*Диана – младшая дочь супругов Игнатовых «Идеальные разведенные»
** NBL – национальная баскетбольная лига
***София – старшая дочь супругов Игнатовых «Идеальные разведенные»
Глава 2. Юлия. Спустя два дня
Как только щелкает с внутренней стороны кованой двери замок, с первой космической ныряю во двор, чтобы скорее оказаться под тенью виноградных лоз. Жара в этом году беспощадна.
В тени под пятьдесят. И это с утра.
Раскаленный воздух плавит легкие и мозги, и в интервале с рассвета до заката город кажется вымершим.
– Привет, Паш, – улыбаюсь пропускающему меня внутрь парню.
– Я Миша. Привет, – буркает в ответ и запирает за мной замок.
Хохотнув, поджимаю губы и прикусываю себе язык. Я еще ни разу не назвала их точно по именам. Потому что Миша и Паша* – одно лицо. Серьезно, они – одно лицо, вышедшее из одного яйца. Кажется, таких близнецов называют однояйцевыми.
Их сложно различить, но парни и не стараются в этом помочь, одинаково одеваясь, подстригаясь, параллельно вытягиваясь в рост и имея абсолютно идентичные физиономии кирпичом.
– Прости, – каждый раз извиняюсь, чувствуя неловкость, а Паше… то есть Мише, короче, им обоим до лампочки. Потому что они уже привыкли. Кроме тети Агаты, их матери, парней не различает даже собственный отец, мой крестный дядя Леон. Раньше с этим было проще. Примерно до того, как близнецам исполнилось по году. У Миши на заднем месте родимое пятно – это единственное, что отличает братьев друг от друга, но сейчас лазить в штаны к шестнадцатилетним парням – не каждый решится, поскольку эти двое профессионально занимаются кикбоксингом, и этого достаточно, чтобы держаться от них подальше. – Привет, Герман, – треплю за толстую шкурку зажатого подмышкой у Миши английского бульдога, – жарко тебе, приятель, знаю, – пес, высунув язык, тяжело дышит. – Гуляете? – перевожу внимание на Мишу, успев поймать его взгляд в глубоком вырезе своего летнего сарафана.
Закатываю глаза.
«Шестнадцать лет», – напоминаю себе. Это они с Пашкой для меня голожопые мальчуганы до сих пор, а что творится в их шестнадцатилетних головах, я даже не собираюсь представлять.
Но надевать сарафан на голое тело в дом, где мужиков, как на стадионе во время футбольного матча, – безрассудно, но в такое пекло, когда с меня по спине стекают три водопада, заталкивать себя в поролон – самоубийство.
– Типа того, – басит Миша, побуждая меня поморщиться.
Шестнадцать лет… А не скажешь.
Герман аппетитно зевает, чем искренне меня умиляет.
В семье Игнатовых он появился два года назад. После смерти от сердечного приступа шпица Германа тетя Агата долго не решалась заводить собаку. Она переживала кончину любимого пса очень лично и глубоко. Но два года назад дядя Леон принес в дом маленького бульдога, с которым пришлось смириться. Он тоже получил прозвище Герман. Не знаю почему Игнатовы не рассматривают другие клички, но английский бульдог не против. В общем-то, он не спорит в своей собачьей королевской жизни ни с чем, потому что он очень ленивый. Настолько, что гулять его выносят на руках. И если Германом попробовать протереть полы, он даже не пискнет.
– Соня в доме? – уточняю, потому как вполне вероятно, что подруга в такую погоду может отмокать в бассейне на заднем дворе.
– Угу.
По тенистой придомовой дорожке устремляюсь к террасе: здесь у тети Агаты цветник, для которого многие растения подогнала я, но за которым ухаживает мой крёстный дядя Леон.
Тяну на себя тяжелую дверь и вхожу, втягивая в себя прохладный кондиционированный воздух. Внешне дом Игнатовых кажется небольшим, но внутри в нем очень просторно, поскольку пространство использовано с умом. Агата приложила к его созданию свою творческую руку.
В доме тихо.
