машина с треском въехал на территорию заставы, внеся на капоте зелёную ограду.
От грохота, хохота и шума на улице с заставы выбежали её остальные обитатели. Вышел и майор Романов. И то, что он обнаружил перед входом в здание, больше походило на броневичок со щепками на капоте и крыше. Под улюлюканье, смех и свист из "бобика" выходил Бабенков, сконфуженный и растерянный.
Как позже выяснилось, в машине пропали тормоза. Но, то вина не "бобика" – то вина Бабули, и тех, у кого эта боевая единица находилась на обслуживании. На том торжества по случаю приёма автотранспорта закончились. А чтобы горе-водителю впредь было неповадно разбивать ограду, майор приказал рядовому Бабенкову собрать все щепки и восстановить забор вновь. Что тот и сделал, конечно, не без помощи друзей.
ГАЗ-66 Коли Киняпина пришёл (он тоже сам и прирулил на нём) внешне не в плохом виде. Краска была свежая, но не родная, быть может, пятого-десятого слоя, однако и она под собой не могла скрыть тяжелой судьбы машины. И пришёл ГАЗ-66 откровенно не своим ходом: его притащили на верёвочке. И Коле, и Бабуле пришлось ещё добрых месяца полтора над ними поработать, выискивая всевозможные запасные части к ним в окрестных местах и весях. И, тем не менее, на промасленных, пропахших бензином водителей, сослуживцы смотрели с уважением и надеждой: лучше плохо ездить, чем хорошо ходить. И этот долгожданный комфорт зависел от этих волшебников.
…"Бобик" стоял с наружной стороны ограды, слегка пофыркивая выхлопными газами. Зимой Бабуля боялся лишний раз машину глушить, ибо были, и неоднократно, случаи включения её собственной энергией, передаваемой мотору через "кривой стартер". Сейчас же предстояло оперативное задание, и не хватало ещё в очередной раз припозориться перед товарищем майором и сослуживцами. Когда пограничный наряд, который замыкал начальник заставы, подошёл к машине, Бабуля поигрывал "газом", демонстрируя готовность боевой техники. Она, изредка постреливая, урчала, и из её выхлопной трубы курился седой дымок.
Сложив на пол ломики, внеся флягу, солдаты поочередно влезли в машину. Расселись по лавкам. Последним ссдился майор, перед ним Бабенков откинул спинку сиденья, через которую входил наряд. Майор захлопнул дверцу и скомандовал:
– Вперёд!
ГАЗ 69"б" проворно откатился метров на десять назад, развернулся и быстро направился к берегу Уссури. Спустился на лёд.
Илья Пляскин, стоявший на вышке, вначале наблюдал за машиной невооруженным глазом. Но потом, когда она минула Ближний остров, Средний, припал к окулярам большого бинокля на штативе и проводил машину за остров Сахалинский, третий по счету, где она и скрылась, свернув по руслу реки налево.
5
По гладкому льду машина бежала ходко и плавно. Под колесами шуршали льдинки торос, наст. За окном проплывали белые берега, в отдельных местах поросшие чёрным тальником. Особенно его много изобиловало на островах, и острова представлялись огромными шапками с взъерошенной упругой порослью. Белый, с голубизной снег лежал плотной массой под их основанием, словно мездра песцовой шкуры.
Ветерок тянул по реке слабым хиусом, подбивал снежок, утрамбовывал им сугробы, приметал его к неровностям льда, к торосам, кое-где размазывая снег лепешками, блинами по заледеневшей глади реки. И все это светилось, искрилось под ярким холодным солнцем, стоявшим над Уссури, заставляло щурить глаза и в то же время радоваться погоде, природе, жизни.
Активизировалась жизнь граждан и на сопредельной стороне. Они чаще начали появляться на границе, настораживая советских пограничников. Когда шумливые до озорства, когда угрюмые, молчаливые, но, как от тех, так и от других, можно было ожидать каких угодно знаков внимания, как следует их ожидать от добропорядочных соседей. И чаще, подвоха, мелкой пакости, таких как: сламывание вешек, установленных советскими пограничниками накануне; или в выходах толпами навстречу пограничному наряду, но ни с хлебом-солью, а с цитатниками Мао Дзе-дуна, красными флагами, с транспарантами в иероглифах. И такие встречи становились всё чаще вдоль по границе, как водной, так и сухопутной частей, если учесть, что каких-либо заградительных сооружений по всей её протяжённости не существовало. Казалось, их и не должно быть, потому как граница между братскими народами, породнёнными тяжелой судьбой, давними вековыми традициями взаимного уважения и связями, она как бы и не нужна.
По сути, так оно и было, и потому до недавних пор, как китайские граждане, так и русские, почти беспрепятственно переходили кордон, проведывая друг друга, как соседи, как друзья, как родственники – многих из них связывали узы брака. Шли через кордон, пренебрегая условностями государственного значения, доводя их до абсурда. И уже через десять-двадцать лет, то есть через поколение, забыв о них, вдруг пришли к неожиданному факту для себя, – мы живём в определённых рамках, на вполне очерченных границах! Где: туда – нельзя, сюда – не смей!
