– Не иначе как вдольский князь к нам пожаловал, – пропела водяница, наклонив голову к пухлому плечику. – Красив, молод, статен… Глаза, как вода в омуте, бездонны… зелены. Искупайся со мной, княжич. Лету конец, когда еще доведется наныряться, наплаваться. Придет стужа, скует льдом водные просторы.
«Скуп умом и несдержан чреслами тот добрый молодец, что влюбится в русалку, но еще хуже, если утопленница сама сделается им одержима со всей своей блудливой страстью».
Иван усмехнулся, выплюнул травинку и спросил:
– Ты ли Аксаша?
Русалка сложила губы бантиком:
– Была Аксашей, пока не утопла. Давно это было. Можешь звать меня, как душе пожелается. Мне все равно.
– Да неужто так и все? – Левецкий покачал головой, уселся поудобнее, скрестив ноги. – Не ты ли, Аксашенька, третьего дня коляску с помещиком Лопушкиным на мосту перевернула? Взвизгнула, крикнула, взвыла по-волчьи… что вы там еще делаете, чтоб коней напугать? Родион Дементьич чуть в воду не вывалился, в самый омут. Хорошо, не пострадал особо, шишку набил. Тебя наказать требует.
– А, вот за чем ты явился, – русалка погрустнела, вздохнула. – А я думала, в гости.
– Ага, и поплавать тут с тобой… на самое дно. Ты такое с Лопушкиным сотворить хотела? Душу выпить, тело под корягу пристроить, чтоб не всплыло?
С реки вдруг потянуло холодом, русалка исказилась лицом и отпрянула от берега. Ударила хвостом, с головой окатив Ивана ледяной водой. Красота ее внезапно куда-то сгинула: на голом черепе повисли остатки волос, гнилая плоть обнажила зубы.
Креститься при тварях поперечных Кодексом Равновесия было не рекомендовано, «дабы не потерять доверия оных», и Иван быстро сотворил вдольский оберег – накрыл себя ладонью вдоль тела и над макушкой, будто радугой.
Сделал он это совершенно машинально. Может и прав был дед, говоря, что посредничество у Левецких в крови.
– А пусть бы и свалился твой Родион Дементьич, – прошипела Аксаша. – Но я б его не сразу души лишила. Сначала напомнила бы, как он меня в мою брачную ночь снасильничал, как жениха мого розгами до смерти забили… Побывал бы в моей шкуре, утопленником. Костей не сыскать, вечной муки не миновать!
– Дура! – с досадой крикнул Иван, вскочив и отряхиваясь. – Тот Родион Дементьич почитай век назад помер. Этот Родион Дементьич – потомок его, правнук! Вечно вы, нечисть, во временах теряетесь! Явь с Навью путаете!
Русалка смотрела на князя недоверчиво, насупившись, волнуя воду хвостом. К ней постепенно возвращался приятный глазу вид, однако и тот, мертвый, запечатлелся у Ивана в памяти.
– Где кости твои лежат? – осведомился он, вытирая лицо от брызг подолом, что было бесполезно, потому как дорогая, голландского сукна рубашка сама спереди основательно промокла. И легкий, аглицкого покроя пиджак тоже пропитался водой. – Тьфу, нечистая сила, облила всего, хоть выжимай!
– А ты меня не накажешь, княжич? – Аксаша глядела исподлобья, хмуро. – Не накажешь ведь. Старый вдольский князь пока Приречьем правит, не ты.
– Не я, – согласился Иван, перебравшись на место посуше, под солнце. – Но если еще раз подобный фокус повторишь, попрошу у деда полномочия и казню тебя по законам Равновесия. Если бы Лопушкин погиб, не дай Творец, уже казнил бы.
– Развоплотишь? – ахнула русалка. – Рука не поднимется!
– Отчего же не поднимется? Ты разве знаешь меня? – Левецкий говорил спокойно, серьезно. И вправду развоплотил бы, дай старший Левецкий такой приказ. Таково наказание за нарушение Договора. – Я не дед – церемонии не по мне. Имею право как представитель правящего вдольского князя. Отстанешь от Лопушкина, извинишься, – забуду провинность. Покажешь, где кости твои – похороню их по святому закону. Все для вас, мадам.
