– Что вы имеете в виду?
– Насчет героина.
– Тест на наличие следов наркотиков показал их отсутствие. У нее э… другая зависимость. Скажите, вы разговаривали со своей дочерью по поводу пристрастия к спиртному? Видите-ли…
– Разговаривал и много раз, – ответил Шмюльц. – Она спала с ним? С тем авганцем?
– А как мы должны это проверить? – спросил Тихорецкий.
– Не знаю. Может она сама призналась вам в этом? – почесал затылок Шмюльц. – А вообще-то, не говорите. Я не хочу этого знать. Лучше скажите, вы его поймали.
– Он объявлен в розыск. А что касается того, была ли у Алены интимная связь с гражданином Афганистана Джафидом… – старлей произнес фамилию иностранца, но она оказалась такой сложной в произношении, что Шмюльц даже и не постарался ее запомнить, – то со слов вашей дочери, близости между ними не было. Видимо, они просто вместе напились, – Тихорецкий вновь обнажил зубчатые десны в широкой улыбке. – Однако теперь только Аллах знает нарушал-ли афганец запрет из Корана на употребление спиртного.
Приходила также и Майя Козочка. Вот ее появление Шмюльц совсем и не ожидал и даже оторопел от внезапной радости. Она принесла ему хорошую весть. Козочка сказала перебинтованному Шмюльцу что московский правозащитник Николай Михайлов видел все из окна прибывшего поезда. У Михайлова не было времени придти к Шмюльцу в больницу, тем более что они были не знакомы, но он следит за его самочувствием и желает ему скорейшего выздоровления. Кроме того Козочка передала, что Михайлов зовет Шмюльца в Москву. Московский депутат и правозащитник хочет пригласить его на передачу «Оксюморон».
Петр Шмюльц не поверил своим ушам, но без раздумий согласился. Они с Козочкой договорились, что журналистка созвониться с Михайловым когда Шмюльц поправиться и сможет принимать участие в съемках. Козочка ушла, а Шмюльц всю ночь проворочался на своей кушетке. Причиной его бессонницы был не оглушительный храп его соседей по койкам, а сладкие грезы предстоящих съемках.
Пенза
К концу мая, когда Пензу наводнили моря ярких оранжевых одуванчиков, Шмюльца выписали из стационара и первым делом, когда он приехал домой и обнаружил извечную пустоту, он отправился к любовнице. Она его и накормит и приголубит. Подровняв усы, он струящейся походочкой довольного жизнью молодца вышел под ослепляющие солнечные лучи послеполуденного дня. У него было прекрасное настроение сытого бездельника, намеревающегося с пользой и удовольствием потратить предстоящие свободные часы. Да тут ещё и его сосед куда-то отъезжал на своем «Паджеро» и предложил подбросить. Петр Степанович сел к Переходову, но куда и зачем направляется говорить не стал. Сворачивая «Паджеро» в сторону Пензенской кондитерской фабрики Переходов жаловался, что ему приходиться экономить на колбасе и покупать не за весемьсот тридцать рублей, как он привык, а только за пятьсот пятьдесят шесть за килограмм. К тому же на его новом «Митсубиси Паджеро» уже стучит непонятная Шмюльцу колодка. Шмюльц, редко бравший колбасу дороже чем за двести рублей понять своего соседа ну ни как не мог.
Когда Переходов свернул набережную Суры и лихо помчался вдоль искрящейся на солнышке реки Петр Степанович ответил на звонок Майи Козочки и та сообщила ему, что съемки с его участием будут записываться третьего июня.
Третье июня!
Шмюльц так возбудился, что затупил и забыл спросить за чей счет будет дорога и проживание в гостинице. Ну если бы это было за счет Шмюльца, Козочка сразу бы предупредила об этом, а раз она тоже промолчала, значит этот вопрос не должен тревожить Петра Степановича. Она сказала, что все детали обговорит чуть позже, когда у нее будет свободное время, потому что именно сейчас она занята – она готовится к радиоэфиру.
– Аркаш, а какое сегодня число? – спросил Шмюльц у Переходова, когда их «Паджеро» свернул на улицу Чехова.
– Завтра день рождения моего тестя! – гордо объявил сосед, поднажав на педаль газа. – А сегодня двадцать шестое.
– Двадцать шестое мая? То-есть… через восемь дней …
– Что через восемь дней? – спросил заинтересовавшийся Переходов и на секунду оторвался от дороги, посмотрев на Петра Степановича.
