Сара гуляет по мне заинтересованно. Мы с ней обе молчим. Я бы с ней заговорила, но я не знаю иврит. Я даже английский толком не знаю, и моего языка хватает лишь на то, чтобы сказать: «Лондон из зэ кэпитал оф Грейт Британ». Но вряд ли эта информация ее удивит.
Сара симпатичная. У нее какая-то особенная привлекательность: она хрупкая, аккуратная и ладно сложенная. Она не дылда. Кудрявые волосы по плечи высушены и аккуратно уложены. У девушки черные широкие брови и чернющие ресницы, а нос с небольшой горбинкой. Белая футболка оттеняет её загорелую ровную кожу.
Черт, она яркая и необычная.
Я ловлю ее взгляд в вырезе своего сарафана. Этот взгляд… он недобрый, и я машинально поправляю лямки платья, стараясь прикрыть свою грудь без верхней части белья. Мне неуютно под ее темным прищуром.
Две чашки с кофе с глухим ударом опускаются на стол. На автомате перевожу внимание на руки, которые это сделали. Веду глазами по этим рукам: крепкие, жилистые, красивые. Касаюсь предплечий и очерчиваю бицепс. Эта гора мышц принадлежит Степану. Он тоже упаковал их в белую футболку, и вместе с Сарой они смотрятся как те самые романтичные пары, которые даже одеваются во всё одинаковое.
Не задерживаясь на трицепсе, поднимаюсь вверх по мужской шее, спотыкаюсь о выпирающий кадык, очерчиваю подбородок, на котором ямочка всегда меня умиляла, сейчас же… она – единственное, что осталось от того мальчишки, и она не умиляет, а придает парню мужского шарма.
Господи, я не узнаю своего друга детства! Я в открытую рассматриваю лицо Игнатова, а он… он на меня не смотрит, игнорируя мое присутствие. Я как пустое место. Мы не виделись шесть лет, и я с уверенностью могу сказать, что соскучилась по этому парню, а он, кажется, вообще забыл, кто я такая, и это напрягает.
– Тъюда!**– Сара поворачивается к Степану и благодарно ему улыбается, когда он подтягивает к ней стакан с кофе.
– Может, вы хотите перекусить? – интересуется Соня и встает рядом с братом, и я в который раз за сегодняшнее утро поражаюсь: было время, что Софи была выше Степана, а сейчас ее голова находится на уровне его предплечья. Господи, он что, все шесть лет сидел на удобрениях?
Я не могу поверить своим глазам. А ещё я всё жду, что мой друг обратит на меня внимание, и хотя бы спросит, как у меня дела, но куда больше его интересует ветчина, которую он с особой изысканностью укладывает на ломтик хлеба и предлагает своей девушке.
Я сижу напротив этой пары и гоняю в пальцах пустой стакан с водой.
–Как дела? – смотрю на Степу, делающего глоток кофе. Его лицо невозмутимо и безэмоционально, когда я спрашиваю, а вот Сара замирает и ловит каждое мое слово.
– Как видишь, – равнодушно пожимает плечами, а я … я готова взорваться!
На меня это не похоже, но и на него тоже. Степа всегда был другим. Это Соня отличалась скверным и тяжелым характером, а Степка… блин, да он был милейшим, добрым созданием! Это мое неблагоразумное появление в его комнате так задело? Из-за этого он ведёт себя как капризная девочка? В чем причина? Можно же не заострять на этом внимание, перевести всё в шутку и поболтать как старые добрые друзья?
Как видишь…
Это что за ответ?
Я ничего не вижу! Кроме его пренебрежения и отчуждения, и меня это злит. Что с ним такое? Сложный перелёт?
– Филь, может тебе сделать кофе? – я вижу, как дергается кадык парня, после произнесенного Софьей ко мне обращения.
Удивительно, но в нашей компании подруга старается снять напряжение, которым искрит столовая. Обычно, миротворец – я, но сейчас я не знаю… у меня подгорает.
– Ммм, нет, Сонь, спасибо. Мне уже пора, – я встаю со стула.
Мне и правда пора. Через полтора часа в салон приедет жених за свадебным букетом, который я собрала сегодня рано утром. Но основная причина моего побега в том, что мне некомфортно. Я как оплеванная.
– Я тебя провожу, – Сонька подцепляет меня под локоть и вместе со мной вылетает из кухни. Я даже не оборачиваюсь, чтобы попрощаться с Игнатовым и его пассией. – Мама с папой будут в шоке, – шелестит подруга. – Откуда он ее взял? Неприятная, скажи? – бурчит как склочная старуха.
– Я не знаю, – поджимаю губы. – Обычная девушка, – вру я.
Мне она не нравится тоже.
И Степе бы я никогда такую не пожелала, но, увидев его сегодня, думаю, они подходят друг другу.
– Я тебе позвоню, – Софья лезет обниматься.
– Хорошо, – через силу улыбаюсь и надеваю сандалии.
