Так вот, какая-никакая приятная новость: мы нашли сундук еще с бабушкиными вещами. Ее я знаю только по фото, да и мама помнит ее весьма смутно. Бабушка не одобряла их с отцом брака, так как папа был беден, не имел даже своего дома. Мамой она дорожила: она была ее поздним и единственным ребенком.
У старушки были еще «золотые лилии», поэтому мы отыскали несколько пар туфель-лотосов с красивой вышивкой. Но главное – ее старая одежда, шелк, бархат лучших цветов, почти не выцветший… Сколько оттенков, какие рисунки, изящество форм и линий!
Мама щедро отдала мне все, зная, как я обожаю шить и перешивать. Я изрисовала целый альбом набросками. Я уже точно знаю, что изящное красный чонсам[3 - Чонсам или ципао – распространённое в Китае женское платье. В современном китайском термины считают синонимичными, хотя они имеют разное происхождение.] надо лишь слегка обновить, а синий хлопковый халатик пойдет на блузу…
Ченг зовет. Мне нужно бежать, закончу позже.
_____
Ченг не одобрил моего занятия – сказал, дневник отнимает у меня слишком много времени, и даже порвал бабушкино чудесное белое платье, которое я хотела переделать под себя. Больше я писать не буду.
30 июня 1999, года Кролика
(4697 от первого дня восхождения на престол Желтого императора)
О,Небо! Слава всем нашим предкам – «милый дядюшка» наконец-то отправился к ним.
«Дядюшка» Ченг был отчаянный игрок. Он спускал баснословные суммы в маджонг, в кости и в карты, таскал из погреба запасы байцзю[4 - Байцзю – традиционный китайский алкогольный напиток], крал хорошо спрятанные мамой сбережения и устраивал по выходным игры прямо у нас дома, приглашая всех друзей.
Сегодня развеяли прах чунцина – не над пропастью, где папин, а на заднем дворе.
Сейчас объясню, как дело было.
Недели две назад Ченг серьезно задолжал и пригласил к нам домой большую компанию, чтобы отыграться – надеялся, что дома и стены помогут. Он заставил меня делать раздачу, говоря, что молодая девушка привлекает удачу.
Может, и привлекает, но не к нему.
Его друзья привели своих друзей, те – своих, и гостиная оказалась полна незнакомцев, даже иностранцев – несколько собак неизвестной мне породы, морж, волк, кот и лис. Этот лис был невероятно красив, с роскошной шерстью, в черных перчатках и в бархатном пиджаке – красном, шитом золотом… Я никогда не видела на мужчинах столь яркой и кокетливой одежды! Я вообще не думала, что мужчин интересуют наряды: папа мог ходить неделями в одной рубашке и отказывался ее менять, говоря, что запах порошка мешает химическим опытам, у Ченга было всего двое брюк, и те вылинявшие.
Как-то (мне было лет семь) мама спросила отца, пойдет ли мне платье, сшитое вот так-то и так-то, он сказал:
– Дурочка, я в этом ничего не понимаю.
– Ну, хоть цвет-то мне подходит? – настаивала мама. – Лиловый? Или лучше перешить мое старое, сиреневое?
– Они же совершенно одинаковые! – рассмеялся отец. – Различать оттенки, подбирать платьица! Этого нет в нашей, мужской природе. Мужчины созданы, чтобы править государствами, решать проблемы мирового масштаба, а такие мелочи – удел женщин. В следующий раз проконсультируйся у меня, какого цвета белье надевать!
Все мужчины, с которыми Ченг играл, были примерно того же мнения, только их одежда была опрятнее и немного дороже.
Этот лис походил на изысканную фарфоровую статуэтку.
Именно он и уничтожил чунцина. Долг Ченга увеличился в пятнадцать раз.
Лис оказался потрясающим шулером. Я давно поднаторела и умею не только играть и раскладывать, но и по глазам угадывать, кто жулит… А по нему не могла, так он хорош! Но не может же обычный зверь выиграть у всех без исключения?
Он обыграл всех, и долги Ченга увеличились раз в двадцать. Он обвинил меня: якобы, я слишком восхищенно любовалась лисом, и удача ушла от Ченга к нему. Даже ума не хватило ставки поменьше делать. Все я виновата, все я.
Болван.
Он замахнулся, чтобы ударить меня при всех, но лис вдруг встал и сказал, что простит чунцину долг, если тот позволит хоть подержать в лапах диковинный цветок, так часто битый бурями.
Я оказалась на улице один на один с незнакомым лисом. Но он не позволил себе вольностей. Нет, мы с ним поговорили, только и всего. Лис чудесно владел китайским, его выдавал лишь легкий акцент.
– Почему вы захотели побыть в моем обществе? – спросила я. И лис улыбнулся:
– Потому что во всем этом хлеву вы кажетесь единственной, с кем можно нормально побеседовать. Единственной жемчужиной среди доброго десятка никчемных булыжников. Или пока не нашлась служанка Хайлуо, которая бы прибралась в вашем хлеву?
– Какая служанка?