Сегодня пятница и крёстный, уверена, на работе и тетя Агата тоже. Она очень востребованный в городе визажист и практически каждая пятнично-субботняя невеста накрашена Агатой. У близнецов летние каникулы, и Пашка, наверное, рубится сейчас в приставку или качает свои бицухи, а Дианка в Москве. Она приедет к девичнику, потому что сейчас у нее напряженный график съемок в модельном агентстве, в котором Ди работает второй год. Именно по этой причине мы не отгуляли холостые дни Сони раньше. Мы все ждем Диану. И хоть организацией, как свидетельница, должна заниматься я, но наше мероприятие от начала и до конца спланировала Ди, потому что с ролью эвент-устроителя она справляется лучше всех. Я достаточно скромна в этом.
Сбрасываю сандалии и, прихватив подол длинного сарафана, взбегаю по лестнице.
Дверь в комнату Сони приоткрыта, и я слышу голос подруги.
Осторожно просовываю голову в проем и вижу, как, стоя у окна, София болтает по телефону.
Вхожу на носочках, но от подруги не укрывается мое присутствие, и она резко оборачивается.
– … представляешь, даже родителей не предупредил, – негодует Сонька. – Да я сама в шоке, прикинь, каково будет им, – заметив меня, задумчиво показывает указательный палец, давая понять, чтобы я обождала минуту. Киваю и подхожу к её рабочему столу, собираясь выложить из сумки браслеты и заколку-цветок. – Ладно, Богдаш, ко мне Филька пришла, – закатываю глаза. Это прозвище тянется из детства из-за созвучия с моей фамилией – Филатова. – Перезвоню. Целую.
– Привет, – улыбаюсь подруге и киваю на выложенные в ряд браслеты. – Все готовы!
– Круто, – растерянно отвечает Софи, мимолетно скользнув по украшениям. – Привет.
– Что-то случилось? – хмурюсь и очерчиваю круг напряженного лица Сони.
– Да в общем-то нет… – сомневаясь, протягивает подруга. – Степа приехал, – безрадостно оповещает.
Смотрю на нее и поражаюсь. Она так это говорит, будто приехал ни ее родной брат-двойняшка, а седьмой родственник на киселе, с которым не общались лет десять, а он внезапно решил погостить.
– Как? – вылетает из меня изумленный глупый вопрос.
Степа должен был приехать ровно ко дню свадьбы сестры. Но одновременно с удивлением у меня внутри взрываются бомбочки радости. Мы со Степкой не виделись… шесть лет! Целых шесть лет, а она мне так прискорбно об этом сообщает?
– Вот так. Никому ничего не сказав. Сорок минут назад, – растерянно оповещает.
Да что с ней такое?
Это же такое крутое событие!
– И где он сейчас? – мое сердце нетерпеливо подпрыгивает вместе со мной.
– У себя в комнате.
Не раздумывая, срываюсь с места.
Малыш Степыч приехал!
В груди волнительно клокочет!
Мы не виделись шесть лет!
Шесть лет!
– Ты куда? – слышу в спину. – Юля, постой! Юль! – кричит подруга, но я уже сломя голову несусь на противоположный конец второго этажа. Туда, где находится комната Степки.
Я чуть ли ни с ноги вышибаю разделяющую нас с другом дверь, но на пороге меня пригвождает к полу словно гвоздями.
Замираю как вкопанная, боясь даже выдохнуть скопившийся в легких воздух. Я не могу этого сделать, потому что смотрю на … голые мужские крепкие ягодицы.
Мои глаза самовольно жадно их ощупывают и будто бы чувствуют, какие они упругие и натренированные.
С трудом оторвав от заднего места взгляд, я скольжу вверх глазами, захлебываясь обильным слюноотделением. Цепляюсь за ровные параллельные ямочки на пояснице, а затем долго-долго двигаюсь по рельефной спине и, кажется, бесконечному позвоночнику. И когда я добредаю примерно до лопаток, это чудо мужской природы медленно оборачивается, позволяя узнать в этом небоскребе – малыша Степу Игнатова.
Натужно сглатываю, когда наши глаза встречаются и мои… мои находятся ниже его. Это впервые, когда я смотрю на мужчину снизу вверх, и он – не мой отец.