Шмюльц мечтательно воззрился на мелькающие пензенский пейзаж и сидел так несколько секунд с детской улыбочкой на устах. В голове у него играли позывные ежевечерней программы «Оксюморон» и высокий ведущий Борис Скшатусский представлял его на всю страну. Да почему на страну? На весь мир!!! Первый канал вещает всюду!
– Эй, Петро, – еще раз спросил Переходов. – Что будет через восемь дней?
– А? – очнулся Шмюльц и тут же гордо задрал нос. – Съемки у меня.
– Какие съемки?
– В Москве. На передачу поеду, – как бы невзначай сказал Шмюльц с такой интонацией, что для полного эффекта ему осталось только лениво зевнуть.
– На какую передачу? – удивился Переходов.
– Да так… Ерунда, – Шмюльц не сдержался и все-таки зевнул. Зевнул театрально, раскрыв пасть как бегемот и даже издав протяжную ноту «ре» в третьей октаве. – Позвали меня, что-ж поделать. Надо приехать, а то Бориска расстроится, он меня, видишь-ли, очень ждет на своей передаче. Знаешь, что ль Бориску-то? Ну этого… все время забываю его фамилию… Мы же с ним отродясь друг с другом не фамильничали. А его – Бориска-сосиска, он меня – Петруня.
– А че за Бориска-то?
– Ну как же? Скшатусский Борис! На программу меня позвал по старой дружбе. «Оксюморон». Дурацкая передача, ее каждый вечер по Первому каналу показывают. Обо мне решил целый выпуск снять, а мне, знаешь ли, чего-то недосуг. Не охота в Москву эту переться. Ну так что поделаешь, не удобно отказывать, но редакция мне и дорогу и проживание в пятизвездочном отеле отплатит. И машину с шофером предлагает. «Линкольн» последней модели! Ну как тут откажешь?
– Да че ты гонишь, Петро! – Аркадий Переходов дружелюбно подтолкнул его в плечо. – Передачу о тебе? С какого это праздника?
– Че, не веришь? Дело твое… Сидишь тут в своих магазинах, тряпками торгуешь и даже не знаешь, что в одном подъезде с тобой настоящий герой живет!
– Это ты что-ль герой? Ну-ну, герой! – «Паджеро» плавно как корабль остановился перед пешеходным переходом. – И какой же ты подвиг совершил? Мир спас от катастрофы? Астероид поймал?
Аавтомобиль плавно тронулся с места и быстро взял скорость. Сидящий на пассажирском сидении Шмюльц по-детски оскорбился на какое-то поверхностное отношение соседа к самому Петру, к его поступкам. Петру Степановичу не хватало ожидаемого уважения и ему не нравилось, что его сосед относится к нему и его словам как-то несерьёзно. Что он о себе возомнил, этот Аркадий Переходов? Что, если он подвозит товарища, то может разговаривать с ним как с человеком, находящемуся на классовой лестнице на ступень ниже?
– Ты, что-же, Аркаш, считаешь меня треплом? Я, вообще-то, в какой-то степени герой. А вот ты что сделал, чтобы о тебе передачу снимали? А?
Переходов рассмеялся. Не злобно, нет… Как старший брат посмеивается над младшим, который немного отстаёт по какому-то показателю.
Шмюльц с несколько испорченным настроением вылез из автомобиля в районе улицы Дружбы, хотя ему надо было на улицу Чапаева и пока топал несколько кварталов под послеполуденным зноем мысленно потирал ладошки.
– Ну держись, Аркашка, ты ещё меня узнаешь!
Москва
Через восемь дней он был в столице. Сперва он был в пензенском аэропорте, потом впервые в жизни в самолете, потом в одном из московских аэропортов, потом на заднем сидении помытого «Форда Фиеста», потом в какой-то гостиничке с полосатыми обоями (из окна гостинички с высоты третьего этажа был виден фирменный салон-маназин велосипедов, самокатов, и прочих средств передвижения, включая моноколесо), потом опять в «Форде Фиеста», но с другим водителем, потом он попросил другого водителя остановить у продуктового магазина «на пять минуточек», потом его рука будто сама собой достала с полки плоскую бутылочку недорогого коньяка, потом его ноги трусцой отвели тело за угол продуктового магазина под сень разросшейся ивы, а эта же рука отвинчивала крышку, потом губы Шмюльца будто бы совсем не сопротивляясь, приложились к узкому горлышку, а горло сделало несколько судорожных глотков, потом, поморщившись, мужчина запил абрикосовым йогуртом, спрятал полбутылочки во внутренний карман ветровки и вернулся в «Форд Фиеста», потом в фойе «Останкино» какой-то бородатый мужчина в винтажных очках вел его за руку по коридорам, потом его усадили в помещении с вращающимися стульями и с зеркалами, освещенными по периметру круглыми лампочками и явно выраженная представительница ЛГБТ сообщества пудрила его круглые как попа трехлетнего ребенка щеки приятным на ощупь пушистым веничком.
