Нина Юшкова "Теория ритма"

Алло, привет, Надя. Да, дали три месяца на примирение. Этот идиот заладил, что против, что разводиться не хочет. Ага, упаковку из-под презервативов из-под стола вымела, и простыни черте чем измазаны, в грязном валяются, скомкал, думал я не замечу. Я себе новые купила. Ночую на диванчике у Насти в комнате. Ну, пока сказала, что папа меня очень сильно обидел. Но у меня такое ощущение, что она понимает больше, чем я говорю. О, спасибо тебе огромное? Сколько доплачивать? Это не вопрос. Проблема в том, что минимум три месяца ещё ждать. Ну, это было бы здорово. Когда? Давай, в воскресенье съездим, посмотрим.

Нет, Соня, не могу. Как будто сломалось во мне что-то. Мне так всё равно на всех на них. Я себя не понимаю, как я в эту лабудь могла душу вкладывать? Я ведь Алексеем Ивановичем восхищалась сначала, так радовалась, когда он был доволен. И взваливала на себя и взваливала, от усердия вперёд паровоза бежала. Зачем спрашивается? Мне кажется, он по моим глазам всё понял. В общем, уходить надо, пока он меня по статье не уволил. За несоответствие занимаемой должности. Ты знаешь, а он в последние годы переменился. Не удивлюсь, что он и на такую подлость способен. Он мне такую премию в последний раз дал, я не знала, смеяться или плакать. Что это, как не намёк, чтобы я увольнялась? Я так устала, так выдохлась. Куда сунуться не знаю, всюду тягловые лошади нужны. Не потяну я. В библиотеку или репетитором русского языка, не знаю, все опытных хотят. Если бы не развод, не разъезд, я бы вообще годик отдохнула, но ты же понимаешь, сейчас деньги все улетят, а мы с Настей с чем останемся? Если у вас что промелькнёт, звякни мне, ладно?

Илья, я развожусь с твоим отцом, потому что он мне изменяет, меня не любит, а только использует как прислугу. Кстати, ты тоже. Ты за собой этого не замечаешь? Подробностей не будет, спроси у своего отца, у меня как у женщины язык не повернётся описать то, что он делал. А вы в своей мужской компании, пожалуйста, смакуйте детали. Почему? Этого не может быть, потому что не может быть никогда? К сожалению, так не всегда работает. А я тебе скажу страшную для меня вещь – ты мне не веришь, потому что ты не любишь меня, свою мать, а так же, как и отец, только используешь. Привык! А для дальнейшего использования меня, удобнее не верить. У меня ещё остаётся надежда, что ты израстёшь свою детскую беспомощность и детский эгоизм. Я поздно спохватилась. Но всё-таки верю, что не совсем поздно. Ты всё повторяешь за отцом. Нет. Виноват тот, кто изменяет, тот, кто не любит, и это не я. Попроси у отца. Что ж ты у матери просишь, у виноватой, у той, которая врёт? Да, жизнь дала крен. Придётся что-то и самому теперь делать.

ЧАСТЬ II. Евдокия Ивановна

– Входите, Мария Сергевна.

Ой, чёрт, ничего не видно. Куда идти? Сейчас споткнусь обо что-нибудь.

– Добрый день. Мария Сергевна, протяните руку вправо. Нащупали книжную полку? Сейчас по верхним корешкам книг пройдитесь до стенки и чуть поглубже. Нашли выключатель?

Какой свет яркий! Ослепил. Вот она, Евдокия Ивановна, на инвалидной коляске. Да, меня предупреждали.

– Здравствуйте, Евдокия Ивановна!

Тут всё так узко, как она на коляске тут передвигается?

– Пожалуйста, Мария Сергевна, раздевайтесь, тапочки под вешалкой, выбирайте, какие понравились.

Голос очень приятный. Поставленный такой. На аудиторию. Я тут одна в тесном коридорчике, а сразу лекции вспоминаются в универе. Преподавательский голос.

– Я сейчас сдам задом, а вы пожалуйте за моим лимузином.

Ух ты, как она ловко задом выезжает, моторчик жужжит, надо, наверно, свет выключить.

– Я выключу свет?

– Да, будьте так любезны, Мария Сергевна.

Какое огромное окно! Вот это да! Сколько света! Но боже мой, что здесь творится? Она что, так и живет здесь? Всё завалено. Как так можно книги хранить? Они же попортятся. Как она тут со своей каталкой? Ловко так подъехала к столу у окна, и я за ней. Единственный проход между завалами. Запах как в библиотеке. И стол такой же огромный. Или как у нас на кафедре стилистики был, антикварный, гордость кафедры. Ремонты делали, а его выбросить не давали. Ишь, что вспомнила! Ассоциации. Зелёного библиотечного сукна не хватает. И стол завален, небольшое пространство в центре только свободно. Да уж, ей давно помощник нужен.