Его рука падает, и я, опомнившись, опускаю глаза, замечая зажатое в пальцах влажное полотенце, а потом … я перевожу внимание левее, где примерно на уровни кисти, но ниже пупка, приветственно дергается его…
– Ахаф, ани тсарих миабэш сиар, ** – хрипловатый женский голос выдергивает меня от созерцания мужских кингсайз-прелестей и переключает на стоящую в дверях смежной ванной комнаты девушку. Жгучая, черноволосая, как уголь, она завёрнута в белое полотенце и смотрит на меня с таким же изумлением, как и я на неё.
Ее темные широкие брови соединяются в одну линию, приводя меня в чувства.
– Простите, – еле вытолкнув из себя извинение, ретируюсь из комнаты настолько быстро, что чувствую, как горят мои босые стопы.
*Паша и Миша – младшие дети супругов Игнатовых (Идеальные разведенные)
**с иврита – Любимый, мне нужен фен
Глава 3. Юлия
– Почему ты мне не сказала? – укоризненно бурчу Софье, копошащейся в холодильнике.
Я сижу на высоком стуле в обеденной зоне на первом этаже и нервно гоняю стакан с водой по поверхности столешницы. Слежу за мельтешащей подругой и пытаюсь унять оголтелое сердцебиение.
– Я орала вслед твоим сверкающим пяткам, но ты…
– Я не про это, – перебиваю. Моя агрессия пугает меня саму, потому что я – тот человек, который разговаривает с цветами и за мир во всем мире. – Почему ты мне не рассказывала, что у твоего брата есть девушка?
То, что я не дослушала Соню и влетела без стука в комнату Степана, – мой косяк, осознаю. Не знаю, на что я рассчитывала, врываясь к взрослому парню, которого не видела шесть лет. Это раньше не было проблемой, и в этом доме я была как родная: мы бегали из комнаты в комнату без преград, но это было в детстве, а сейчас никто из нас давно ни ребенок, но только я, видимо, живу прошлыми пережитками.
– Я сама об этом узнала меньше часа назад, – фыркает Софи. – Представь, я открываю дверь, а на пороге торчит мой брат, который должен приехать за день до свадьбы, с незнакомкой, которую он представил как свою девушку. Когда мы с ним разговаривали… – Соня задумывается, попутно выкладывая на стол блюдца с нарезанными сыром и ветчиной, – а это было чуть больше недели назад, о том, что он приедет не один, Степа ничего не говорил.
Это действительно странно… С учетом того, что месяц назад родители Степы и Сони ездили в Тель-Авив на вручение диплома и после возвращения не заикались о том, что в Израиле у их сына появилась возлюбленная.
Черт. Я чувствую себя неловко за свое поведение. Но я… я просто хотела поскорее его увидеть. Мы не виделись шесть лет. После окончания одиннадцатого класса Степан уехал в Израиль и поступил на медицинский. Об этом я знаю точно. Во-первых, он все детство трезвонил о том, что пойдет по стопам деда и его брата-близнеца, а, во-вторых, Сонька на протяжении шести лет была моим основным осведомителем, потому что странички в соцсетях у Степки нет (я искала его, да), а в Россию друг приезжал на каникулы всего несколько раз, и в это время, по удивительной случайности, в городе отсутствовала я. Месяц назад Степа окончил Тель-Авивский университет и, как рассказывала тетя Агата, по израильским правилам выпускники после получения диплома должны пройти обязательную годовую стажировку, поэтому Степа оставался решать вопросы по практике, а приехать на свадьбу сестры планировал точно к её дню.
– Понятно, – делаю глоток воды, смачивая сухость во рту.
Мне ничего не понятно.
И то, что наличие девушки у Степы меня выбило из колеи мне не понятно тоже. Почему меня это задело? Ничего удивительного в этом нет, ведь у него, в отличии от меня, комплексов по поводу его роста априори быть не может.
– Ты успела ее разглядеть? – Софья понижает голос и кивает на лестницу.
– Нет, – кручу головой, понимая, о ком говорит подруга.
Я успела увидеть только ее смоляные мокрые волосы и невысокий рост.
