– Вовсе нет. Показать? – задорно ответил Тимми, и я поверил, что он правда покажет, поэтому резко замотал головой.
– Ты – пердушка, – вставила свое Робин. – Лягушка-пердушка.
Тогда Тимми стал прыгать по болоту, изображая лягушонка.
– Я больше не могу, – смеялась Мишель, и никто не мог, наши щеки уже болели от смеха.
Пришло время выдвигаться домой. Отец мог вернуться с работы пораньше, чтобы застать их врасплох, и мы надеялись его перехитрить. Сели на велосипеды, направились в сторону дома Тимми. Однако нас ожидал сюрприз. Неожиданно за поворотом, скрытые в камышах, стояли родители ребят и епископ Рахель собственной персоной. Лица их были перекошены от гнева. Уж не знаю, как ему удалось нас обнаружить, видимо, священник следил за нами с самого начала или увидел дым от костра, впрочем, неважно. Знаете, есть такие люди, которым необходимо все контролировать. Держать в узде. Рахель был из таких. Он видел корень проблемы в детях, их непослушании, неповиновении, поэтому выставлял жителям свои правила.
В руках отец Тимми держал ремень, в зубах – сигарету. Я пришел в ужас, ведь не сошел еще старый шрам на щеке моего друга. Священник явно видел слишком много и взгляд его подтверждал, что нам придется поплатиться за это. Мы до смерти перепугались, когда Тимми вдруг схватили за руку и он отчаянно завизжал. Рядом раздался крик:
– Найджел! Ему же больно! – возмущалась мама.
– Заткнись, Линда. Я разберусь сам, – ответил он, выронив сигарету на землю.
– Оставьте, Найджел. Побойтесь Бога, – вмешался священник. – Они все понесут наказание перед лицом господа нашего, за то что посмели ослушаться и оклеветали слугу его, – взгляд направился на меня, и я понял, что и в этот раз вся ответственность ляжет на мои плечи.
Нас отвели в церковь и вынудили молиться о прощении. Поставили коленями на кусочки смолы, которые явно не в первый раз применялись не по назначению. Священник оказался любителем телесный наказаний, но только тех, что поощряются богом. Очень удобно творить зло и находить ему оправдание свыше, понимаете? Возможно, поэтому в храме божьем, как это называет Рахель, водится столько садистов.
Никогда не забуду, как маленькие твердые камешки впивались мне в коленные чашечки, словно ростки бамбука, прорастающие через плоть. Мы повторяли слова раскаяния под надзором Рахеля, а он не ленился бить прутьями по спине, стоило нам прерваться хоть на секунду. Не знаю, каким образом удалось Мишель и Робин перенести эту пытку, видимо, им было не так больно, ведь обе они легкие как пушинки, но ни капли слезы не скатилось с гордых личиков. Меня действительно поражает, какими стойкими могут быть маленькие дети, если чувствуют, что это необходимо, или если понимают, что так лучше для друзей. Вероятно, епископ был в бешенстве, ведь его цель состояла в том, чтобы поломать нас, выбить любой порыв к сопротивлению. На какое-то мгновение мне показалось, что у него это получится, когда Робин готова была вот-вот потерять сознание, но сестренка выдержала, она резко открыла глаза, будто увидела ангела, вставшего перед ней, и более их не закрывала. Вопреки желаниям Рахеля, каждую секунду вместо раскаяния во мне зарождался гнев, дикая животная злость, требующая вцепиться зубами в глотку жертве и не отпускать, пока она не испустит дух.
Не знаю, сколько времени прошло, пока мы стояли как рабы в тени горящих свечей с запахом ладана, но в какой-то момент священник решил, что с нас достаточно. Мы встали на ноги, а к коленям приклеились маленькие вонючие кусочки, и мы с отвращением их стряхнули. С тех пор не единожды мне снится сон, где смола не отваливается, а впивается в тело, сливается с ним, и я загораюсь будто спичка, когда епископ подносит ко мне огонь. Затем он встает передо мной на колени и молится о спасении своей души. А потом поднимает лицо, и вместо человека я вижу черную собачью морду с горящими красными глазами, а после этого с криком просыпаюсь.
