– Вы не переживайте, – подхватила Ирина, – мы попутчиков не снимаем, если сами не попросят, да и то, можем при монтаже вырезать.
– Вадим, по-моему, будет классно, если мы в видео попадем, – сказала женщина, и Ольга, молчаливо наблюдавшая за разговором, сразу вспомнила, что ее звали Наталья Серова.
– Придется каждый день краситься, – рассмеялась другая женщина с роскошными рыжими волосами, которые завивались в изящные локоны. Из-за завидной прически у Ольги отложилось в голове имя – Алеся Тихомирова.
Пока женщины чесали языками, мужчины начали раскладывать по тарелкам пищу.
– Юр, а как здесь с напитками? – спросил один из них.
– С базовыми все хорошо, – улыбнулся гид, будто ожидая этого вопроса, – чай, кофе, водка. Может, лимонады. Элитного алкоголя здесь не найти.
– А правда, что чукчи от одной рюмки сразу алкоголиками становятся? – продолжил наседать мужчина.
– От одной или не от одной, но в целом да, – серьезно ответил Юрий,– что чукчи, что эскимосы, что крэкай в алкоголизм ударяются легко. Раньше во многих поселках вечером на улице трезвого было не встретить. Сейчас здесь получше, но только потому, что, как я слышал, глава администрации и бригадир охотников всех держат в ежовых рукавицах. Потому что пьяными в море ходили, а это совсем беда. От них весь поселок зависит, нельзя им много пить.
– Юр, а сам-то ты употребляешь? – не унимался мужчина.
– Вася, кончай уже, – суровым голосом потребовала Алеся Тихомирова.
– Нет. Ничего крепче кваса не пью, – спокойно ответил гид, – да и с вами я двадцать четыре на семь работаю, так что получается, что мне и нельзя.
– Алесь, ну чего ты, нормально же общаемся, – попытался поспорить с женой Василий. Та в ответ тихо произнесла что-то похожее на «Завали» и отвернулась. Мужчина пожал плечами и сосредоточился на еде.
– А нам самим-то поохотиться дадут? – спросил Вадим Серов.
– Смотрите, – начал объяснять Юрий, – для них киты это очень важно. Не возьмут кита – будут жить впроголодь. Помереть не помрут, но приятного мало. Так что на первой охоте будете только смотреть. Если, пока мы здесь, будет еще один кит – тогда можно и договориться, но тут сноровка нужна гарпуны кидать.
– Ну, так уж только гарпунами охотятся, – покачал головой Вадим, – наверняка ружьем бахают, и вся недолга.
– Бахают, когда добивают, – пояснил чукча, – вначале всегда гарпуны. Из ружья-то пострелять дадут, в этом проблемы нет. Но не на камеру.
– А в чем проблема? – удивился турист, покосившись на видеоблогеров.
– Это будет доказательство, что вместо народного промысла крэкай устраивают коммерческую охоту, – сообщил гид, – и у них сразу срежут квоты на забой китов. А это никому здесь не нужно.
– Ну ладно, слышали, звезды ютуба? – рассмеялся Серов. – Меня с ружьем снимать не надо.
– Хорошо, – кивнул Данила, следивший за ходом беседы. – Юрий, а в принципе у нас насколько четкий план? Или все по погоде?
– По ней, – вздохнул чукча, – я понял, к чему ты спрашиваешь, но здесь все действительно зависит от погоды. Но попробуем, чтобы и моржи, и тюлени, и вся прочая живность была в наличии. И касатки, и белухи, и все-все-все.
За разговорами обед пролетел незаметно. Ольга не отмалчивалась и познакомилась со всеми женщинами в их группе. Оказалось, что Разины и Тихомировы из Москвы, а вот Серовы из Петербурга. Она – единственная домохозяйка из всех, Наташа Серова вместе с мужем владели фирмой по торговле мебелью, Алеся Тихомирова руководила рестораном, а Ира Разина – видеоблогер (пришлось пообещать подписаться на канал).
Для всех этот тур стал приключением, порталом в неизвестный мир, глотком свежего воздуха после душных рабочих будней, и только для Иры это часть уже сбывшейся мечты – возможность провести всю жизнь путешествуя и не работать ни на кого кроме себя. А восторженные зрители – это такой приятный бонус. Ольга немного завидовала тому, как сложилась судьба Ирины, и была уверена, что Наталья и Алеся разделяли ее чувства.