– Она мне не понравилась, – пренебрежительно скосив физиономию, Соня морщится. Она такая. Открыто и в лицо может обнародовать то, что думает. Я так не умею. Я умею в своей голове вести переговоры, умею ругаться и мысленно даже послать, но вслух не скажу. По крайней мере сейчас. До четырнадцати лет я могла двинуть в челюсть. – Её, кстати, Сара зовут, – закатывает глаза подруга под мой нервный смешок.
– Главное, что она нравится твоему брату, а тебе…
– Доброе утро, – стакан в моих руках чуть ли ни трескается от глубокого бархатного баритона.
Я сижу спиной к входу в столовую и ею же ощущаю холодок.
Умоляюще смотрю на подругу, но о чем я умоляю – не знаю. Возможно, о спасении меня от неловкости встречи со Степой после того, как я нагло ворвалась к нему в комнату. Свой пульс я слышу у себя в ушах. Нужно приветливо развернуться и попробовать начать нашу встречу сначала, но я сижу, как приклеенная к стулу, и боюсь даже моргнуть.
– Привет еще раз, – отзывается Софи.
Сидеть вот так спиной в гостях, а сейчас я именно так себя ощущаю в этом доме, который для меня как родной, – нагло и бесцеремонно. Поэтому слегка откашлявшись, кручусь на высоком табурете и поворачиваюсь к парню и … девушке. Прежде всего я замечаю их сцепленные руки, следом поднимаю глаза и пересекаюсь ими с мужскими. Ровно секунду они жгут мне сетчатку, а затем устремляются на брюнетку, меняясь в оттенке.
–Доброе … кхм… утро, – выдавливаю из себя таким голосом, словно я три дня просидела в морозильнике. – С приездом! – растягиваю губы в доброжелательной улыбке.
– Ага, – равнодушно бросает Степан. – Сара, – представляет девушку друг детства и оглаживает ее лицо мягким взглядом, совершенно не таким, каким одарил меня секундой ранее. А следом его речь становится для меня журчанием ручья, потому что он переходит на другой язык и, кажется, это еврейский или как правильно он называется? Арабский, иврит?
Кошмар!
Степан о чем-то говорит этой Саре, на что она неохотно улыбается, а потом смотрит исключительно на меня:
– Шалом льхулам! Наим ляки отха. Ани Сара.*
Надеюсь, мое лицо не выглядит как у слабоумный, потому что я смотрю на нее и ни фига не понимаю. Оборачиваюсь к Соне, но та тоже не помощник, потому что ее лицо выглядит еще хуже, но она и не старается этого скрыть. Не помню, чтобы Софья владела ивритом.
Нас спасает Степа:
– Она рада с вами познакомиться, – переводит и подталкивает девушку вперед. Они входят в кухонную зону, и друг выдвигает из-под столешницы стул, помогая Саре усесться напротив меня, а сам отходит к кофемашине.
– А мы-то как, – бурчит себе под нос Софи, но слышно всем. Степан никак не реагирует на ее демонстративный выпад, и в целом они ведут себя как раньше: отчуждённо и ровно к друг другу. У них с детства некая холодность в отношениях, хоть они и двойняшки. Это у Михи с Пашкой одна эмоция на двоих и, кажется, что если одному больно, то и второй ощущает аналогичное, а Соня со Степой – они с разных полюсов.
Я очень хочу рассмотреть друга, потому что по прошествию шести лет я еле узнаю в нем того щуплого мальчишку, которого помню, но два черных глаза, высверливающих дыру в моем подбородке, не дают мне этого сделать.
Наигранно улыбаюсь Саре. Я сижу выше нее, и ей приходится слегка задрать голову. Зато я могу рассмотреть ее, потому что она, не стесняясь, делает тоже самое. Я хочу быть приветливой с ней. Поэтому улыбаюсь шире. Она великодушно одаривает меня своей улыбкой, скорее похожей на ухмылку, и я чувствую, что я ей не нравлюсь.
Я не могу ее осуждать, потому что не знаю, как бы относилась к человеку, который ворвался в комнату моего парня и нагло разглядел всё то, что ниже его пупка. Черт, я опять краснею. От картинок перед глазами, которыми щедро одарил меня Степан, мои уши горят и щека. Я касаюсь её и словно стряхиваю с кожи чей-то невидимый взгляд.
