– Пойдем вон к той тете. – Тяжело вздохнув, сказал мужчина, и снова взяв Виталика на руки, стал протискиваться к сопровождающей.
– Ты только не забывай, дружище, как тебя зовут, ладно?
– Ладно! – кивнул Виталька.
– И, что ты из Ленинграда, хорошо?
– Холошо! – согласился мальчик.
– Да, не при ты так! Видишь, я с ребенком! – грубо заметил провожатый Виталика какой-то женщине, «проехавшей» сумкой ему по лицу.
–– С ребенком! – возмущенно заметила та. – Таким бугаям, как тебе только детьми и прикрываться! Давно бы на фронт отправился.
«Туда» я и хочу!» – подумал про себя мужчина, но женщине на ее грубую реплику ничего не ответил.
Они, наконец, подобрались к сопровождающей.
– Женщина, у меня мальчик чужой, потерявшийся!
– Ну и что? – рявкнула та!
– Понимаете, его мать погибла на моих глазах при бомбежке. А в эвакуацию я его сопровождать никак не могу. На фронт отправляюсь!
Эти слова тотчас же возымели действие, и толстушка из строгой фурии моментально превратилась в блаженную монахиню.
Она ласково взглянула на Виталика и улыбнулась ему лучезарной многообещающей улыбкой.
– Иди ко мне, мой хороший, иди! – сказала она и протянула руки к бородачу, чтобы перехватить Виталика.
– Неть! – упрямо сказал мальчик.
– Иди, иди! – сказал Витальке мужчина. – И ничего не бойся. Куда – нибудь они тебя пристроят, а там, глядишь, и война закончится. – Принялся он убеждать не то Виталика, не то себя. – Ты знаешь, как твоя фамилия, и что живешь ты в Ленинграде! Думаю, родных твоих отыскать будет не так уж сложно. – И мужчина приподнял Виталика повыше, передавая толстушке, на руках которой малыш через мгновение и оказался. А как только это произошло, сердце мужчины полоснуло тупым ножом.
– Господи, что же я делаю! – прошептал он, моментально почувствовав ответственность за этого ребенка.
– Подождите минуточку, не уносите его! – крикнул он, сам еще не понимая, что хочет сделать.
– В чем дело? – спросила его сопровождающая, и взгляд ее из приветливого, превратился в раздраженный.
– Я только адрес ему оставлю, свой! На всякий случай! Подождите, я мигом! – и бородач достал из внутреннего кармана пальто блокнот и торчащий из него химический карандаш.
Послюнявив карандаш, он написал на листочке несколько слов, а потом, вырвав его из блокнота, протянул сопровождающей.
– Позаботьтесь, пожалуйста, о том, чтобы он это сохранил! Пусть положит куда-нибудь так, чтобы листок не потерялся.
Женщина выдернула у него из рук записку.
– А, здесь у него, что? Документы? – и она попыталась взять из рук Виталика шкатулку, тут же нарвавшись на сопротивление с его стороны.
– Понятия не имею! – сказал мужчина. – Но лучше пусть положит записку в карман пальто. Как знать, может он по пути потеряет эту шкатулку.
И мужчина только сейчас обратил внимание на истинную ценность шкатулки! И, присвистнув от удивления, подумал – «а, может у него ее и украдут!»
Виталика поместили к группе потерявшихся детей, которых насчитывалось около десяти человек. И среди них он оказался самым маленьким.
В вагоне было тесно, места всем не хватало, и какая-то девочка – ровесница Зине, посадила его к себе на колени.
– Зина! – обратился к ней мальчик через некоторое время.
– Покачай!
– Что? не поняла девочка.
– Покачай! – и Виталька принялся раскачиваться у нее на коленях. – Давай поиграем в козу!
Девочка улыбнулась. – Как это?
Мальчик недоуменно посмотрел на нее – «как же она может не знать такой простой всем известной игры»?!
– Шла коза рогатая за малыми ребятами – принялся декламировать он и еще шустрей раскачиваться у нее на коленях.
– Шла через мосток, хватила осины листок, топнула, пожевала, да с моста и упала. Бух! – радостно воскликнул мальчик и сделал попытку провалиться между коленями девочки.