За тем, о чем общались мужчины, Давыдова особенно не следила, но, судя по всему, темы алкоголя, охоты и рыбалки легко их объединяли. Ее муж, Сергей, увлеченно поддерживал беседу, и она начала опасаться, как бы поездка не превратилась в алкогольный марафон с редкими поездками на природу для галочки – мол, не весь отпуск пропит в номере.
– Нас ждут в клубе, там будет небольшая краеведческая часть, немного наглядной и, так сказать, осязаемой истории, – сказал Юрий, когда все вышли из-за стола. – Так что десять минут перекур, и встречаемся на крыльце.
Анатолию Алексеевичу Иилгыну стукнуло сорок четыре года. Его судьба сложилась так, что хобби стало работой, а работа образом жизни. Интерес к собственным корням, культуре своего народа, национальной самоидентификации привел его в Томский государственный университет, где он изучал антропологию и этнологию. Научная работа, посвященная прошлому и настоящему крэкай, приносила ему радость, и Анатолий Алексеевич вкладывал все, что зарабатывал, в экспедиции и исследования, послужившие основой для ряда широко известных в узких кругах монографий.
Возможно, он бы и дальше корпел в архивах над воспоминаниями русских и американских промысловиков об их знакомствах с крэкай да ездил в археологические экспедиции искать поздненеолитические стоянки, но однажды ему позвонил Петр Владимирович Левыт с предложением оказать научное сопровождение экскурсионным программам в национальном поселке крэкай.
Анатолий Алексеевич подумал и уже через месяц начал строить за зданием местного клуба свой краеведческий музей. Для начала он с односельчанами, немало воодушевленными его приездом и перспективой заработать на туристах, поставил на заднем дворе огромную ярангу.
И вот спустя всего год перед ним стояли его первые посетители, которых надо и развлечь, и просветить. В отличие от Петра Владимировича, который видел в гостях экономическое подспорье для выживания поселка, Анатолий Алексеевич считал, что чем больше людей узнает и заинтересуется культурой его народа, тем проще будет сохранить его традиции и национальную идентичность. Обсудив это, глава администрации и этнограф сошлись на том, что каждый будет отвечать за ту сферу деятельности, в которой компетентен, и взялись за работу полные того энтузиазма, который свойственен только увлеченным своим делом людям.
Заходя под сень шатра, приехавшие с большой земли русские увидели перед собой невысокого роста смуглого мужчину, с короткими жесткими волосами и цепким взглядом узких, словно порезы, черных глаз. Он оделся в сшитые по старинным лекалам меховые штаны и современный вязаный свитер. На его ногах блестели вышитые бисером унты, которые скорее были частью праздничного костюма, нежели обычной обувью.
Пройдя внутрь, туристы попали в своеобразный предбанник, игравший роль шлюза к жилым помещениям. Небольшой размер помещения никак не мешал ему производить на посетителей впечатление куда более сильное, чем любой другой музей истории поселка или городка. Пол и стены завешаны оленьими шкурами, и на каждой что-то размещено – где-то лук со стрелами, где-то предметы ремесла. В одном углу рядом с гарпунами сложены черепа моржей с огромными бивнями. В другом на дуге китового ребра развешаны национальные костюмы. Сидеть предполагалось на меховых пуфиках вокруг расположенного в центре очага. Второй полог закрывал внутреннюю, спрятанную от мороза и ветра жилую часть яранги.
Заходя в такой музей, каждый из туристов ощущал, будто попал в прошлое и оказался в гостях в настоящем стойбище китобоев.
Рассадив гостей и сдерживая волнение, этнограф начал рассказ:
– Здравствуйте! Для начала я хотел бы представиться, меня зовут Анатолий Алексеевич Иилгын, я занимаюсь историей народа крэкай в Томском государственном университете. Сам я тоже крэкай, родился и вырос здесь. Вообще, поселок Ныйнэкин – это последнее место, где сохраняются традиции и обычаи нашего народа, здесь живет подавляющее большинство его представителей.
Он взял в руки бубен с колотушкой, накинул на свитер куртку-кухлянку и начал неторопливо прохаживаться среди туристов.
– Когда-то в мире не было ничего, кроме моря. Только вода и черный купол неба, без луны и солнца. А потом пришли духи-кэле, проткнули его снаружи, и те места, где они пролезли, сейчас называются «энерти» – звезды. Но кэле не хотели жить в море и разожгли в небе огромный костер «тиркытир» – солнце. И стали таскать его по куполу неба, чтобы он жег воду. Там, где море закипело и испарилось, появилась земля, а весь пар кэле собрали вместе и сделали из него «чыгэйвээм» – Млечный путь. Взяли кэле немного земли, слепили из нее себе дом, назвали его «йилгын» – луна, и стали там жить.