– Присаживайтесь в кресло, любезная Мария Сергевна, а я, с вашего позволения, переберусь на стул. Я не совсем обезножела, для скорости в свой «лимузин» пересаживаюсь. Нет-нет, не трудитесь, я сама, я ещё относительно транспортабельна.

Боже! Едва ведь двигается! Лучше б я её подстраховала. Чуть не падает. Но не будешь ведь насильно лезть. Надеюсь, она не одна живёт. «Любезная» – как звучит забавно, никогда не слышала, разве что в кино. Удивительный контраст: волосы шикарные, чёрные. Как она их красит? Парикмахера, наверно, на дом вызывают.

– Евдокия Ивановна, я к Вам по рекомендации Сони Матросовой, вы её не знаете, она работает сейчас в Институте русского языка, где вы работали. А мы с ней почти шесть лет вместе работали в одной фирме. Я закончила филологический факультет СПБГУ двадцать лет назад, сначала работала на кафедре стилистики, меня оставили стажёром, в аспирантуру думала поступать, в журналистику тоже планировала, сотрудничала с журналом «Культурная столица», но потом, знаете, семья, деньги нужны были очень, поэтому пошла в фирму менеджером работать, сначала в одну, потом в другую. А сейчас я временно не работаю. Я бы очень хотела работать с книгами, всё-таки это то, ради чего я на филфак поступала. Мне очень интересен ваш проект. Я думаю, я справлюсь.

Если у вас есть какие-то вопросы, я готова ответить.

Почему она молчит? Она меня слышала? Двое очков толстенных, одни поверх других. И ещё лупа на столе лежит. Но молчит! Смотрит на меня, и, вроде, благожелательно, но… Я что-то ещё должна сказать?

– Я внимательна, дисциплинирована, организована. Никаких опозданий не будет. Я знаю, как составлять библиографию. Я умею искать информацию. Я очень быстро учусь.

Да что ж такое? Она меня проверяет? Зачем эта пауза? Она слышала, по лицу вижу, смотрит доброжелательно, ждёт чего-то? Она меня видит в эти двое очков? Фокус размытый. Или это я не вижу её глаз за двойными линзами. Что я должна сказать? Или сделать? Вот головой слегка кивнула, и всё: опять бездвижна. Она в окно смотрит или на меня? Я тоже автоматически в окно глянула, там синева и облачка вдали. Высоко. Одно небо. Она улыбается или это её обычное выражение? Ну вот, и я губы растянула, как идиотка, понятно же, что не естественно.

– Мария Сергевна, вы позволите мне называть вас Машенька? Я очень люблю имя Мария, но мне хотелось бы внести в наше общение что-то домашнее, доверительное, как между бабушкой и внучкой. Вы не будете возражать?

– Конечно, нет!

И…? Опять молчит. Загадочно смотрит. Она от меня что-то ждёт или сама медленно соображает? Что я должна сейчас сказать? Надо, наверно спросить, берёт ли она меня. Или ещё рано? Должны ведь быть какие-то уточняющие вопросы.

– Маша, вы сказали, что думали о диссертации, а какая область вас интересовала?

– Ой, столько времени прошло… Сейчас вспомню. Что-то на тему: поэзия Серебряного века, особенности строфики, новаторство…

– Что вы говорите! Любопытно. Очень любопытно. Строфика…

Опять задумалась. Углубилась в себя. Я должна пояснить, детали дать, но я ни черта уже не помню. Но лучше бы показать заинтересованность, вон она как зацепилась за эту строфику. Надо что-то сказать, сочинить на ходу…

– Бальмонт, Брюсов, Бе… лый.

Идиотка, не могла поумней придумать. «Бе-бе-бе»!

– Машенька, давайте с вами чай пить. Я вас прошу, не сочтите за труд, поставьте чайник. Там, на кухне у меня вазочка с вареньем и печенье. И чашки возьмите в горке. Выберите на ваш вкус, самые красивые, те, что вам улыбаются.

Чай пить? Боже, а я не догадалась ничего принести. Надо обязательно в следующий раз. Если он будет. «Чашки улыбаются»! Где-то я слышала это выражение, в детстве, кажется, когда дачу снимали.

– А прямо сюда ставьте. Видите, я нам площадку разгребла, пересаживайтесь на стул поближе к столу, кресло очень низкое, вам неудобно. Варенье моя внучка варила, я, знаете ли, большая любительница варенья, она меня балует, потакает моим маленьким слабостям. Угощайтесь, оцените её творчество. Она не в нашу породу, не филолог, к словесности интереса не имеет, её поле – цифры.

