Алексей Недосекин "Новая Никея"

Недостаточно указать человечеству на то, что оно задыхается в своем идоловерии, под видом веры в самых благих и милосердных богов. Выдуманных богов, лакированных богов, утилитарных богов, богов от хворей, от бедности и от бессилия – больных, бедных, бессильных, ущербных богов – как и те, кто их выдумал. Что люди и до сего дня падки на чудеса и знамения, в ущерб слову истины и состоянию просветленной души. Чудеса – это те же идолы, идолы-события. Истина выше чудес и знамений, выше экстаза, выше догмы. Свидетельствовать об Истине, свидетельствовать о Свете, свидетельствовать об Огне, свидетельствовать о Любви – вот к чему призывает нас наша вера.

***

Итак, я, некогда Арий, сижу в одном из питерских офисов и сочиняю доклад для нового Никейского собора. Раннее утро, непривычно холодный май 2009 года. У меня не выходило сберечь свои книги, их постоянно жгли, затыкая мне (нам) рот. Но рукописи, как известно, не горят; они печатлеются на скрижалях сердца и однажды проступают на свет. Можно сжечь книгу или человека. Но нельзя истребить душу, ибо она бессмертна. И она вернется, чтобы завершить дело, к которому была призвана тысячелетия назад. Доклад написан в свободной форме, на стыке философского эссе, площадной проповеди и юмористического рассказа. Юмористического? Еще бы! Среди нас, в нашей обойме – О.Генри, мастак на такие дела. И потом: кто хоть однажды побывал на средневековых соборах – тот в цирке не смеется. Клоунада еще та; клоуны – мы, а зрители – весь мир.

Посмотрим, насколько мы – Арий и другие персонажи внутри одной моей личности – готовы к манифестации универсализма, к докладу на Новом Никейском соборе. Отмечаем: готовность – выше среднего, но надо усилиться.

Труды Ария – уничтожены. Но сейчас он может говорить открыто. У него есть Интернет и персональный сайт.

Труды Валентина – уничтожены. Но нынче он в состоянии восстановить свою систему и улучшить ее. А заодно и упростить, потому что гнозис – самая запутанная доктрина на свете. Одна только «Пистис София» чего стоит. Но, в самом средоточии ментальных гностических нагромождений – сияют алмазы первой величины. Их надо там сыскать, очистив от наслоений. Блаватская – пыталась, и небезуспешно.

Труды Оригена – испорчены ревностными учениками (вымарываниями и дописками). Исходный текст столь же похож на нынешний, как носилки Мак-Горни на косилку Мак-Кормика. Сегодня Ориген готов не просто восстановить свою доктрину, но существенно усилить ее по целому ряду пунктов.

Соломон за свою недолгую жизнь написал 1005 песен, как свидетельствует Третья книга царств (3 Цар. 4.32). В Библию попала всего одна. Зато какая! Ориген пытался толковать «Песнь Песней», но немного заплутал. Выберется.

Книги Нестория – уничтожены. Восстанавливать их – резона нет. Но давний спор о Христородице – следует освежить. Дабы Несторий не обиделся на невнимание, приведем здесь название его последнего опуса: «Трактат Ираклида Дамасского».

Труды Максима Исповедника – меркнут перед тем, что он предпринял, оставшись один на один со своей правдой. И чем он заплатил за эту правду (языком и правой рукой).

Проповеди Антония Падуанского – сохранились в целости. Потребного для нынешнего синтеза в них мало (оттого, видимо, и сохранились). Но Антоний – спас от разгрома общину катаров в Римини, вел

переговоры с альбигойцами в Тулузе. Неспроста. Антоний искал вторую точку зрения, его гнал внутренний инстинкт, чутье на правду.

Сандро Боттичелли книг не писал. Он рисовал языческих богинь, иногда сбиваясь на иконы (по заказу от дома Медичи). Однажды ему позировала Мария Магдалина. Правда, тогда ее звали Симонеттой Веспуччи.

Книги Якоба Беме – читать невозможно. Есть расчет, что в этом воплощении Якоб одумается – и напишет проще. Ссылки на инвольтацию эгрегором Гнозиса – несостоятельны, Яша.

Карло Гоцци был венецианским драматургом. Он, как никто, понимал игровую природу Вселенной. От персонажей до Божественной Комедии – ровно один шаг: перестать быть персонажем, сорвать с себя маску и сделаться тем, что ты есть на самом деле – Атманом.

Важно подчеркнуть: мы попали в информационную эпоху. Резко возросла скорость сбора и анализа данных, расширились горизонты обзора. Мы можем одновременно открыть десять книг и читать их вразбивку, не выходя из дома. А сами книги – будут храниться на противоположной стороне земного шара. Очень удобно.