Анатолий Алексеевич продолжал ритмично постукивать в бубен, и тени от очага плясали на стенах яранги. Собравшиеся люди увлеченно слушали рассказ этнографа, превратившегося на время в шамана.
– Скучно кэле было жить на луне и решили они взять китов из глубокого моря и отправить их на сушу. Но киты не могут без воды, и кэле ножами начали вырезать из них людей. А когда вырезали, расселили по всему берегу и сказали: «Мы вас создали, не забывайте об этом, пойте песни о нас, танцуйте у своих костров и приносите нам жертвы из своей добычи. Если станете противиться, будем резать вас дальше, пока всех не убьем». И так появились люди на земле.
Черные клубы дыма поднимались вверх, а шаман продолжал нараспев рассказывать историю сотворения мира, в такт словам ударяя в бубен.
– Расселились люди по всей земле и почитали кэле. Но прошли годы, и некоторые стали забывать, как остры ножи духов. Чукчи, эскимосы, эвены оставили заветы создателей, и только крэкай продолжали служить. Они понимали, что, хотя сами почитают кэле, духи убьют их тоже. Много раз крэкай приходили к другим народам, просили их приносить жертвы и совершать обряды, но все отказались.
Звук его голоса вводил в легкий транс, ни один из туристов, спроси его сейчас, какой за порогом яранги век, не ответил бы. Все погрузились в историю и переживали ее вместе.
– Тогда взмолились шаманы, прося кэле пощадить крэкай, и духи ответили. Они спустились с луны, все черные, как ночь. Их глаза горели, подобно углям костра, а клыки блестели ярче звезд. «Убивайте других, или убьем вас», – сказали духи. И началась война.
Шаман на несколько секунд замолчал, но его бубен будто жил своей жизнью, продолжая выбивать все более и более быстрый ритм.
– Большая война! Было меньше крэкай, их врагов больше! Милость духов с крэкай, но ох, как их мало! Копье против пяти, нож против десяти! Храбро сражались воины, много пролили крови! Отрезали головы, принесли их кэле! Погибли все, опустели поселки! Женщин забрали в другие народы! Немного осталось крэкай на свете! Славно служили они службу духам!
Все стихло, только огонь продолжал жевать плавник в очаге. Несколько секунд все осмысливали слова шамана, а затем история продолжилась.
– Пришли злые чукчи, коварные эскимосы и жадные эвены к последним селам крэкай. Жестокими смотрят глазами на малые силы воинов, на вдов и сирот в ярангах.
Слова звучали медленно и негромко, рассказчик ходил за спинами туристов, то появляясь на свету, то исчезая в темноте.
– Недолго радовались убийцы, пришла помощь крэкай от духов. Наслали кэле на те племена, где позабыли обычаи, русских с ружьями, с острым железом. Начали русские резать эвенов, угонять стада чукчей, жечь эскимосов яранги. Всех покорить хотели, всех заставить платить ясак!
Колотушка то ускоряла, то замедляла темп повествования, и никто из слушателей не мог предположить, что с помощью таких простых инструментов можно настолько сильно вовлечь в повествование.
– Взмолились тогда старейшины духам, призвали шаманов петь песни! Но были глухи к их обрядам кэле! Не хотели принимать их жертвы! Пришли племенные вожди к крэкай, покаялись за свои преступления. Дары принесли с собой: шкуры и бивни, отдали своих дочерей крэкай.
Шаман вышел из-за спин к очагу.
– И начался великий обряд! – провозгласил он, кинув что-то в очаг, от чего дым побелел и пахнущее чем-то неприятным облако заполнило помещение.
– Небывалое дело! – туман постепенно рассеивался, а танец с бубном становился все быстрее. – Все вместе шаманы от разных народов! Каждый пришел и жертву дал духам! Мясом китов и мясом оленей! И пленных русских убито немало! Столько пролили жертвенной крови, что почернели пески побережья!
Туман рассеялся, но рассказчик куда-то пропал. Его голос, казалось, доносился со всех сторон одновременно, а колотушка отбивала ритм прямо в головах туристов.