– Хайлуо? Та прелестная русалочка, которой возвели памятник в парке культуры Санье?
– А вы были в том парке?
– Да, там огромная выставка раковин, а я падок на изящные творения природы. И стоит скульптура этой Хайлуо. Мой экскурсовод рассказывал об этой красавице…
– А что именно?
– О, эта история совсем короткая. Хайлуо была тысячелетней раковиной, устрицей, которая имела неосторожность влюбиться в рыбака и обернуться смертной, чтобы жить с ним. Королева моря узнала об этом и забрала свою служанку назад. Но рыбак отправился за Хайлуо в море, и его поступок был так благороден, что им дали жить на земле долго и счастливо. И говорят, что если сфотографироваться у ее статуи, то непременно обретешь любовь… Вы не были в этом парке?
– Нет, увы. Но, возможно, когда-нибудь…
– Если вспомнить историю появления Афродиты и знаменитое «Рождение Венеры», где богиня красоты тоже стоит на раковине, то задаешься вопросом: сколько же море прячет красавиц, не выпуская из раковин? – сказал он.
– На то и прячет, чтобы находили достойные, – отвечала я. – Говорят, что белым жемчугом усыпано дно, а черный лежит меж зубов морского дракона. И его могут достать только храбрейшие.
Я спросила его, где он выучил китайский.
– Я много путешествую и стараюсь из каждой поездки почерпнуть для себя что-то новое, – ответил он. – А в этот раз я приехал из Нидерландов по туристической путевке, но отклонился от маршрута…
– Что-то новое? К примеру? – спросила я.
– Учу языки, узнаю чужие традиции…
– Как интересно! Вы весь мир видели? На скольких языках вы говорите?
– Свободно? На шестидесяти. Не считая мертвых языков вроде древнегреческого и латыни.
– Вот как! – ахнула я. Я сама немного знаю латинский: им владел папа, как и любой алхимик, и научил меня. Он ведь получал образование в университете в Пекине, но мне это не светит…
– История – моя страсть. А вы? Нигде не бывали?
– Я не слишком много видела. Но меня учили, что путешествие в тысячу ли начинается с одного шага. Только вот никто не предупреждал, что шаг делать сложно, когда лапы связаны…
Лис склонил набок голову и вздернул бровь, пытаясь понять, что я имею в виду. Но открывать душу первому встречному я была не намерена.
– Когда я ездил в Китай в прошлый раз, – медленно произнес лис, – то одна панда сказала мне: не бойся идти медленно, бойся стоять на месте. Вы идете. Вы не видите дороги, но вы идете. А темнота впереди – лишь следствие страха сжечь мосты. Но какой в них смысл, если они позади вас?
– А вы американец? – спросила я, чтобы сменить тему. – Или англичанин? Не пойму по вашему акценту.
– Я француз.
– Француз?
– Я родился в городке Арль.
– А где это? Это далеко от Пекина?
Он засмеялся.
– Да, неблизко… Бывшая столица Арльского королевства, чудесный городок, вдохновлявший еще Винсента Ван Кота. Он был гением. Гением, не продавшим ни единой картины за всю жизнь. Арль чем-то походил на его жизнь. Там красиво, но этот город пережил столько напастей. Захватчики, смены названий и статусов…
– Но, может, так и должно быть?
– В каком смысле?
– Чем безжалостнее закалка стали, тем красивее и прочнее меч. Я думаю, трудности Арль только закалили.
– Вы правы, милая! К тому же, если бы не эти неприятные эпизоды, там бы не осталось стольких потрясающих античный построек! У вас оригинальная точка зрения. Я никогда не думал об испытаниях в таком ключе…
– Меня учили, что небеса дают ровно столько трудностей, сколько тебе нужно.
– А если их слишком много?
– Их не может быть слишком много. Они могут лишь прийти не вовремя. Но я отвлекаюсь от темы. Пожалуйста, продолжайте.
– Мой отец любил карты, хотя не был их рабом, как ваш отец…
– Он мне не отец.
– Вот как…
Его нефритовые глаза странно сверкнули, и он спросил:
– Вы умеете играть в покер?
– Нет, – соврала я, – но я отлично играю в маджонг и в го. У моего покойного отца была даже фамильная доска-гобан и набор камней, доставшийся ему от прадеда. Но тетушка продала их год назад. А в школе я была…
– Были? Простите за бестактность, сколько вам?
Я потупилась.
– Я закончила учебу в пятнадцать[5 - В Китае обязательным считается образование начальной (с 6 до 12 лет) и неполной средней школы (с 12 до 15). Дальнейшее образование не является обязательным.]. Так пожелал дядюшка. Хотя в рейтинге успеваемости я была лучшей. Я хорошо рисую, умею танцевать… Быть может, я бы смогла пойти по стопам отца, или стать художницей, или поступить в Пекинскую академию балета, но…
– Простите, я не знал.
– Что вы, пустяки. Знаете, я была хороша в сянци. Это игра-стратегия.
– Я не удивлен.
– Почему же?