Родители забрали Мишель с Тимми, где их ожидало следующее наказание, при этом нашей бабушке даже не сообщили о случившемся. На улице уже смеркалось, и священник просто отправил нас домой, униженных и побежденных, по крайней мере так он считал. Вы скажете: не самая лучшая идея бросать детей одних, и что он обязан был уведомить бабушку, и я с вами соглашусь. Но, думаю, Рахель получил, что хотел, а остальное его не интересовало.
Я посадил Робин на велосипед, чтобы отвезти домой, плохо представляя, как смогу крутить педали закостенелыми ногами, когда она неожиданно расплакалась.
– Я все расскажу Ба-Ма.
Она снова превратилась в ребенка, кем и являлась, но я уставший и раздраженный не в силах был с ней нянчиться.
– Нет, Робин, ты будешь молчать, – приказным тоном сказал я.
– Не буду, не буду и точка. Она накажет Рахи… Раха… накажет плохого дядю, – всхлипывала она.
– Нет. Послушай сюда, Робин. Она накажет тебя, нас обоих, потому что мы сбежали. А Рахеля еще поблагодарит за то, что он сделал…
– Врешь!
– …и ты не скажешь ни единого слова. Будешь молчать, как немая. А иначе бабуля тебя отшлепает и я тоже. Ясно тебе? – сурово скомандовал я.
– Ты злой, – ревела она.
– Я спросил: тебе ясно?
– Ага.
Когда мы приехали домой, уже стемнело. Я решил, что лучше войти через главный вход. По пути хотел убедиться, что сестра сдержит слово.
– Слушай, Робин. Не все можно рассказывать взрослым.
– Врать плохо, – ответила она.
– Не всегда. Некоторые вещи нужно хранить в тайне… или тебя поругают. Ты уже достаточно большая, чтобы понимать это, – я лукавил, считая ее малявкой, но дети любят, когда их принимают за взрослых. – Например, мы врем, что спим, а сами сбегаем, чтобы погулять, потому что нас накажут. А в итоге весело проводим время. И кому от этого плохо?
– Тимми и Мишель… – жалобно сказала она.
– Они сами о себе позаботятся. Как и мы теперь сами по себе. Просто делай, что я скажу, и поддакивай, – снова приказал я.
Мы прошли в дом, и первым среагировал дед. Он стал орать, что мы заходим в обуви в коридор (а мы обычно так и делаем), вместо того чтобы оставить обувь за дверью. Затем, опомнившись, возмутился, где мы шляемся затемно. Тут подоспела бабушка, недовольно оглядывая нас снизу вверх.
– Мы тут с ума сходили! Может, пояснишь, где вы были?
– Извини, ба. Мы… мы ходили в церковь, – пояснил я.
– Что-то? – ее лицо стало мягче.
– Робин приснился плохой сон, – сочинял я на ходу, перетаптываясь с ноги на ногу, – про монстра, и я вспомнил, что епископ Рахель говорил, в таких случаях нужно молиться и поставить свечку… поэтому привел ее к нему.
Бабушка растерянно смотрела.
– Ты можешь спросить у него, бабуля, он подтвердит, – окончательно заврался я.
– И спрошу, не сомневайся, дорогой. Ты видел вообще, который час?
– Нет… Мы слишком увлеклись и не заметили, как быстро прошло время… прости, ба.
– Но почему вы меня не предупредили?! Я бы сама ее отвела.
– Из-за меня. Я решил, ты занята, а одних нас не отпустишь. И снова: прости, ба.
– Робин, милая, это правда? Что за черт тебе приснился? Расскажи бабушке.
– Да… – слабым голоском ответила сестра.
– Ладно, если так… погодите-ка. Ты же уехал кататься на велосипеде. Один-одинешенек.
Я вспотел, по затылку стекала капелька пота, отвлекая мое внимание. Мысли не хотели слушаться.
– Да я быстро накатался… тайком пробрался в комнату, чтобы ты не заставила помогать на кухне…
– Бобби!
– И снова: прости, ба.
– Да что ты там слушаешь этого щенка?! Отлупи его хорошенько. Испортит тебе девчонку, – вмешался старик, сплевывая в пепельницу.