Значит, с внучкой живёт. Ну, хорошо, что не одна. А то страшно подумать, как в таком состоянии одной. А она действительно любительница варенья, вон как смакует, глазки из-под очков заблестели, на ложку смотрит, как ребёнок, предвкушает удовольствие, момент оттягивает, чтобы до рта донести.

– О! Земляничное! Очень вкусно! Внучка ваша – настоящая мастерица.

– Вам понравилось? Я ей обязательно передам. Земляничное – одно из моих любимых. Хотя, что греха таить, я до любого варенья большая охотница. А вы, Машенька, сладкоежка?

– Вообще-то да, но я стараюсь себя ограничивать, чтобы фигуру сохранить. Так что, в вечной борьбе.

– Ох! Какая же я счастливая, я уже считаю, что могу расслабиться по поводу фигуры! Видите, в каждом возрасте свои плюсы!

Как бы не рассмеяться, так она забавно варенье ест, прямо картинка «кот и сметана». Подмигнула мне. А в своём ли она уме? Может, она забыла, кто я, и зачем я здесь? Опять пауза зависла, меня как будто за руки, за ноги подвешивают, тянут, крутят, червь точит, надо же говорить о чём-то, о чём? Я всю филологию забыла намертво. А её, похоже, именно это интересует, ей филолог нужен. Не возьмёт. А она довольная, о работе ни слова, будто для этого и собрались, чтобы чай пить и варенье дегустировать. Может, она меня с кем-то перепутала? Огромное окно показывает огромный небесный пейзаж. Странное ощущение. Вот сейчас абсолютно ясно, ни облачка, просто какая-то ровная, бесконечная синь. В нашем окошке только кусочек неба, хоть и живём выше. А тут совсем другой вид, совсем другое ощущение, как будто на веранде открытой чай пьёшь. А веранда эта над обрывом, и мы как бы в воздухе зависли.

– Я очень люблю пить чай у окна. Повернёшься к окну, не видишь за спиной всего этого бардака, и кажется, что на даче, распахни дверь и выйдешь в бескрайнее поле. Тексты мои глаза видеть уже не хотят, а синь небесную, далёкую, могут.

Как мы синхронно! Нет, это она догадалась, о чём думаю я. Наверно, у меня на лице было написано. Хотя, сидя у такого окна, наверно, нельзя о чем-нибудь таком не подумать. А я не могу просто чай пить, у меня прямо свербит всё внутри, берёт она меня в помощницы или нет? Я хочу определённости, надо же договориться. Не торопи. Стоп. Не гони коней. Она хозяйка, ей и командовать. Интересно, на сколько тут работы? И на полгода хватит. Смотря, чего она хочет конкретно и с какой скоростью делать. Эта комната сплошь заставлена, в коридоре тоже книги, а сколько комнат в квартире? Все ли книги она хочет отдать? Там, в углу настоящие раритеты, похоже. Дореволюционные издания. Даже если она меня не возьмёт, надо попросить посмотреть. В руках подержать. Когда последний раз такие книги в руках держала? В университете? Когда писала диплом?

– Машенька, там в самом углу, возьмите стремянку, вот-вот, в самый угол, не протиснуться? Протиснулись? Хорошо. Залезайте, и там по правую руку на верхней полке должен быть томик Бальмонта 12-го года. Нашли? Значит, я ещё не в маразме, какая-то память осталась. Вы читаете с ятями?

– Я думаю, я справлюсь. Последний раз читала дореволюционные издания в университете. С тех пор не пришлось, всё какая-то беготня, дела. Но я с удовольствием… Я тут смотрела на все эти книги и сама подумала, что хорошо бы такой томик в руках подержать, открыть…

Она ждёт, так по-доброму, действительно, как бабушка, на меня смотрит. А видит ли она меня? Нет, наверно, в глазах её нет чёткого фокуса, её лицо просто излучает доброту в моём направлении, в направлении угла, где стоит томик Бальмонта, где я шуршу, пробираясь между коробками и стопками книг. Только бы не запнуться в этих дебрях. Протянула руку, а я чётко вложила томик в готовые сомкнуться и удержать пальцы. Водит ладонью по обложке; руки как будто считывают шероховатости. Ласкает, как живое существо, как собаку, которая ей голову на колени положила, или как человека по волосам гладят. Открыла и опять задумалась. Ну, если мы так будем работать, то мне до пенсии хватит.

– Машенька, на восьмой странице «От Зорь к зорям», будьте так добры.

Господи, только бы не запнуться на этих ятях.

– Въ часъ, какъ въ звонахъ, и св?тло

Солнце въ первый разъ взошло…

Чёрт, всё-таки сбилась!