– По вашим глазам видно, что стратегия – ваш конек. Не хватает лишь эрудиции.
Я чувствовала себя Йе Сянь[6 - Йе Сянь – главная героиня народной китайской сказки, похожей на европейскую «Золушку». Ее туфля не хрустальная, а золотая] из сказки, так он был обходителен и учтив! И мы даже не назвали друг другу имен… Да и зачем? Ведь он знал, что я так и останусь в этом доме в горах, а он уйдет в счастливое завтра. Его комплименты – лишь слова.
Мы поболтали еще немного, сидя на скамейке, расписанной мною пионами – краски старые, и рисунок немного облупился.
– Эта ситуация так напоминает «Пионовую беседку», – пробормотал он.
– Я слышала о ней, но не читала.
– Это пьеса. Я даже смотрел однажды ее на сцене. Хотите, расскажу сюжет?
– Конечно!
– Давным-давно жила была лисица Линян из семьи Ду, и ее лелеяли, как жемчужину. Но Линян горевала о недолговечности своей юности и красоты и мечтала встретить свою любовь. И вот однажды ей пришел во сне прекрасный лис по фамилии Лю, Ива, и она в него влюбилась. Проснувшись, она затосковала, ведь какая огромная пропасть между сном и реальностью! И скоро от тоски она умерла, успев, однако, нарисовать свой сон – себя и незнакомого возлюбленного в окружении цветов пиона и сливы. Еще она написала стихотворение, где призналась в своем желании выйти за лиса по фамилии Лю. И завещала похоронить ее под сливовым деревом. Но на отпевании Линян в дом явился гонец императора: отцу покойницы дали новый высокий чин и он благополучно забыл о горе, закатив роскошный пир. Служанки выставили картину среди деревьев в саду, как завещала Линян. И случилось так, по дороге на сдачу императорского экзамена один студент по имени Яо Мэнмей заболел, и старый учитель Линян приютил его в ее гробнице, чтобы никто не знал. Когда ему стало лучше, он вышел в сад и узнал на картине себя, а в лисичку с картины влюбился. Он еще не ведал, что Линян незримым призраком будет преследовать его наяву и во сне, ведь господин Ду из-за пира не вспомнил, что нужно поставить на поминальной дощечке Линян точку – так принято было делать, если зверь умирал… Как-то ночью Линян встала со своего смертного ложа и заговорила с Мэнмеем. Ему понравилась собеседница, но неописуем был его ужас, когда лиса призналась, что она лишь дух. Но он не испугался, нет! Он поставил на ее дощечке точку, открыл ее гроб, и она ожила. Они поклялись пожениться, но без ведома родителей это было запрещено. И все-таки Линян и Мэнмей заключили брак и пришли к госпоже и господину Ду. Они сперва не поверили, что дочь жива, приказали бить Мэнмея, полагая, что он совершил колдовство, а после – испытать Линян. Лисица должна была отбрасывать тень и оставлять от лап следы, а ее подол должен был пачкаться в грязи… Когда же все оказалось позади, влюбленные смогли быть вместе по-настоящему. И жили долго и счастливо.
– Это очень красиво…
– Вы бы хотели так?
– Что именно – влюбиться или умереть?
– Просто – хотели бы?
Тут из открытого окна дома донесся пьяный смех Ченга. Я вспомнила, что этот лис скоро покинет наш дом и уйдет, как уйдет и этот вечер, и опять начнется ужасная, беспросветная жизнь: ведь лис простил чунцину долги, но другие его друзья нет. А как хотелось, глотнув этого вина, допить бокал до дна! Даже если в нем замешан яд. Ведь что может сравниться со сладким ядом, если твоя жизнь такая горькая?
– Да, – обронила я и опустила голову.
Лис снял перчатку, взял меня пальцами за подбородок, посмотрел своими нефритовыми глазами в мои и заявил:
– Тогда мы еще обязательно встретимся, моя устричка.
И удалился, а я осталась сидеть – вдыхать шлейф аромата его парфюма – такой приятный, цитрусовый, и мечтать, думать, думать…
Я жалела лишь, что не поцеловала его, как в сказке. Он все равно ушел бы, все равно никто не узнал бы. Я, может, никогда больше не встречу кого-то такого же красивого, такого же умного, а упустила шанс прикоснуться к чужому огню, в котором сочла бы за счастье сгореть.
Моя мать сказала: так зарождается любовь.
Я видела, как гости покинули дом, как мама затворила за ними калитку сада, слышала, как умчались в ночь автомобили…
И только тут обнаружила, что на скамейке осталась лежать одна черная перчатка.
Но он был не так глуп и рассеян, чтобы забыть ее! Я поняла, что лис оставил ее нарочно, чтобы мы еще встретились, и поспешно спрятала перчатку, чтобы не увидели мать, тетушка и Ченг.
Сонг, Ронг и Джу меня, кстати, долго дразнили, когда я им по секрету рассказала, мол, я замахнусь скоро на волшебную лису хули-цзин и улечу к Бессмертным на небо. А так охота было взаправду улететь – с неба и видно больше…