В общем, нас не наказали. Еще раз прочли лекцию о том, как опасно ходить по деревне без взрослых, особенно в вечернее время. Затем накормили остывшим ужином и уложили спать. Я извинился перед Робин, чувствуя, что она обижена, но сестра со мной не заговорила.
В ту ночь я опять был одинок и долго лежал без сна. Однако, когда дверь отворилась, сделал вид, что меня тут нет. Дед осторожно вынес Робин, я незаметно проследовал за ними. Они сидели на кухне, и дед обнимал ее, приговаривая:
– Ну что ты, что ты, не переживай, бабушка это не со зла… Наказали тебя, да, бедная девочка, моя девочка… – сестру не особо интересовало, что происходит, глаза ее слипались, она желала только оказаться в кроватке и уснуть.
А старик продолжал укачивать ее на коленях, разговаривая сам с собой.
«Пора взрослеть, Робин!» – так он сказал в прошлый раз.
«Ты уже достаточно большая», – говорил я.
А если ты взрослая, то молчи. Такую мысль мы закладывали в ее юную головку. Я делаю на этом акцент, чтобы вы обратили внимание на действительно важные вещи. Ведь все началось именно с этого.
В ту ночь я так и не смог уснуть. Все ждал, когда Робин вернут на место, и переживал, что этого так и не случится. Мне казалось, мир рухнет, если она немедленно не ляжет в свою постель. Вы подумаете, я сошел с ума, но ночью мир видится совершенно другим и может разрушиться от чего угодно. И даже когда Робин вернули, уже спящей, я так и продолжил лежать, глядя в потолок. В мыслях у меня кружились разные образы: от Черного Шака до епископа Рахеля, и теперь они плавно превращались в одно целое. Я представлял его оборотнем, как он обращается в собаку и ворует детские души, которые ненавидит. Но неужели у Мишель не осталось души? Ведь она словно прекрасный цветок… такая же живая, как Робин, в этом я не сомневался. Так я пролежал до утра.
С Тимми и Мишель больше не спускали глаз ни на минуту. А на следующий день после приключения Линда встретила бабушку в церкви и выложила все о нашем преступлении, преувеличив несчастные грехи до размеров болота, где нас и обнаружили. Конечно, Мэри была в ярости и отшлепала меня мокрым полотенцем, и о веселых прогулках на какое-то время пришлось забыть…»
…
– Пожалуй, на сегодня достаточно. Есть ли у вас вопросы? Замечания?
– Что ж, кажется, вы были очень злы на этого «человека с черной душой». А судя по снам, вообще считали его монстром.
– В каком-то роде он им и был.
– Вы так думаете? По-моему, не все плохие люди являются чудовищами. Тогда бы мир превратился в один сплошной фильм ужасов.
– Наша жизнь и есть фильм ужасов, меняются только декорации.
– Мне очень жаль, если вы ощущаете так.
– Знаете, многие и меня считают монстром. Вы хоть понимаете, каково это: всю жизнь бегать от чудовищ и в конце концов узнать, что ты – одно из них?
– Робин, по мне вы просто запутавшийся человек.
– И вы взяли себе цель распутать меня, не так ли? Я бы на вашем месте сильно не надеялся… более того, я бы взял свою тетрадку, убрался отсюда восвояси и более никогда бы не возвращался. Таков мой совет. Но это я.
– Как хорошо, что вы не на моем месте.
– Знаете, вы ведь уже не молоды. Так откуда в вас столько наивной мечтательности и этого безграничного желание всех спасти? Не сочтите за оскорбление, к вашему возрасту обычно уже приходит понимание, что некоторых людей спасать не нужно.
– Откуда вам знать?
– Что?
– Откуда вам знать, что приходит к такому возрасту? Вам до него еще далеко.
– Так уж далеко? Вероятно, я и вовсе до него не дотяну.
– Вы не ответили на вопрос.
– Простите, я думал, он риторический. Я сделал этот вывод из опыта других людей.
– Значит, мы с вами знаем разных людей.
– Определенно, это так. Если я живу в фильме ужасов, то вы в романтической комедии, вот и актеры у нас разные. А кто из нас прав… покажет время и… моя история.