После обеда мне Софи действительно перезванивает, но не для того, чтобы обсудить сплетни и приезд брата, а для того, чтобы пригласить на ужин, который её родители устраивают в честь приезда Степана. Я хотела бы отказаться, но ужин будет семейным, а это означает, что за большим столом в доме Игнатовых соберётся две дружащие сотню лет семьи: Филатовы и Игнатовы, поэтому сегодня вечером я иду с мамой и папой в гости.
*Всем привет! Рада познакомиться! Я Сара – с иврита
**Спасибо! – с иврита
Глава 4. Юлия
– Юлька, че приуныла? – тормозит рядом со мной дядя Леон. Слегка приподнимаю подбородок и смотрю на крестного, в руках которого пышет полный тазик шашлыка.
Пахнет аппетитно. Но не думаю, что сегодня мне что-нибудь полезет в рот.
– Нет, – непринужденно улыбаюсь. – Отдыхаю.
Дядя Леон подозрительно меня осматривает, словно не верит моим словам.
– А Софья где? – крутит головой по сторонам в поисках дочери. – Ссс, – шипит и морщится, – горячий, – дует на пальцы, удерживающие эмалированную громадину.
– Они с Богданом поднялись в комнату, – необдуманно брякаю и поджимаю губы, осознавая, как двузначно прозвучала фраза. – Ну в смысле Соня переодеваться пошла, а Богдану, кажется, по работе позвонили, – тут же исправляюсь.
– А-аа, – мягко улыбается крестный. – Ну не кисни, сейчас за стол будем садиться, – подмигивает и уходит к столу, накрытому на террасе на заднем дворе у бассейна. Поздний вечер – время суток, когда можно дышать. Солнце село, давая возможность выползти на улицу, не обливаясь лошадиным потом.
Поэтому решено было накрывать стол во дворе. Здесь очень уютно: фонарики, развешенные по садовым деревьям и отражающиеся в голубой прозрачной воде бассейна, подстриженный аккуратный газон, выстланные диким камнем дорожки, фоновая музыка, настроенная близнецами, и журчащий стрекот сверчков – всё это меня всегда расслабляло, и сегодня я могла бы чувствовать себя уютно, но дядя Леон прав: я страдаю.
Подтянув ноги к груди, я сижу в низком ротанговом кресле недалеко от бассейна и ощущаю себя тем самым пятым колесом для телеги.
Сонька удрала с женихом наверх, близнецы сидят в беседке и рубятся в игры на телефонах, папа с крестным колдуют над шашлыком, а Агата и мама выгнали молодежь, сервируя стол без нашей помощи. Я не знаю, куда себя приткнуть. Мне жутко неуютно. И я хотела бы соврать, что мне нет никакого дела до того, что Степан, мой давний друг детства, меня игнорирует, но меня это чрезвычайно волнует, потому что я все-таки надеялась на этот вечер и на то, что Степа уделит мне капельку своего ценного внимания, но как только мы с родителями вошли в дом Игнатовых, это внимание было подарено всем: моей маме, с которой он долго и тепло обнимался и чуть ли не подбрасывал её к потолку; моему отцу, с которым они мерились ростом, и даже спящему Герману, любезно потрепав того за холку. Мне же достался кривой скошенный мимолетный кивок в знак приветствия и всё. Это – единственная эмоция за то время, которое я сижу в одиночестве в кресле и наблюдаю за воркующей парой. Они сидят на террасе за столом.
Мне отлично их видно.
Они снова одеты одинаково, но не выглядят довольными.
Я слежу за ними, да. В те моменты, когда Сара не смотрит на меня, я за ними слежу. И кстати, она единственная, кто поглядывает на меня этим вечером. Ее колючий взгляд я чувствую открытыми участками своего тела.
Сара сидит на плетеном диванчике, сдвинув нахмурено брови. Она лупит себя то по щеке, то по руке, отмахиваясь от комаров. Она злится. Я не знаю, как на счет кровопийцев в Израиле, но у нас, как только скрывается солнце, вылазят мелкие пакостные вампиры, и каждый горожанин знает, что выходить на улицу, не искупавшись в спрее от укусов насекомых, опасно для жизни. В отличии от нее Степан сидит расслабленно, расставив колени в стороны. Он себя не лупит, и меня удивляет, почему он не позаботился о своей девушке, у которой скоро повалит дым от злости из ноздрей.
Сара к нему поворачивается и о чем-то возбужденно говорит. Я не слышу. Но вижу, как она резко вскакивает. Нависнув над Степой, ее губы шевелятся, а потом девушка порывается уйти, но Игнатов поднимается и хватает ее за локоть, притягивая к себе.
По мне пробегает холодок от того, что такого исполосованного агрессией лица я не видела у друга никогда. Он о чем-то втолковывает своей девушке, отчего та стискивает губы, а затем смиренно усаживается на свое место.
Они спорят, ругаются?
Прикрыв глаза, Степа смотрит, кажется, в никуда, но в ту же секунду я не успеваю спрятаться, потому что его взгляд пересекается с моим. Всего на сотую долю секунды, а потом вновь ускользает.