– За церковной оградой закопаешь, – обиженно скривилась Аксаша. – Как утопленницу. В чем мне от этого прок?
– Дура, – повторил Иван, чувствуя, как холодит мокрую спину осенний ветерок. Пиджак он снял, но это мало помогло. Не хватало еще простудиться, когда столько дел впереди. – Прошли те времена, когда утопленников за оградой хоронили. Нынче в России семь государственных религий, какая не подходит – выбирай другую. Упокоишься. Прощения, разумеется, у Творца испросишь, за самовольно отнятую у себя жизнь.
Истинная нечисть вечно плакалась, что в Поперечном царстве ей тяжко, однако в Навь посмертную и Творца чертоги не стремилось, пусть даже с перспективой родиться вновь человеком.
– Подумаю, – проворчала Аксаша, надменно скрестив руки. – А ты, княжич, почаще оглядывайся.
– Угрожаешь? – изумился Иван.
– Услугу оказываю – предупреждаю, – русалка покачала головой. И вправду, угрозы в ее голосе не было. – С нечистью местной воевать ты готов, вижу. А ты сразись с тем злом, что в яблоневом доме след оставило.
– С каким еще злом? В каком-таком доме?
Иван почему-то обернулся, будто зло уже стояло за его спиной, а когда посмотрел на реку, водяницы и след простыл.
Глава 12
Глава 12
В залитом солнцем доме все ночные страхи казались нереальными. Трудно было поверить, что в полном теплого света особнячке завелись нечто недоброе.
Самое время было осмотреть хозяйственный двор. Рачительная Маша с грустью обошла его, находя свидетельства о былом процветании имения.
Вот летняя кухня, в которой так и висят на стене покрытые паутиной рушники с мордовской вышивкой, а на столах стопками – доски для вареных пирожков, иначе вареников, со всякой, иногда весьма неожиданной начинкой.
Вон курятники со свинарниками. И коровник, чтобы хозяевам с утра подавались к завтраку парное молоко, сливочки, сметана и свежее желтое масло. И вот уж все пустое стоит, со следами обитания мелкой нечисти. Да и та по привычке, видно, доживает. Что делать тут мелкому паразиту удойнику, коли коровы нет?
Маша поднялась на пригорок и глянула вдаль. Владения ее предков когда-то простирались вокруг на шестьсот десятин. Как рассказывал в поезде поверенный Федор Терентьевич, земли после Реформы продано было мало, прадед Маши Александр Евгеньевич пояс затянул, да в трудные времена не соблазнился быстрыми деньгами – владения сохранил. Даже сейчас по закону земля под деревней Осиновкой принадлежала Осининым.
Но то уж было не избяное крестьянское село, а целый поселок с невеликими, но каменными домами. Былые крестьяне расстроились и взяли в аренду всю землю, до которой смогли дотянуться. И по сей день платили они Осининым условные двадцать рублей в год за участки, на которых стояли их дома.
В остальном дохода земли приносили мало. Лес, до которого Маша не поленилась прогуляться, был ценен в основном благодаря соснам и ивняку, из которого плелись корзины.
И, конечно, если бы не паи в железорудном производстве, не было бы никого Осининского богатства. И Фонда, за счет которого Маша теперь приехала и проживала в усадьбе.
… Слов кикиморы Марья Петровна не забыла. Мысль о зимнем зле тихонько ворочалась среди других, повседневных мыслей, – созревала, формировалась.
Все знали, что в поперечном мире имеется нечисть пострашнее лесных существ.
Отступники.
Вдольские маги, перешедшие на сторону Зла, сохранившие Силу, измененную, темную.
За дары от Тьмы – долголетие, магию, оборотничество, способность управлять людьми – они расплачивались разными способами. Некоторые отвергались солнцем, потому властвовали в ночи, попивая человеческую кровь. Другие сосали силу, люди рядом с ними чахли и болели.
Не то чтобы Маша не верила в высшую нечисть людского происхождения, но связь старика Осинина с аристократом Тьмы казалась ей чем-то запредельным. С другой стороны, почему кикиморы так боялись неизвестную злую личность, выпившую природную силу из пруда?