…
Запись №7: 18 ИЮЛЯ
«Должно быть, вы заскучали и уже забыли нашего славного похитителя, будто его и не было. Признаюсь, какое-то время я тоже жил так, делая вид, что ничего не произошло. Но шрамы на сердце никуда не делись, они постоянно напоминают о себе резкой болью. Представьте, что внутри у вас заряженное ружье, и всякий раз, когда спускается курок, тело ловит новую пулю. Мы живем в мире воспоминаний: похожие места, запахи, лица – что угодно может вернуть в прошлое, от которого вы не в силах убежать. Даже просто существовать – все равно что сидеть на пороховой бочке. Так ты и живешь, боясь сделать лишнее движение, бросить неосторожный взгляд, а то – БАЦ! И вот уже курок спущен, очередная пуля разрывает сердце.
Не понимаю, зачем вы слушаете весь этот бред? Если меня не остановить, я буду говорить бесконечно. Или вам такое по душе?
В любом случае Черный Шак никуда не исчезал. Он продолжил свои злодеяния и следующее совершил сразу после того, как нас посадили под домашний арест. Жертвой в этот раз оказалась десятилетняя Миранда из семьи епископа, а точнее, его племянница. Есть в этом нечто сакральное, не находите? Человек, мнивший себя ближе всех к богу, также не избежал его наказания. Но в тот момент я решил, что Рахель забрал девочку, как и остальных. Что он с ними делает? Ставит коленями на куски смолы? Заставляет молиться сутки напролет? А может, пускает кровь? Неужели богу мало одних молитв, и он хочет крови? Я так и видел Рахеля с длинным кинжалом в руках, которым он медленно режет детскую плоть, приговаривая:
– Разве ты не веришь в Бога, Миранда? Так отдай всю себя на его милость.
Но Миранда уже в свои 10 была редкостной фанатичкой, как и ее мать Жаклин, и если бы священник взаправду попросил об этом, она бы отдалась без остатка.
Она исчезла прямо из церкви, куда наведывалась в одиночестве. Это был еще один повод обвинить Рахеля, хотя другие так не думали. Он призвал всех молить господа о прощении, о скорейшем возвращении Миранды, а заодно скорбеть о ее утраченной душе. Меня также вынудили в этом участвовать. Помню, с каким ужасов я наблюдал за происходящим. Люди превратились в безумцев: хором кричали, бились головой об пол, хватали за руки всех подряд, глаза их при этом были направлены к небу, и сами они словно находились где-то не здесь. Отец Тимми вообще принялся вылизывать крест, куда стекали его слезы и пот, он жадно причмокивал его блестящую поверхность, затем обратил свой взор наверх и вскричал: «Аллилуйя, Господи!».
Несмотря на все старания, ни мольба, ни песнопения, ни даже целование руки епископу не помогли. Через сутки Миранда не вернулась и к вечеру тоже. Рахель вынужден был отменить утреннюю мессу, чтобы не мешать чертям вернуть девочку на место, не рискуя быть обнаруженными. Однако Миранда не явилась и через двое суток. Тогда всем было приказано удвоить старания и молиться усерднее. Видимо, Сатана разъярен и чувствует свою слабость, поэтому из последних сил удерживает ребенка. «Чтобы победить его, необходимо уничтожить ересь в душах неверных!» – так сказал Рахель, имея в виду, что виной всему люди, которых он считал недостаточно верующими, послушными и следующими законам божьим. Конечно, я был одним из таковых, по его скромному мнению.
И все же к концу третьего дня родители Миранды стали утрачивать веру в ее возвращение, они подумывали над тем, чтобы наконец обратиться в полицию, отчего их, естественно, яро отговаривал Рахель, он называл их беду испытанием, не пройдя которое все мы рискуем погрузиться в хаос и потерять Миранду навсегда. Я представляю, как его слюни вылетают изо рта, словно пулеметная очередь, когда он отчаянно кричит, доказывая свою правоту. Мне кажется, еще немного, и кто-нибудь бы непременно привлек внимание полиции, но на четвертый день девочка объявилась. Она вышла из леса и направилась к дому. В этот раз никаких выглаженных вещичек, аккуратно заплетенных косичек и чистой одежды. Внешне она напоминала узницу, бежавшую из Алькатраса: мокрая, грязная, безумная, еле передвигающая ноги, платье разорвано до талии. Падая и поднимаясь, она буквально ползла, пока посторонние люди просто наблюдали со стороны и даже не пытались помочь ей. Очевидно, боялись прикоснуться, ведь Миранда больше напоминала живой труп, чем человека, пока шла, шаталась и издавала нечленораздельные звуки.