Ну вот и настал звездный час Петра Степановича Шмюльца. А вернее – его пятнадцать минут. Тема передачи называлась «Папарацци. Нужно ли это легализовать?» Когда «бородатые винтажные очки» сказал Шмюльцу, что тема будет именно такой, он захлопал ресницами и растерянно покраснел ушами. На протяжении двух недель Шмюльц отчего-то пребывал в незыблемой уверенности, что передача будет полностью посвящена лично ему. Мол: «Петр Шмюльц – герой нашего времени» или «Вот он – настоящий человек!» Кроме того «бородатые вентажные очки», отвечая на какой-то шмюльцевский вопрос, сказал что это вовсе и не прямой эфир, как думал Петр Степанович.
– Это будет запись, – объяснил он. – В сетку вещания программа выйдет в субботу.
Сегодня была не суббота и даже не пятница. Сегодня был вторник. Шмюльц дважды похлопал глазами.
Когда до эфира оставалось десять минут, Петр Шмюльц, прихватив ветровку поинтересовался у лесбиянки расположением туалетной комнаты. Вернулся он более пружинистой походкой, с более покрасневшими ушами и менее осознанным взглядом. После его ухода из уборной в урне первой кабинки осталась плоская пустая бутылочка из-под бюджетного коньяка, а от самого Шмюльца заметно попахивало как будто сбродившими абрикосами.
А вот дальнейшие события он помнил плохо и не очень ясно воспринимал происходящее. Волнение, коньяк и жаркий свет софит сделали свое дело и Шмюльц всю съемку находился в каком-то полусне. В каком-то полубреду. Знаете, когда жених на собственной свадьбе перебрал с водочкой, а ему еще танцевать с невестой и он старается, но головка-то уже кружиться и с этим ничего не попишешь. И уже реальность путается с мечтами, а настоящие события с вымышленными.
Его позвали в студию, когда там уже сидели трое гостей. О чем велась беседа Шмюльц не слышал и не знал. В голове все перепуталось, хмель не давал сосредоточиться на теме, хотя внешне это было практически не заметно.
Он сел в удобное кресло и ему сразу стало жарковато, уши запылали. На него устремились взоры всех зрителей в студии, да и всех телезрителей. Он постарался собраться и изобразил на лице серьезность.
В студии уже сидел Николай Михайлов. Это был необъятный по массе мужчина в хороших очках, он сидел прямо и подтянуто, однако второй подбородок закрывал узел галстука. Он неоднократно принимал участие в разный передачах и умел правильно сидеть, правильно говорить, и правильно держаться перед камерой. Михайлов был профессиональным участником подобных программ, он совершенно не волновался, будто сидел на этом диване ежедневно.
Кроме депутата в студии сидела женщина, очень грациозная и подтянутая. Она была красива, Шмюльц не мог этого не признать. Одета она была блестяще, так одеваются женщины, у которых есть время, деньги и вкус. Светло-русые волосы, чуть завитые на концах, ниспадали на спину, а профессиональный макияж только подчеркивал природную красоту женщины. Глаза ее были чуть прикрыты и смотрели на гостей студии с некоторой надменностью.
Шмюльцу понравилась эта женщина, по всем показателям она превосходила его жену Маргариту (и Гульшат) во сто крат. С такой бы тетенькой он бы с удовольствием познакомился поплотнее, по красоте и благородству она превосходила даже понравившуюся ему Майю Козочку, которая в сравнении с этой полукоролевной теперь казалась несформировавшимся подростком. Женщина сидела в кресле, а Михайлов на диване. Они смотрели друг на друга так, как смотрят хорошо воспитанные, но не согласные друг с другом люди.