– Тэингычыт! Лиикелет! Ивметун! Кэрэткун! Страшные духи! Старшие кэле! Напали на русских, их окружили! Нет им пощады, всех перебили!
В очаге что-то вспыхнуло, и вместе с яркой вспышкой шаман появился перед слушателями.
– Выиграли с помощью духов сраженье! Ружья собрали, мечи и припасы! Но как коротка память внуков героев! Меняют пушнину на водку и порох. Забыли вновь духов, обряды и песни. Наследие предков не нужно потомкам.
Совсем недолго он стоял, грустно опустив голову. Резко дернув рукой, этнограф снова бросил что-то в очаг, от чего там произошел небольшой взрыв, и клубы белого дыма поднялись вверх. Вместе со вспышкой раздался пронзительный крик:
– Вернись, Анки-кэле! Вернись, Кэрэткун! К’онпы вайманэты ныгыйивк’эвк’ин кэлыгыпы томгатгыргын![1 - Они всегда с почтением соблюдали культ сотворения человека духами.]
В яранге воцарилась тишина. Очаг погас. Нервно переглядываясь, туристы поняли, что в яранге они совершенно одни. Внезапно полог отодвинулся, и в шатер как ни в чем не бывало зашел Анатолий Алексеевич. У него уже не было ни бубна, ни колотушки, а вместо кухлянки надет свитер.
Пряча улыбку, он смотрел на лица впечатленных этим фокусом туристов. Похоже, что первое выступление прошло на ура, и оказало на зрителей нужный этнографу эффект.
– На этом наша лекция подошла к концу, – довольным голосом сказал Иилгын, – спасибо, что вместе со мной прикоснулись к истории народа крэкай, и, надеюсь, воспоминания о прошлом позволят нам сохранить его культуру и традиции в будущем! А на сегодня все, до новых встреч!
Охотник вытаскивает лодку на берег. Он берет в руки карабин и нервно осматривается. Вокруг него густой туман, спустившийся слишком быстро даже для этих мест. Единственный звук, нарушающий тишину, это негромкий шепот волн, лижущих мелкую гальку пляжа.
Этого клочка земли здесь быть не должно. По спине охотника бегут мурашки. Всю свою жизнь он занимается морским промыслом, охотой и рыбалкой. В поселке, где он родился, это самое уважаемое дело для мужчины. И хотя ему только двадцать пять, добычу в семью он приносит уже почти десять лет.
Он знает это море как свой родной дом, и земли здесь никогда не было. Руки охотника крепче сжимают оружие. Он пытается понять, мог ли заблудиться во внезапно спустившемся тумане. Не мог. Ему оставалось больше часа ходу до материка и больше двух до ближайшего острова, даже если идти на полной скорости, не экономя топливо.
В сердце охотника прорастает зернышко страха. Он подавляет его силой воли, делает глубокий вдох и достает из лодки веревку. Туман слишком густой, видимость не больше пяти метров, и если в него уйти, то можно легко потеряться.
Охотник привязывает один конец веревки к своему поясу, а второй цепляет к лодке. Теперь можно идти на разведку. Опустив ствол оружия вниз и уперев приклад в плечо, он медленно, стараясь не шуметь, двигается по берегу направо от лодки. Веревка длинная, и у него получается пройти больше ста шагов, прежде чем она натягивается.
Охотник возвращается к лодке и идет от нее налево. Пляж пуст, нет ни мусора, ни любых других следов пребывания на нем людей. Он проверяет, заряжено ли оружие, еще раз прислушивается к окружающей его тишине и выдвигается вглубь берега.
Так же медленно и настороженно, шаг за шагом, придерживая веревку, он идет вперед. Отсчитав сто шагов, он проверяет свой трос, но в нем нет натяжения. Охотник начинает выбирать веревку, которая легко сматывается в бухту у него в руках. В нем растет паника, движения становятся лихорадочнее. И вот он сжимает в ладони конец троса, который привязал к лодке. Тот не разрезан и не разорван, но у охотника теперь нет путеводной нити, которая могла бы вывести его обратно.
Он идет назад, отчасти по наитию, отчасти по памяти. В тумане тихо, и он не слышит звука волн. Пройдя сто шагов, охотник не выходит ни к лодке, ни к морю. Ему не по себе. Он мог бы начать кричать или стрелять в воздух, но боится привлечь внимание кого-то опасного, кто, как он теперь убежден, прячется на этом берегу.