… Прогулявшись и взбодрившись, Маша отправилась на кухню пить чай. По дороге, пританцовывая от льющейся по телу энергии, передумала на кофе, который любила меньше, но ценила за аромат и даримую им бодрость.
Маша отметила, что кофе из подарка Опренского куда лучше того, что купил для нее в Родовейске Аким Фалантьевич.
По привычке посчитала, во сколько обойдется дорогой африканский напиток, если пить его хотя бы через день. Загрустила было, но потом вспомнила вдруг, что на две недели отпуску положены ей деньги на проживание. Не триста пятьдесят рублей, обещанные по вступлению в наследство, но тоже для нее, привыкшей к скромности, немалые.
Настроение поднялось. А тут еще в окна кухни донесся со стороны парка странный звук, непривычный среди деревенской тишины и утреннего покоя. Маша выскочила из дома и пошла по аллее.
Со стороны реки к «Осинкам» подъезжал ошеломительной красоты желтый открытый мотор, новёхонький, блестящий, с кожаным салоном и тупым носом. Сидящая за высоким рулем девушка умело дергала рычагами. Она остановилась у ворот и задорно крикнула Маше:
– Марья Петровна? Простите за неожиданный и ранний визит! Мы в деревне встаем рано! Да и вы, я вижу, уже в полной бодрости! Я Лиза Абрамцева, ваша соседка! Приехала познакомиться!
Маша несказанно обрадовалась визиту. Елизавета Тимофеевна отговорилась заботами и от кофе отказалась, зато пригласила Машу к себе на вечерние посиделки, пообещав приятное общество и пироги с яблоками.
Глядя вслед удаляющемуся мотору, Марья Петровна вздохнула, надо признаться, немного завистливо.
По ее мнению, Лизонька Абрамцева как раз и представляла идеал новой аристократии.
Тоненькая, с узким фарфоровым личиком, большими выразительными глазами. Светлые волосы Лизы острижены в моду – коротко над плечами, и это, наверное, невероятно удобно.
Воздушное платье из каких-то невероятных полупрозрачных слоев оттенка палевой розы подчеркивает гибкий силуэт. И шляпка, именно такая, как в последнем каталоге мод, чуть не разбила Маше сердце.
Зайдя в дом, она бросила взгляд в зеркало. Смугла, широка лицом, рот большой, глаза по-лисьи к вискам вытянуты – чудо поперечное, как говорил отец.
И само собой знатность отцовскую не унаследовала – без разрешения главы рода, тогда здравствующего Романа Осинина, никто бы не внес Машу в дворянский реестр. Папенька даже просить не стал, знал, что отец откажет, и записал дочь в мещане.
А ведь внешностью Маша пошла в папеньку, лишь подбородок был мамин – волевой, чуть треугольником.
Переживала Марья Петровна недолго. Некогда стало переживать. Явился Аким Фалантьевич, крепкий, скупой на слова мужчина, одетый скромно, почти по-деревенски, в льняную рубаху, порты и сапоги, но хорошего качества, с вышивкой в местном защитном колорите.
Выслушав Машу, управляющий крякнул, снял фуражку и пошел в кухню. Почесывая в затылке, он долго смотрел на электрические провода и заморский агрегат. Потом сообщил, что электрическая машина в доме есть, работает на автомобильном бензине. Топливо раздобыть можно, но для починки необходимо вызвать специалиста.
Покойный дед Роман Александрович шибко интересовался техническим прогрессом. Еще, говорят, нечистая сила электричество зело не любит, вот Осинин и пользовался этим для покою от лесного народа (раз уж истреблять его закон нынче запрещает): включал по ночам лампы вокруг дома, тарахтел агрегатами.
Марью Петровну ночью нечисть не побеспокоила, нет? А то ведь известно, как поперечные гостей привечают. Маша ответила, что спала просто прекрасно. От расспросов она воздержалась. Все вопросы она задаст тетушке, это Осининых дела, частные.
Аким Фалантьевич осмотрел дом, проверил крышу, пообещал прислать садовника и ушел.