Петр Шмюльц тоже смотрел на женщину и не мог вспомнить, где ее видел. Хоть он пялился на нее, но не мог узнать, потому что ее лицо не выделялось чем-то особенным, оно было классически привлекательным. Такие лица выглядят по-разному, в зависимости от макияжа и угла зрения. А ведь он видел ее, видел много раз, часто читал в журналах, но из-за крепкого спиртного и волнения ее имя и фамилия вылетели у него из головы. Кто она? Кажется, какая-то известная артистка…
Ведущий Борис Скшатусский быстро и громко представил Петра Степановича. После этого ведущий, читая по блокноту, перечислил все «заслуги» Шмюльца, посвятив зрителей в курс того, что Шмюльц живет в Пензе, работает обыкновенным рабочим на заводе (тут Петр был не согласен, он был не обыкновенным рабочим, а наладчиком, и не на заводе, а в арендованном цеху). Скшатусский в двух словах поведал зрителям, что произошло со Шмюльцем в последнее время. Он упомянул про то, что Петр стал невольным свидетелем трагического происшествия на пензенском перекрестке и едва не спас погибшую девушку. Ведущий также упомянул про разбушевавшихся полицейских псов, которые чуть не загрызли ни в чем не виновного Шмюльца прямо на глазах у зевак. Слушая это Петр Степанович испытывал сильное чувство гордости за самого себя и он заметил ведущему, что все-таки он одолел тех бешеных псов. Сам одолел! И даже показал оставшиеся шрамы на руке и ключице. Зал зааплодировал. Петр Шмюльц сиял и готов был даже снять портки и продемонстрировать еще кое-какие шрамы на кое-каких местах! Борис Скшатусский успел пресечь сей порыв, вовремя перебив пензенского наладчика из арендованного цеха.
– Напоминаю, что тема нашей сегодняшней программы – следует ли внести изменения в российское законодательство, разрешающее публичное освещение личной жизни граждан, если это вызывает интерес общественности? Еще раз представлю гостей: Николай Павлович Михайлов – правозащитник, активно пропагандирует внесение поправок и Кристина Андреевна Веерская – киноактриса, что обратилась в суд по поводу публикации своих фотографий на одном из сайтов. А также Петр Степанович Шмюльц – известный в городе Пензе рабочий, волею случая попавший в ряд неприятных и опасных событий. Надеемся, Петр Степанович выскажется от лица обычного народа из провинции. Кроме того, мы ожидаем в студии еще нескольких интересных гостей. Прервемся на рекламу. Оставайтесь с нами!
Через рекламную паузу ведущий спросил у Шмюльца, правда ли что у него есть свое мнение насчет открытости личной жизни известных людей, называющих себя звездами. Шмюльц провел пальцами по густым усам и ответил что, действительно имеет свое мнение по этому поводу. Борис Скшатусский сказал, что слышал, что Петр Степанович предлагает отменить закон, защищающий личную жизнь человека. Шмюльц интенсивно закивал головой.
– Да! – выпалил гость из Пензы. – Я, например, не верю ни на грош, что звездам не нравятся, когда их снимают на видео или фото! На самом-то деле им это очень даже нравиться, они кайфуют от этого, они даже, наверное, испытывают оргазм! Если их снимают, значит они интересны людям! – Шмюльц слово в слово повторял свою речь, сказанную Майе Козочке, когда та брала у него небольшое интервью. Он помнил каждое свое сказанное предложение, потому что много раз мысленно пересказывал свои слова и перечитывал их же на страничке в «VK». – Это же им бесплатная реклама! Они же специально провоцируют журналистов за ними охотиться! Я ведь это прекрасно знаю! Весь шоу-бизнес – это тупое зарабатывание бабла! Так ведь? Звезды торгуют собой, а реклама – это, как известно, двигатель торговли! Музыкальные клипы, на самом-то деле никакого отношения не имеют ни к искусству, ни к музыке. Это рекламные ролики! Просто рекламные ролики! Только не шампуней и зубных паст, а артистов! И тот артист популярней и дороже, кто больше проплатил за частоту появления клипов на каналах. Это ведь как с товаром. Так вот папарацци – это лучшие рекламщики, да еще и бесплатные!
Зал зааплодировал.
Зааплодировал и Николай Михайлов.
Веерская сидела и с ужасом слушала, что говорил сидящий на соседнем диване мужчина. Она видела этого человека первый раз в жизни, и искренне надеялась, что судьба больше не сведет ее с ним никогда. Что он исчезнет в своей тухлой Пензе навечно. Говоривший усач с раскаленными ушами был однозначно не вполне трезв и вызывал чувство гадливости. Да что там гадливость – он был ей мерзок, как может быть мерзок грязный пьяный бомж цивилизованному гражданину.