Еще одно. Сегодня за ереси – не сжигают. Могут проломить голову топором, как Александру Меню, – но это не система. За писания, подобные моим, еще пару сотен лет назад меня бы истребили, факт. Сегодня максимум, что сделают – отлучат от церкви. А я – их (и такое кармическое право у меня есть, не надо сомневаться). Как там у Кэрролла, Траляля и Труляля: «Подеремся часов до шести, а потом пообедаем».

Что есть Новый Никейский собор в нашем понимании? Виртуальное место для дискуссии, размером с планету Земля. По правую руку от Председателя Собрания расселись все участники организованных религий: правоверные христиане, правоверные иудеи, правоверные мусульмане, правоверные индуисты, правоверные буддисты, правоверные конфуцианцы, правоверные коммунисты, правоверные либералы. Они правы друг перед другом, считают вправе считать себя правыми (а всех остальных – неправыми), оттого и место им – по правую руку, а не по левую. И вообще они не понимают, на каком основании они должны присутствовать на этом соборе. Они спасают свою душу, и им ничто не в силах помешать. Разве что треклятые еретики, которые вьются вокруг их неколебимых установок, точно навозные мухи.

По левую же руку собрались все те, кто сомневается в собственной правоте – и в правоте конфессии, от которой они однажды отпали, будучи изначально инициированы в ней по праву местности, где родились, и по праву семей, в которые пришли рождаться. Те, кому недостаточно частной правоты одной веры, одной точки зрения. Кто не станет отрекаться от своих убеждений во имя принадлежности к группе или партии, для сохранения плохо понимаемого единства. Те искатели и интеграторы, кто готов примирить в своем синтезе правоту двух и более вер – и пренебречь обоюдной, взаимной неправотой этих вер. Это – люди направления New Age, теософы, пограничники-универсалисты. Они сектанты? Возможно. Но что есть секта? И обусловлена ли правота секты численностью ее членов? Коли так, то Максим Исповедник – сектант, состоящий в секте из одного себя. Вселенская Церковь Христова оказалась неправой. И однажды она признала правоту Максима. Одновременно, она тем самым признала, что по вопросу о монофелии Вселенская Церковь однажды превратилась в многомиллионную секту, вставшую поперек Истины.

Эти люди, сидящие по левую руку – еретики? Еще бы. Потому что их синтез не предполагает полного или даже частичного согласия с установками организованных религий. Разночтения, разномыслия, разногласия – неизбежны. Но этому не следует ужасаться. Ересь – это норма жизни. Истина, довольная собою в своей окончательности – это ложь. Еретики – в меньшинстве? Как и всегда. Апостолы тоже когда-то были в меньшинстве, ничего нового.

За спинами у спорящих стоят свидетели. По правую руку – сонмы святых, подвижников, мучеников за веру. Так было и при Старой Никее, когда в первых рядах сидели страстотерпцы, пострадавшие во время Диоклециановых гонений (выколотые глаза, сожженные руки, выбитые зубы). Сегодня, в Новой Никее, за креслами левой руки стоят все мученики новой волны, потерпевшие от религиозного насилия, из разных концов земли. Стоят там и духовидцы, чьи пророчества были прерваны церквями, от лица которых они выступали. Дух, угашенный таким образом, пророчество, уничиженное таким образом, – ищут выхода. Согнутая ветка ищет распрямиться, арестант просится на волю. Стоят матери самоубийц, которых не дали похоронить на освященной земле, запретили отпевать. Стоят матери умерших младенцев, которых не успели окрестить, а священник сказал: извини, мать, твой ребенок в аду. В православии каждый мученик – на учете, за ним закреплена поминальная дата, точно персональная пенсия. Мучеников самого православия никто не учитывал, и календаря на них нет. Есть только незастывшая боль, что стучится в сердце, как пепел Клааса, и хочет быть услышанной и разделенной.

Кто подаст сигнал к началу работы нового собора? Вот эта книга. Кто будет председательствовать на соборе? Единый (Константину как модератору доверия больше нет). Никейское дело – не завершено. Арий не подписал орос, символ новой веры. Так что новому собору – быть.

Картина 1. В поисках Троицы

Тезис 1. Бог – это и Отец, и Мать

М. Фокс. Новая Реформация

Многие религии говорят о Боге в мужском роде.

В моих глазах он и Мать, и Отец. Чтобы встретиться с Богом в его материнской форме,

Мы должны пройти через любовь.

X. Джебран

Если София есть Вся Тварь, то душа и совесть Твари –

Человечество – есть София по преимуществу. Если София есть Церковь, то душа и совесть Церкви

– Церковь Святых – есть София по преимуществу. Если София есть Церковь Святых, то душа и совесть Церкви Святых – Ходатаица и Заступница за тварь перед Словом Божьим, рассекающим его надвое, Матерь Божия, «Миру Очистилище» – опять-таки есть София по преимуществу.

П. Флоренский. Столп и утверждение

истины.

Антиохия, поместный собор (в кулуарах), незадолго до Никеи. Арий и Афанасий. София

Афанасий. Безумствуешь ты, Арий! Большая ученость доводит тебя до сумасшествия.