Маша наконец-то улучила минутку, чтобы сходить к пруду. Проходя через сад, она поняла, о чем накануне говорила тетя: яблоки не созревали, а портились прямо на ветке.
Что-то губило урожай.
Встревоженная Маша решила поговорить с садовником, поспрашивать у соседей. Может, в «Осинках» она и не останется, но сад жалко. И еще маменьке письмо написать, нехорошо, когда тайком-то.
Пруд был неподвижным и… темным. На глубине в пол человеческого роста тянулись к поверхности широкие багровые листья, берег зарос жабьим ситником. Маша припомнила, что ночью не слышала кваканья лягушек. От пруда тянуло Тьмой и тяжестью – словно был он наполнен не водой, а жидким ядом.
– И что же я сделаю? – пробормотала она. – Тут водяной нужен. Если старый сгинул, требуется новый.
Она вернулась в дом и от корки до корки просмотрела справочник по поперечной флоре и фауне. Пусть выпущена книга была давно и нечисть в ней еще числилась неразумным зверьем, но фактов и полезных примечаний имелось куда больше, чем в современных изданиях. Поэтому Маша справочник прихватила с собой, тем более, что был он одной из немногих вещей, оставшихся от отца.
Маша еще раз спустилась к пруду и окончательно признала: его спасет только новый водяной. Он посадит в центр водоема веточку особого роголистника. Вода начнет очищаться, вернуться в нее полезные микроорганизмы, о которых нынче много пишут в научных журналах, и насекомые. Птицы принесут семена водных растений. После и рыбу запустить можно будут. Иначе никак.
Ждать Марья Петровна не любила. Нужно было найти водяного и – самое сложное – уговорить его переехать в пруд. Небось, в свою очередь какую услугу потребует, но делать нечего, назвался груздем, полезай в кузовок.
И только Маша начала собираться в лес, у ворот показалась двуколка Маргариты Романовны.
Глава 13
Глава 13
Маша с улыбкой пошла навстречу тетушке. Та сидела в коляске, не двигаясь и сжав вожжи в бледных пальцах. Маргарита Романовна внимательно вглядывалась в лицо племянницы, Рядом с ней нетерпеливо ерзала на сиденье круглолицая девушка, одетая по городской моде, но весьма скромно.
– Марфуша, – велела ей тетя, не отрывая взгляда от Маши, – иди в дом, займись делами.
– А можно уже? – громким наивным шепотом поинтересовалась горничная.
– Сдается мне, что можно,– кивнула Осинина.
Она сама довольно ловко выпрыгнула из двуколки вслед за Марфушей. На лице тети Маша прочитала плохо скрываемое волнение.
– Хотите мне что-то сказать? – вызывающе проговорила Мария.
Маргарита Романовна наклонила голову и глухо спросила:
– Были гости ночные?
– Именно. О которых меня никто не предупредил.
– Дом давно стоит… – тетя не поднимала глаз. – Лес рядом… неспокойный.
– Я заметила, – Маша тряхнула головой. – Сама могла бы догадаться. И догадалась. Я долго жила в городе, многое из повадок нечисти подзабыла. О местных обычаях вовсе не знала. Я преподаю поперечные языки, а не собираю сказки и присказки Помежской губернии. Вы должны были меня предупредить.
– И ты…? – Маргарита Романовна замолчала.
– Как видите, жива и здорова. Вы думали, я испугаюсь? А если бы действительно испугалась?
– Нет, если ты Петруши дочь, – тетя серьезно кивнула.
– А чья же еще?
– Ты не понимаешь. Что это было? Кто приходил?
– Кикиморы. Мы поболтали, – Марья Петровна усмехнулась. – Договорились. Мне велено привести пруд в порядок, за это гости обещали рассказать сказку… поинтереснее, чем ваши.
Маргарита Романовна внезапно покачнулась, и Маша испуганно подхватила тетушку под локоть.
– Вам нехорошо?
Тетя помотала головой. И вдруг с силой и слезами в глазах обняла племянницу, сбивчиво прошептав:
– Нашли. Наша. Значит, наша ты, Осининская. Не прервался Петруши род, продолжился.
… Позже они сидели на веранде, угощаясь кофе и остатками баранок.