Этот пензенец с чудной фамилией нес просто какой-то словесный понос. Кристине Веерской стоило немалого труда держать лицо и не прерывать гражданина. «Пусть выговориться, – думала она, с презрением следя за речью Шмюльца, – Пусть… Таких чудаков лучше не перебивать, иначе начнется спор. Это приведет к лишнему вниманию к его мелкой персоне, а он только этого и ждет! А я выше этого! Не хватало еще, что-бы я диалогизировала с такими жалкими личностями как он. Из какого он стойбища? Из Пензы? Глухомань! Деревенский выскочка, которому дали микрофон! Козел!»
А Петр Шмюльц вещал о том, что для дальнейшего развития России просто жизненно необходимо внести поправки в закон, которые бы позволяли следить за жизнью каждого человека. Шмюльц чуть ли не с пеной у рта доказывал, что это приведет к снижению преступности, терроризма, насилия, классовой ненависти и даже фашизма в стране. Он утверждал, что если все люди будут «на глазах у всех» они перестанут планировать разного рода преступления и избавятся от всяческих грязных замыслов. Если человек будет знать, что любой его шаг виден окружающими, то это будет сдерживать его он дурных поступков, начиная от ковыряния в носу и плевков на тротуаре и заканчивая сексуальными извращениями и жестокими убийствами. Это в идеале, но для начала необходимо хотя бы «открыть» жизнь бывших осужденных (чтобы исключить рецидивы), политиков и чиновников (автоматически устраняется бюрократия, взятки и воровство) и самые «выдуманная» категория лиц – звезды шоу-бизнеса.
«Что он несет?! – думала Веерская, еле-еле сдерживаясь от яростного спора с пензенцем. – Что он говорит! Интересно, он на самом деле верит в свои слова?»
Шмюльц утверждал, что если для журналистов станет открыта вся личная жизнь наших «звезд», то добрая половина этих самых «звезд» канет в лету. Потому что они только и существуют в эфире не благодаря служению искусству, а только благодаря скандалам, которые они же сами и придумывают, чтобы привлечь дополнительное внимание к своим персонам. А если читатель увидит, что эти «звезды» на самом деле скучны и не интересны, что все скандалы не стоят и выеденного яйца, то и интерес к ним иссякнет и на нашей эстраде останутся только достойные артисты, которые имеют настоящий талант. Вся «шелуха» отсеется сама собой.
Когда Шмюльц это говорил, его перебил сидящий в первом зрительном ряду адвокат Кристины Веерской – Анатолий Максименко. Он резко поинтересовался у Петра, а готов ли он сам стать достоянием зрительского интереса? Готов ли он сам постоянно быть в центре внимания? Готов ли он к тому, что его личную жизнь будут обсуждать все кому не лень? Готов ли он к тому, что его личная жизнь станет публичной? Готов ли он ковырять в носу на глазах всего народа?
Петр Степанович Шмюльц ответил однозначно: «ГОТОВ!».
Максименко пожал плечами и больше вопросов не задавал.
После этого ведущий Борис Скшатусский пригласил в студию еще одну девушку, которая, запинаясь стала нудно говорить о папарацци и о принцессе Диане. Потом вновь пошла реклама. Вторая половина программы не касалась Шмюльца, в ней речь шла об одной телепередаче, которая специализировалась на показе личной жизни многих известных спортсменов и которую, в конце концов, засудили и прикрыли.
Москва
– Нет, Клифф, ты можешь себе это представить! – Кристина Веерская шла коридорами телекомпании «Останкино», держа в одной руке сумочку, а в другой мобильный телефон. Связь с ее агентом была просто отвратительной, оно и понятно – Клиффорд Лоу был на другом континенте, а именно в Лос-Анжелесе. Совершенно на другом конце планеты. – Они пригласили какого-то колхозника в лаптях и он нес там такое!
– Что он принес? – спросил Лоу. – Что-либо тяжелое?
– Я хочу сказать, что он говорил… Он говорил… – Веерская свернула направо в коридор и обнаружила, что это не тот коридор. Она на секунду запнулась, но решила идти прямо. По ее мнению выход из студии где-то в том направлении. По пути она вкратце пересказывала Клиффорду выступление Петра Шмюльца. Рядом с ней шел адвокат Анатолий Максименко и тоже с кем-то разговаривал по телефону. Он вообще не ориентировался в останкинских коридорах и до этого часа ни разу не был в этом крыле телекомпании. Адвокат полностью положился на Веерскую. Кристина шагала по коридорам, сворачивала в другие коридоры, спускалась и поднималась по лестницам, не переставая жаловаться Клиффорду Лоу. Продюссер ее успокаивал, говорил, чтобы они не брала это в голову.