– Поняла, поняла! – сказала она. – Ладно, давай сначала, только садись поудобней.
«Уронив» Виталика три раза, девочка вдруг загрустила и прекратила игру, а потом и вовсе прослезилась.
Нетерпеливый Виталька продолжения игры так и не дождался.
– Давай, Зина, давай! – воскликнул он, снова заерзав.
– Отстань – тихо сказала ему девочка, и умолкла.
– Виталька повернулся и увидел, что девочка плачет.
– Не плачь, Зина, не плачь! – и он принялся участливо гладить ей руку.
– Я не Зина! – сказала, наконец, девочка. – Я Соня. Потерпи немного, я устала, а как отдохну, мы с тобой опять поиграем. Хорошо?
– Хояшо! – согласился Виталик.
Их разместили под Вологдой, в деревне Красотино.
После выхода из поезда Виталька уже не отходил от Сони, да она и не возражала. Даже, напротив, держала его за руку.
Их определили в одну избу. А спустя некоторое время, когда расселение было почти закончено, к ним привели еще одного мальчика.
– У вас места побольше – сказала хозяйке сопровождающая – да к тому же корова своя, может и этого заберете?
– Заберу, заберу! – согласилась хозяйка и, взяв несмелого паренька за руку, повела в избу.
Мальчику было семь лет и звали его Димой. Хозяйка, Алевтина Борисовна, женщина лет пятидесяти, встретила детей очень приветливо . А когда узнала, что все они потеряли близких во время настигшей их по пути бомбежки, расплакалась.
Первым делом она напоила их молоком. Пили до отвала, кто сколько мог! И даже когда сварилась картошка в широком чугунке, с пылу, с жару, Виталька осилил только половинку. Да и Соня с Димой после молока от нее оказались.
– Ну и едоки! – покачала головой Алевтина Борисовна. Чего ж тут съели-то?
– Нам и этого много. – По – взрослому сказала десятилетняя Соня. – Мы в Ленинграде почти голодали, вот и отвыкли от еды. А тут столько сразу, да еще молоко вволю!
Алевтина Борисовна снова всплакнула после этих слов.
– Ах, вы мои сердечные! Ну, уж я вас отпою молочком – то! Сена у меня, слава богу, в запасниках много!
После еды Алевтина Борисовна примостила в кухне корыто, вытащила из печи два больших чугуна с горячей водой и послала Соню с ведром за снегом. А потом они по очереди мылись. В избе было две комнаты, кухня, и довольно просторные сени. Детей Алевтина Борисовна разместила в большой комнате. Соню на отдельном соломенном топчане, а мальчиков на кровати.
– Вот так и будете спать теперь – то!
– А Вы одна здесь живете? – поинтересовалась Соня.
– Какой одна! Это только сейчас. Так -то у меня муж есть, да двое сынов, Сеня и Андрюшенька. Сеньке восемнадцать, а младшенькому семнадцать. – И она тяжело вздохнула. – Все трое на фронт отправились! Вот так -то, милая моя. Так что, жить нам тут с вами покуда одним, до скончания войны.
Глава 9
Настоящее время.
В кабинете майора Камушева проходило совещание оперативников по делу об убийстве профессора Ларионова. Лейтенант Рокотов докладывал о результатах своей беседы с сотрудниками кафедры философии МГУ, где работал профессор, и где они с лейтенантом Забелиным, провели вчера почти полдня.
Результатов, в общем-то, никаких и не было. Сотрудники характеризовали Виталия Михайловича исключительно, как человека добропорядочного, интеллигентного и совершенно несовременного.
– Что значит несовременного? – спросил Камушев.