Арий. Где-то я уже слышал.

Афанасий. В Деяниях, Фест говорит Павлу. Потому что чем дальше в лес, тем больше ты идиотничаешь и ерничаешь. Надоело уже пререкаться с тобой.

Арий. Полегче. Я в два раза старше тебя. Имей элементарное уважение к оппоненту. Спрашиваю еще раз: куда помещаешь Святую Софию?

Афанасий. Я тебе уже сказал: София – это Логос, Слово, Небесный Христос.

Арий. Тогда почему – «она», женского рода? Премудрость, Художница Творения? Она же – Хокма иудеев? Почему сразу не сказать – Логос?

Афанасий. Вообще не понимаю, из-за чего сыр-бор. Что это меняет.

Арий. Очень просто. Есть два типа премудрости. Премудрость божественная – Логос, и премудрость тварная – София. Логос символизирует Ум Божий, София – Красоту Божию. И они встречаются в творении, как бы совместно образуют его.

Афанасий. Ересь! А Гнев Божий что тогда символизирует?

Арий. Я же и говорю, что вы не в состоянии подвинуться ни на пункт. Уткнулись в свою троицу Отец-Сын-Дух – и носитесь с нею по церквям, как дурни с писаной торбой. Пошире надо смотреть на вещи. Неужели непонятно: как сейчас установим, так и будет жить Церковь тысячелетиями вперед. Ни к чему пороть горячку, а надо немного подумать еще. Помоделировать, так сказать.

Афанасий. Мне так сдается, что ты решил нам навязать Богиню-Мать.

Арий. А почему нет? У иудеев душа – руах – женского рода. У греков, пневма и плерома – среднего, но ближе к женскому, согласись. Я, кстати, отказываюсь ассоциировать      Богиню-Мать и Святой Дух.

Афанасий. Следующий шаг – дьявола в Троицу сосватаешь. Троица – не резиновая, сразу тебе говорю.

Арий. Нет, давай все-таки вернемся. Афанасий, у тебя мама есть?

Афанасий. Есть.

Арий. А папа?

Афанасий. Папа умер.

Арий. Видишь, у тебя есть мама и папа. Почему всему творению отказываешь в таком же самом праве?

Афанасий. Потому что не надо путать дела Божии и человеческие.

Арий. Ты трактаты Гермеса Трисмегиста читал когда-нибудь?

Афанасий. Читал, бросил. Неудобоваримо. Языческая муть. Гностики просто кипятком писаются по нему.

Арий. А мне понравилось. Он так говорит: что наверху, то и внизу. Соответственно, верно и обратное. Есть семьи у животных, есть семьи у людей. Почему не предположить, что и у Бога есть семья?

Афанасий. Это не аргумент. Берем полевой цветок. Кто у него жена?

Арий. Пчела, разумеется. Вернее, наоборот: пчела у нее муж. Залезает вовнутрь, копошится там. Потом цветок зачинает, образует плод. Потом разбрасывает семена. Семена падают в почву, вырастают детишки у цветка-мамочки.

Афанасий. Ну хорошо, допустим. Хотя дурь немыслимая. Я не сказал, что я с тобой согласился, просто пытаюсь довести твою мысль до логического абсурда. Бог-Отец – первая ипостась. Бог-Мать – вторая. Бог-Сын – третья. А куда Святой Дух денешь?

Арий. Никуда. Нет его там.

Афанасий. Почему это?

Арий. Предположим, есть Солнце. И есть – солнечные лучи. Почему я должен лучи приравнивать к Солнцу? Солнце испускает лучи, но лучи без Солнца не живут, и самостоятельной миссии у них нет. Афанасий, ты часто пукаешь?

Афанасий. А ты?

Арий. Глупая еврейская привычка отвечать вопросом на вопрос. Пукаю ли я? Да постоянно! Вообще не держится. Доживешь до моих лет – поймешь, каково старику живется. Вот и прикинь: должен ли я, Арий, рассматривать свое пуканье как некоторую самостоятельную субстанцию, со своей внутренней жизнью, неслиянной и нераздельной с моей?

Афанасий. Ты просто уже нюх потерял, богослов вонючий. Одно дело – Дух Божий, глаголавший пророкам, почивший на апостолах как огненные языки. А другое совсем дело – твоя старческая вонь. Нечего тут и сравнивать.

Арий. Ты, главное, не нервничай. Я, кстати, Бога-Сына тоже не рассматриваю в Троице.

Афанасий. А что, разве Христос – не Бог?

Арий. Нет. С какой стати. Сын Божий – еще не обязательно Бог.

Афанасий. «И Слово стало плотью – и обитало среди нас, полное благодати и истины» – это что, не свидетельство? «Я и Отец – Одно» – не свидетельство?! (Афанасий явно нервничает).

Арий. Это слова, написанные на пергаменте. Иоанн видел перед умственным взором одно, когда писал, ты видишь другое, я – третье.