– Крэстина, не принимай этот речь к сути, – Лоу все-таки еще не очень хорошо владел русским языком и порой чудно ставил слова во фразах. – Этого человека позвали на программ специально. Просто сказать речь. Ему надо было сказать точку мнения. Это есть хайп! Не слушай его, успокойся. Все равно он не прав и это все ясно знать.
– Да, ты прав, – согласилась Веерская. Клиффорд Лоу всегда был прав. – Покричал-покричал и на этом все и кончилось. Рейтинг у «Оксюморона» немножко подскочил, Николай Михайлов привлек к себе лишний процент потенциальных избирателей, Борис Скшатусский получил гонорар за выпуск. Все довольны. На завтра уже готовиться следующий выпуск на другую тему и про этот все благополучно забудут, а уж через неделю и сам Скшатусский не вспомнит, на какую тему была его программа.
– Именно так есть! – подхватил ее продюсер.
– Как ты добрался? – уже более уравновешенно спросила Веерская. – Как у тебя там дела?
– Все порядок, Крэстина, о-кей, – ответил Лоу. Что бы ей было лучше слышно ему приходилось почти кричать в трубку. – Сейчас идет ночь. Я еду в хоутэл на такси. Тут сильный дождь! Штормовое предупреждение! Но это не есть важно. А важно то, что я имел разговор с представителем «Юниверсал». Его звать по имени и фамилии Барт Майдерсон. Мы давно имеем знакомство и сейчас имели беседу. Он подтвердил мне, что они ищут русскую актрису. Хорошую актрису. Я дал ему твой портфолио, мистер Майдерсон проявить интерес. Ты слышишь?
– Да-да, Клифф! Здорово! Я рада!
– Завтра он дадут ответ. А у вас как идет работа над судом?
– Готовимся, – ответила Веерская и опять свернула в очередной коридор. – Мы с Максименко вместе участвовали в программе.
На этом они с Клиффом и простились. Но тут же у нее снова заиграл телефон, однако теперь это был не Лоу, а Виктор Владимирович Юдин. Он сказал, что видел ее фотографию на сайте «Яркого Созвездия». Кристина Веерская остановилась, с ней остановился Максименко. Значит Юдин видел ее львиный зев! Какая будет реакция? Но Юдин не оправдал родившуюся надежду на то, что он разозлиться, вспылит и разорвет с ней всякие связи, напоследок назвав ее развратной бесстыдной алкоголичкой. Веерская искренне надеялась, что на этом их отношения благополучно прервутся навсегда и она больше не увидит опостылевшего ей архитектора с его скачущим давлением. Но Виктор Владимирович стал зачем-то ее успокаивать и говорить, что он нисколько не расстроен, что это никак не повлияет на их отношения и что он может понять, когда люди иногда позволяют себе чуть-чуть выпить лишнего. Он и сам по молодости лет увлекался «Мадерой» и любил бренчать на гитаре песни Булата Окуджавы.
– Кристиночка, – говорил он ей так, словно разговаривал с маленькой девочкой. Это бесило Веерскую, но она молчала, только сильней сжимая зубы. – Ничего страшного, я все понимаю! Ну выпила, бывает… А то, что пела на балконе, так это даже хорошо, ты же знаешь, я люблю когда ты поешь, у тебя очень приятный голос. Хотя не стоило выходить тебе голенькой на балкон… Ты могла простудиться. Но повторяю, я не злюсь на тебя. Давай завтра сходим в ресторан? Я буду свободен до восемнадцати.
– Зато я занята.
– Ты говорила, что четвертого у тебя нет съемок.
– У меня есть суд. Мы с адвокатом будем готовить кое-какие документы.
– Ах с адвокатом… Ну естественно… С этим молоденьким мальчиком! Знаешь что, Кристина. Я ведь знаю про ваши с ним отношения… И знаешь… я понимаю тебя… Я уже не молод, а он… Ну что ж, я все понимаю…
– Про какие отношения ты говоришь? – актриса посмотрела на стоящего рядом Максименко, надеясь, что он не подслушивает.