– Это значит, что он не был рвачом, хватающим дополнительно сверхурочно оплачиваемую работу, а если и делал это, то бесплатно, как раньше, в советское время, не претендовал на занятия с платными студентами, которые в университете шли нарасхват, не брал взяток на экзаменах. Одним словом, завистников, при таком отношении к делу, у него быть не могло. Однако, с другой стороны, конфликты с некоторыми из молодых преподавателей у профессора случались. И в последнее время, именно один такой острый конфликт как раз имел место. На кафедре работает некий Валентин Романович Полищук – старший преподаватель философии, с ним-то у профессора и возникали постоянные стычки. А рассказала нам об этом в подробностях сослуживица Ларионова, доцент Наталья Олеговна Варенцова. Этот самый Полищук, оказывается, был недавно студентом Ларионова, и причем, студентом нерадивым. После окончания университета он, не трудно догадаться каким путем, попал в аспирантуру и написал кандидатскую диссертацию под руководством некого профессора Смальцева, и впоследствии им же был рекомендован на кафедру в качестве преподавателя философии. Конфликтная ситуация между ним и профессором Ларионовым возникла на почве неквалифицированного преподавания
Полищука. Профессору поручили его курировать на первых парах, как и многих других новичков, приходящих на кафедру. И вот, через некоторое время Виталий Михайлович явился к заведующему кафедрой и сообщил, что этого курировать не собирается! Сказал, что таких надо не курировать, а гнать взашей из университета.
– А что, эта самая Варенцова их разговор за дверью подслушивала? – ухмыльнулся Камушев.
– Нет. Профессор потом поделился с ней информацией. – Сообщил Рокотов.
– Ну, и?
– Зав кафедрой, конечно же, никого гнать не собирался, однако профессора от кураторской деятельности освободил. И все какое – то время шло тихо и гладко, но надо же было случиться такому, что однажды, во время болезни Ларионова, в замену к его студентам поставили Полищука. Выйдя на работу и пообщавшись со своими студентами после такой замены, а она длилась аж целых полтора месяца, профессор рвал и метал. С тех пор между Ларионовым и Полищуком воцарилась совершенно неприкрытая неприязнь друг к другу.
– А буквально за два дня до смерти профессора, между ними вспыхнула очередная конфликтная ситуация. – Сообщила Варенцова. – От чего она произошла, никто из сотрудников не знал потому, что в комнате преподавателей они находились вдвоем. А в ссоре их застал доцент Заболотный, который первым тогда вошел в помещение.
– И что он рассказал? – попытался выяснить у нее Рокотов – из – за чего они ругались-то?
– Ничего! – пожала плечами Варенцова. – Он сказал, что после того, как вошел, конфликтующие тут же умолкли, хоть наличие скандала и определялось по раскрасневшемуся, злобному лицу Полищука и замкнутому, бледному профессора Ларионова.
– Но, как бы там ни было, утверждает Варенцова, до такого – она имеет в виду убийство, дойти никак не могло! – закончил Рокотов.
– Могло, не могло, об этом уж не ей судить. – Сказал Камушев.
– Да уж, в нашей практике и не такое бывало! – согласился с ним Рокотов. – Помните, Андрей Константинович, дело Кузнецовой?
– Помню, Саша, помню. – Устало сказал майор.
– А что там было? – поинтересовался недавно поступивший на работу в отдел Олег Смуров.
– Одна сотрудница НИИ убила вторую за то, что та публично оклеветала ее, уличив в воровстве каких-то важных документов. Она явилась к ней домой с оружием, которое похитила у своего мужа, чтобы припугнуть и заставить опровергнуть ложь. Словом, дело началось с малого, а закончилось убийством. Как знать, может и здесь произошло нечто подобное. Оно ведь как зачастую бывает – случается то, на что и не подумаешь никогда! – развел руками Рокотов.
– Ну, а с самим Полищуком разговаривали? – поинтересовался Камушев.
– Я с ним разговаривал. – Доложил капитан Забелин.
– Ну, и?
– Он, извинившись за некорректность, назвал профессора старым маразматиком, и сказал, что их конфликт не имел для него никакого значения. И он на этой почве мстить профессору не собирался. Ему от этого было ни горячо, ни холодно – он именно так и выразился.
– Ну, а алиби у него на этот день имеется?
– Утверждает, что ходил в кабак.
– Что, один?
– Один! Говорит, что пошел будто бы, с надеждой встретить одну, понравившуюся накануне девушку, но так и не встретив, выпил и вскоре отправился домой.
– Он еще холост?
– Холост, товарищ майор.
– Проверьте, ходил или нет! – распорядился Камушев.
– Хорошо, товарищ майор. – Пообещал Забелин.
– Что дал результат опроса жильцов? Кто этим занимался?
– Тоже я – ответил Забелин.