Охотнику никогда не было так страшно, как сейчас. Он привык считать себя настоящим мужчиной, примером для своего сына, поддержкой и опорой для жены и родителей. Но сейчас он один, потерялся в тумане на берегу, которого нет в его море.
Он трясет головой. Вспомнив о семье, охотник чувствует, что его окружает морок. Этот страх – не его, это чуждое чувство оплело и лишило рассудка, как туман лишает обзора и не дает смотреть вдаль. Теперь в нем поднимается злость, и он крепче сжимает карабин. Кто бы ни хотел увидеть его жалким, свернувшимся в комочек и плачущим от испуга слабаком, – ему этого не видать. Пусть выходит и попробует посмотреть ему в глаза!
Словно в ответ на мысли охотника туман начинает рассеиваться, отползать от него вслед за апатией и страхом. Теперь он видит расстилающийся перед ним галечный пляж. Туман ушел не до конца, но охотник ясно различает силуэт своей лодки и какого-то камня, у которого она стоит. В ушах начинает звучать плеск волн.
Он подходит к камню. Туман рассеивается окончательно. Охотник роняет карабин, падает на колени и начинает кричать. Его голос наполнен искренним, неподдельным ужасом.
День 2
Ольга проснулась с легкой головной болью. Решив, что надышалась дымом во время вчерашнего обряда, она оставила сопевшего мужа в кровати и, тихо одевшись, вышла на крыльцо. Опыт легкого транса, который женщина получила в яранге этнографа, произвел на нее неоднозначное впечатление. С одной стороны, Ольга побаивалась следов наркотических веществ в организме, ведь другие туристы шутили, что их там окуривали мухоморами, с другой – ничего подобного она никогда раньше не испытывала.
До завтрака оставался еще час, и на крыльце сидел только их гид, Юрий.
– Доброе утро, – улыбнулась Давыдова, – злой чукча!
– Доброе, таньга, – улыбнулся он в ответ.
– Таньга? – переспросила Ольга.
– А вчера это слово не звучало? – удивился Юрий. – Это «враг» на языке чукч. Да и русских так называли довольно долгое время.
Женщина отрицательно покачала головой.
– Значит, Иилгын текст поправил, – покачал головой гид. – Ладно, личность творческая, непостоянная.
– Как вам его выступление, понравилось? – спросил он.
– Было очень, – подбирала слова Ольга, – необычно. А что он такого кидал в огонь? Мухоморы какие-нибудь?
– Нет, – улыбнулся мужчина. – И вообще, это секрет.
– Там точно не было наркотиков? – спросила напрямик Давыдова.
– Ох, – вздохнул Юрий. – Там из химии была только аммиачная селитра для дыма, все остальное – это мастерство ритма и умение произвести впечатление.
– Ну, хорошо, – сказала женщина, не утратив, однако, беспокойства. – Тогда понравилось.
– Хорошо, – кивнул головой гид.
– А это правда, ну, то, что он рассказывал? Про войну, про жертвоприношения?
– Это легенды, сказания, передававшиеся из уст в уста в народе крэкай. У чукч в мифологии и близко ничего похожего нет. А вот тут – пожалуйста, самобытный народ со своими обрядами и своей культурой. А война… Ну, чукчи-то воевали постоянно со всеми соседями. И на этот край света крэкай именно чукчи загнали, но это дело далекого прошлого. Раньше произносили «к’рэк’ай», и мой дедушка всегда добавлял «э’ткин», это значит плохой, скверный.
Юрий на секунду замолк, а потом продолжил:
– Знаете, если сейчас поговорить со стариками, то они уже и не помнят тех войн ни с русскими, ни с кем-то еще. Какие-то стереотипы остались, но советская власть всех здесь помирила и перемешала. Не остаются же русские с татарами на ножах после взятия Грозным Казани?
Они немного посмеялись. Разглядывая просыпающуюся деревню, Ольга заметила приближающегося к их гостевому дому мужчину. Это был крэкай, высокий и статный. Одетый в видавший виды камуфляж, этот человек чем-то походил на Юрия, хотя и годился ему в отцы. Какая-то прорывающаяся наружу внутренняя сила, уверенность в себе роднила его с гидом. Он поздоровался с Юрием, и Ольге показалось, что гид отнесся к нему теплее, чем к главе администрации или этнографу.
– Ольга, позвольте вам представить, Игорь Владимирович Рыркы, бригадир морзверобоев, – представил незнакомца Юрий, – человек, от которого в море зависит все.
Женщина кивнула, отчего-то немного смущенная.