– Про те самые, Кристин, – Юдин тягостно замолчал. – Я все про вас знаю. Ладно… Я ведь все равно тебя люблю и готов ждать сколько угодно. А ты наиграешься с ним и вернешься… Я все равно добьюсь того, что мы с тобой будем вместе! Мы будем счастливы с тобой, Кристина!
Как же ей хотелось сказать ему: «Да пошел ты к чертям собачьим, старый пердун! Ты меня конкретно достал уже со своей любовью! Неужели не понятно?» Еще бы мгновение и она бы это выпалила, но вовремя одумавшись, быстро отключила связь.
Веерская была раздражена. Мало того, что у нее остался неприятный осадок от передачи Скшатусского «Оксюморон» в которой она поучаствовала полчаса назад, так еще этот Юдин прилипает к ней как банный лист. И с чего это он взял что у нее что-то было с Максименко? Да, это замечательный адвокат, приятный, следящий за собой, с широкими плечами и открытой улыбкой, но у нее с ним ничего такого не было. Они вместе готовят судебный иск в «Яркое Созвездие» и на днях его предъявят, но они даже в кафе не ходили вместе, не говоря уже о более плотных отношениях. А Юдин думает о ней черт знает что! Ведь он поверил в то, что выложило «Яркое Созвездие»! И он думает, что она трахается с Максименко! Веерская не удивилась бы если бы он верил еще и в то, что она трахается с Лоу! А может он так и думает, только молчит?
– Кристин, что-то не так? – спросил Анатолий Всеволодович. – Кто это звонил?
– Да так… – отмахнулась она и постаралась все забыть. Пускай Юдин думает то что думает, это даже лучше. Со временем он изменит свое мнение о ней и, в конце концов, отстанет от нее. Он же взрослый разумный человек, архитектор с высшим образованием. Зачем ему нужна алкоголичка и проститутка, готовая лечь под каждого адвоката и менеджера? – Так… а где это мы? Куда это я тебя, Толь, завела… Ага… Пойдем, я, кажется, поняла где тут выход.
Куба. Пригород Гаваны
Куба – невероятная страна. Гавана – невероятный город, где сплелись в единый организм постройки двухсот- и даже четырехсотлетней давности, в которых разместились ультрасовременные ночные клубы и рестораны с потрясающими морепродуктами. Совершенно не подвергшиеся коррозии автомобили середины двадцатого века в огромном количестве двигаются по живописным улицам, в основании строительства которых стояли еще испанские конкистадоры. Мулатки в бикини, черно- и белокожие мачо – потомки завезенных европейскими колонистами африканских народностей. Иссиня-черные женщины в национальных цветастых костюмах, курящие фаллические сигары. Марихуана, продающаяся на каждом переулке. Пальмы, попугаи, океан со всех сторон омывающий райский остров. Один из самых лучших климатов на планете. И этим экзотическим коктейлем наслаждалась российская актриса Кристина Андреевна Веерская. Она уехала из РФ на съемки фильма «Карибская Страсть», где играла роль дочки губернатора портового города времен восемнадцатого века, когда море вокруг Кубы кишело не только акулами, но и легендарными пиратами, в одного из которых по сценарию и была влюблена героиня Веерской.
Снимали на натуральном берегу Атлантического океана, недалеко от Гаваны, где была отстроена частичка портового городка и специально созданные средневековые галеоны и фрегаты, которые, впрочем, не могли даже сдвинуться с места, так как у них не было дна, они торчали в песке на, скрытых под водой, сваях. Съемочная группа из России (совместно с кубинскими друзьями) работала на берегу уже около двух месяцев, но до этого снимали эпизоды без участия Веерской. Она присоединилась к съемкам, когда дошла очередь до ее роли. Ориентировочно съемки с ее участием должны были продолжаться три-четыре недели, а потом она должна будет с еще несколькими актерами вернуться в Москву, а еще через несколько дней за ней отправиться и вся съемочная команда. Дальнейшая работа над фильмом продолжиться в Подмосковье и в павильонах «Мосфильма».
Съемки на кубинском берегу продолжались с раннего утра и до трех-четырех часов дня, потом возобновлялись вечерами и иногда ночами после заката. Режиссер по фамилии Баргузаев от активности чуть не дымился, черпая энергию, видимо, от солнца или от загорелых местных парней, к которым он испытывал определнную тягу, не свойственную для мужчины с нормальной сексуальной ориентацией.