Перед жителями китайской стороны опустился именно такой занавес, ощутимый, жёсткий и недвусмысленный. Но, чтобы осознать и принять его, нужно время, а оно-то как всегда в дефиците, поскольку за политическими страстями не всегда может поспеть приземленный разум. А потому, пока дойдёт до него что-то, пока граждане поймут новые реалии политических изменений, им, как и должно быть в лагерях, спешно следует изменить места пребывания: кого – по этапу, кого – по расселению, вглубь страны, в южные районы Китая.
Но, чтобы сохранить баланс народонаселения, плотность его и создать на северных границах кураж, сюда также по этапу, но с революционным подъёмом, под звон фанфар, были сосланы в места холодные, в места метельные, граждане из центральных районов страны. Со знойного юга с кипучей энергией, аккумулированной идеями Мао Дзе-дуна переселены молодые и азартные на северные границы.
Китайцы становились всё наглее и непредсказуемыми…
Романов смотрел вперёд и в то же время оборачивался к солдатам.
– Товарищ майор, сегодня прочитал в газете: наш мид очередной протест выразили товарищу Мао. Он их хоть читает? – спросил Потапов.
– Конечно, читает. Или, по крайней мере, ему о них доводят.
– А Васька слушает, да ест, – подсказал Урченко.
– К сожалению, – согласился майор и спросил: – Вы имеете в виду инцидент у Мавзолея? – Потапов кивнул. – Да некрасивая, грубая сцена. Гостям не пристало так себя вести, – сказал с сожалением. – Но теперь дипломатам её решать. У дипломатов свои задачи, у нас на границе свои. Но в целом мы делаем одно дело – отстаиваем мир. Войнами мы уже сыты. А если ещё между своими, между странами, строящими социализм, а в недалеком будущем – коммунизм, грызня возникнет – это будет нелепость по сути. А беда пострашнее, чем война с фашистской Германией. Мы – одна семья, и кому-то из этой семьи надо быть мудрее и терпимее. Волей истории эта роль выпала опять нам, Советскому Союзу.
– Так-то оно так, товарищ майор, – согласился с ним Потапов, – но когда этот братишка на женщину руку поднимает, то, какое тут может быть терпение? Кулак чешется. И младших братьев учат.
– Тем наша служба и сложна. Недаром говорят: пограничник – это первый дипломат. Надо быть бдительным, находчивым, где надо – решительным, а где – и предупредительным. И границу охранять.
– Один уже проявил находчивость, – с иронией заметил Морёнов. ? На полтора года в дисбат залетел.
Майор повернулся к окну. Сказать было нечего.
– Дожили, у себя на границе выстрелить нельзя, – поддержал друга Потапов.
6
…Ранней весной прошлого года старший наряда ефрейтор Карлов Андрей произвёл одиночный выстрел из автомата: завалил козу. К весне продукты на заставе иссякали: мясо, сало, кета, кетовая икра, что пограничники заготавливали сами для себя по осени. Поэтому старшина Магда посылал кого-нибудь из выходных, в качестве прогулки, на охоту. Выходной становился на лыжи, брал "тозовку" и шёл на промысел. Обычно одной-двух коз, а более удачливые заваливали и кабана, хватало на две-три недели. Потом, если подпирала нужда, вновь направлялся охотник в лес.
Магда не был лесничим, тем более звероводом, но к животному миру уссурийской фауны относился рачительно. Зверь в пограничной зоне, а тем более в пограничной полосе был не пуганный, и тут страстному охотнику ничего не стоило набить зверья такого и столько, что заставской лошаденкой не вывезти. И потому охотников старшина подбирал сдержанных. В основном, одного-двух и проверенных. Карлов Андрей был одним из них. Он знал о том, что на заставе пора пополнять продсклад и чувствовал, что Магда вот-вот отправит его за мясом и в выходной день, который не хотелось тратить не по назначению. Ждешь его, как праздник, а пройдёт, как сон вчерашний, ? и Андрей, увидев поутру с вышки на правом флаге небольшое стадо диких коз, решил одну завалить. Оставив младшего наряда на вышке, он, спустившись вниз, направился на лыжах к устью реки Кия.
Роковой выстрел из автомата прозвучал резким щелчком и звук его, подхваченный ветерком, пролетел по Уссури.
Ответ на него вернулся, правда, с некоторым запозданием, через неделю, оплетя околесицу едва ли не с полмира. Вначале он отозвался в посольстве СССР в Пекине, куда китайской стороной был заявлен протест. В нём говорилось об обстреле китайских пограничников советскими пограничниками. Было так же предъявлено вещественное доказательство – пуля от АК.
В начале 60-х годов в погранвойсках СССР была проведена замена автоматов Калашникова АК на более совершенную его систему – АКМ. Старые АК (хотя такая характеристика условна, автоматы отслужили не более 5-7 лет) тщательно смазанные, упакованные в ящики и вместе с широким жестом дружелюбия были переданы китайским вооруженным силам.
То, что оружие передано первоклассное, пограничники в 69 году подписались под этим протоколом собственной кровью. Во время совершения нападение на заставу Нижне-Михайловская (позже, им. Стрельникова), в спровоцированных китайцами вооруженных конфликтах на Даманском, потом – Дулаты, Жаланашколь.
Бьёт насмерть!