Епископ Рахель назвал сие чудо благословением божьим и поблагодарил всех за старания. Он был уверен, что девочка вскоре придет в себя… но этого не происходило. Она не могла сама передвигаться и с трудом разговаривала, а точнее, мычала, и было непонятно, остались в ней еще крупицы разума или уже нет. Рахель, конечно же, связал это состояние с одержимостью и стал проводить обряды экзорцизма. Как ни странно, Миранду, в отличие от остальных детей, не пугали его громкие возгласы и обрызгивания святой водой, она только слегка улыбалась, пуская слюну и пожевывая свои собственные сопли. Разумеется, узнать у нее о том, что случилось, оказалось невозможным. Она тоже смолкла, вот только ее уже хотели услышать, ведь Миранда истинная христианка из порядочной религиозной семьи. Однако божье благословение почему-то не хотело опускаться на преданную юную слугу господа. Видимо, он отвернулся от нее, а Рахель все продолжал искать причину в нашем непослушании. Как и продолжал свои обряды, не приносившие никакого толку.
Пройдет немало времени, прежде чем бедную девочку покажут врачу, и на тот момент выяснится, что исправить уже ничего нельзя. Еще одна загубленная судьба, полностью лежащая на плечах епископа. Если бы замученные души имели вес, то, готов поспорить, плечи Рахеля придавили бы его к земле. Но к сожалению, совесть позволяла ему порхать, словно ангелу. Какая горькая ирония. Не так ли?
Тш, тш… не сейчас. Оставьте комментарии на потом.
Мною снова овладели туманные мысли о Черном Шаке, его натуре и обезличенном образе. Я вспомнил свои планы по поимке и уничтожении монстра. Но где же взять клетку, чтобы уместить это чудище? Может, церковь и есть эта клетка? Если посмотреть под другим углом… Но как же мне нужно было встретиться с Тимми! У меня в голове громоздилось столько теорий! И совершенно не с кем было обмозговать их. Мы не виделись почти две недели, я даже не знал, жив ли он. Меня охватили чувства злости и обиды: как они все посмели разлучать меня с лучшим другом?! Да еще в такое время, когда мир катится к чертям, а взрослые не видят дальше своего носа! Значит, я поступлю так, как считаю нужным. Я доберусь до Тимми, выясню, что он думает, и надаю под зад всем чудовищам! Посмотрим потом, кто окажется прав.
Был только один способ поговорить с другом без лишних глаз, поэтому к следующей ночи я тщательно подготовился: спрятал велосипед в зарослях, засунул обувь в шкаф, смастерил рогатку и взял несколько камней. Так, на всякий случай. Я было думал захватить с собой нож с кухни, но побоялся пораниться. Слишком уж я неуклюжий.
Когда все улеглись спать, Робин уже посапывала в уголке комнаты, а я лежал и ждал. Круглая луна сияла высоко в небе – полнолуние. Что ж, для меня так даже лучше: не придется рыскать по темноте. Я пытался собраться с духом и поймал себя на том, что откладываю момент побега. Что, если чудовище схватит меня там, безоружного и беззащитного? Неужели ему мало того, что я должен умереть до конца года? Глупости. Никому ты не нужен, сказал я себе. Если за кого и стоит бояться, так это за Робин, а она останется здесь, в безопасности. Собрав все мужество, что во мне было, я поднялся с постели и оделся. Спускаясь по лестнице в полной тьме и слушая скрип половиц, во мне с каждым шагом зарождалось сомнение. Мелькала отравленная мысль-паразит «а что, если?».
«А что, если ты сейчас упадешь и сломаешь ногу? Зачем ты сюда полез!?»
«А что, если ты только выйдешь на улицу, как тебя схватят? Ты это заслужил, Бобби».
«А что, если дед скрывается за следующей дверью?»
«А что, если Тимми тебя теперь ненавидит? Ведь это все твоя вина».