Днем для съемок было чересчур жарко, а атмосфера острова не располагала к какому-либо труду вообще, а к дневному труду – тем более. После четырех часов дня (если не предполагались съемки вечером) большая часть русских рассредоточивалась по местной округе и активно (или пассивно) обгорала на пляжах. Все кроме актеров, им было запрещено приобретать загар на лицах, но, будучи на почти экваториальной широте не загореть было невозможно, даже если носить на лице маску. Понимая это, Баргузаеву пришлось попросить актеров «хотя бы не превращаться в негроидов». Тоже самое просили и измученные гримеры.
На третий день съемок с Кристиной познакомился местный житель по имени Абеландо – высоченный жилистый парень с очень смуглой кожей, ослепительными зубами и длинными кучерявыми волосами, затянутыми в хвост серебристой лентой с синими бусинами. Но самая примечательная деталь в Абеландо – был его несоразмерно огромный нос, фантазийно наводящий на клюв тукана.
Весь вечер того дня когда они познакомились, актриса объясняла улыбающемуся Абеландо, что Россия, от куда она прилетела, это не только снег, елки и гармонь. В свою очередь, Абеландо не без труда подбирая правильные деепричастные обороты, просвещал Веерскую, что Куба – это не только Фидель Кастро, пальмы и пиратские истории. Беседа шла на английском языке, которым Абеландо владел не в совершенстве, но с русским языком у него была совсем беда: три слова которые он знал – Гагарин, Сталин и Путин – не могли в должной мере описать всего его внутреннего мира. Абеландо не видел ни одного русского фильма, не знал (кроме упомянутых выше персонажей) ни одного русского человека (хотя выудил из подсознания фамилию «Толстой», но кто это – не знал), и, конечно понятия не имел, что Кристина Веерская известная в России киноактриса. Стоит ли говорить, что Абеландо не видел ни одной ее роли? Кристина сделала вывод, что она ему понравилась не как звезда-актриса, а просто как женщина, как человек или, как говорят у нее на Родине – как баба. Обдумав этот факт, Веерская ответила Абеландо той же монетой, и, не долго сомневаясь, решила завязать с ним некоторые отношения и сделать его своим секс-партнером на период съемки. Почему нет? Тем более, что именно для этого он к ней и подкатил на том пляжном берегу неподалеку от съемочной площадки. И именно для этого они тратят время на болтовню, чтобы после заката отправиться к нему на съемные апартаменты в муниципалитете Диес-де-Октубре.
Начиная с того дня когда кубинская земля соединила в одной точке Кристину и Абеландо, жизнь и работа в Гаване пошла у актрисы куда более приятней и радостней. У нее появился друг, любовник и гид в одном лице. Днем Абеландо работал инструктором в фирме по прокату катамаранов и гидроциклов, а актриса снималась на том же берегу, но в шести километрах дальше. Потом некоторое время была предоставлена сама себе, а вечером, когда Абеландо освобождался они вдвоем предавались безудержному экзотическому романтизму, переходящему в бурный секс в скромно обставленных апартаментах с видом на узкую гаванскую улочку со старинными тесно посаженными друг к другу домишками, которым не помешал бы капитальный ремонт. Иногда она оставалась у Абеландо до утра, а иногда он отвозил ее в гостиницу, где проживала съемочная группа (просто в отеле ванная была значительно лучше и кондиционер работал исправно, это факторы были для Веерской очень значимы и Абеландо не мог с ней не согласиться, лишь виновато пожимая плечами и приоткрывая дверцу своего умирающего «Кадиллака Эльдорадо» 59-ого года). Кристине не трудно было догадаться, что Абеландо является типичным представителем мужчин, которых называют мачо. Мачо во всех смыслах этого слова, охотник на европеек, и он это и не скрывал. Кубинец был не очень-то богатеньким, из всего его хозяйства можно было выделить разве что «Кадиллак» (хоть древний и обшарпанный, но все равно не дешевый и относительно исправный), да еще огромную шикарную кровать-траходром, ярким красным пятном выделяющуюся на фоне весьма скромной и простецкой домашней обстановки. На кровати лежали две сердцевидные подушки, а в ящичке прикроватной тумбы – многоцветная коробка с десятками разнообразных презервативов на любой вкус и цвет. Актриса догадывалась, что Абеландо расстался с предыдущей пассией, видимо, в тот же день когда познакомился с Веерской. И не долго печалясь, раздобудет себе свежее бледнолицее мясо немедленно после их с ним расставания.
Ну и пусть. Веерская не собиралась искать тут будущего мужа и, между прочим, еще не известно кто кого сейчас использует.