Промаргиваюсь от того, что в глазах стало сухо.
Обернувшись к девушке, до меня долетают глухие шипящие звуки иврита, когда Степа обращается к Саре, и через несколько секунд он размашистыми шагами направляется в сторону наших отцов.
Я провожаю его широкую спину взглядом.
Жадно цепляюсь за ткань черной футболки, плаваю по коренастому телосложению. Крепкие икры и мощные предплечья привлекают внимание, уверена, каждой женской особи, а меня троекратно, потому что я не узнаю. Я не узнаю в этом Голиафе своего друга детства. И как бы мне сейчас не было досадно и обидно, но стоит признать, что этот парень чертовски привлекателен.
Когда он успел так вымахать? И самое главное – в кого? Агата – аккуратная миниатюрная женщина, и даже сейчас в свои пятьдесят один год она – беспрекословная Богиня. Такая же тонкая, изящная и утончённая как в молодости. Кажется, что ни одна беременность не испортила ее хрупкую фигуру, зато изрядно поиздевалась над дядей Леоном. Крестный немного сдал. За последние несколько лет его виски заметно поседели, а на лице появилась парочка глубоких морщин. Но в целом он все такой же позитивный, потрясающий мужчина, в которого в детстве я была влюблена. Ну мне казалось, что я была влюблена в своего крестного, потому что в этого мужчину – порядочного семьянина, весельчака и добряка ну просто невозможно не влюбиться!
Когда Степа подходит к нашим отцам, он практически одного роста с моим, но гораздо выше Леона. Они втроем смеются, и три мужских баритона приводят в движение водную гладь бассейна.
Я улыбаюсь тоже. Мне приятно видеть этих близких мне мужчин вместе: папу, над которым время не властно и, кажется, он даст фору тому же Степе; крестного, улыбка которого освещает этот поздний вечер, и Степу – моего друга детства, но отчего-то игнорирующего меня в настоящем.
Мне грустно. Я скучала по нему. По тому мальчишке, таскающему мне открытки с детскими забавными признаниями в любви; по мальчишке, громче всех «болеющему» за меня на соревнованиях, по тому подростку, который в день своего шестнадцатилетия в тайне от всех набил маленькую татуировку под левой грудью в виде витиеватой буквы Ю, я скучаю по тому парню, который встречал меня на первом курсе после занятий с подтаявшим мороженым в руках. Это всё было так мило, по-детски наивно и несерьезно, но искренне. Мы дружили. А сейчас? Что произошло сейчас? Его настолько оскорбило мое беспечное вторжение в комнату? Согласна, вышло неудобно, но я бы извинилась, мне не сложно. Так он дистанцировался. А мне так хочется с ним поболтать. Расспросить, как он жил все эти годы, откуда взялись безупречные кубики на его прессе и литые мышцы на руках, узнать про его учебу и поделиться своими достижениями, а он… он просто вычеркнул меня из своей жизни, наверное, вместе с той самой татуировкой. И я могла бы набраться и смелости, и наглости, чтобы спросить у него лично, но… темноволосая девушка охраняет его как федеральная служба безопасности, не оставляя Степу ни на секунду.
Грузно вздыхаю, чувствуя жжение на скуле. Прикасаюсь к щеке и поворачиваю лицо, встречаясь с черным прищуром Сары.
Глава 5. Юлия
Я гоняю кусок шашлыка по тарелке, к которому ни разу не притронулась. Делаю максимальный вид озабоченности его прожаркой, но на самом деле мне на него плевать, даже если бы он был из динозавра. Меня посадили напротив Сары и Степы. Я не прячусь от них, но мне дискомфортно.
– Степ… кхм, – откашливается тетя Агата и нарушает тишину, которая установилась после того, как крёстный провозгласил первый тост в честь приезда сына и его «подруги». Так он окрестил Сару, но думаю она не в обиде, потому что понимает русский язык так же, как я иврит. – Почему Сара не ест шашлык? Она вегетарианка?
Поднимаю лицо, которое до этого прятала в своей тарелке, и смотрю вперед. Действительно, на блюде девушки аккуратной горкой разложен овощной салат, заправленный растительным маслом.
Кажется, что все вокруг тоже перестают жевать и смотрят в тарелку Сары.
Степан невозмутимо оставляет вилку на салфетке и откидывается на спинку плетёного диванчика, на котором они с Сарой сидели с самого начала вечера.
– Нет. Она ест мясо. Но только кошерное. Сара – еврейка, мам, – Степа насмешливо выгибает бровь по типу «тебе ли не знать».
Молниеносно перевожу взгляд на Агату, которая после слов сына закашливается сильнее и хватается за стакан с водой. Обмахивая себя рукой, тетя судорожно делает огромные глотки. В ее тарелке несколько кусков свиного шашлыка, и Агата – тоже наполовину еврейка.
– Сын, – вклинивается дядя Леон, порицательно глядя на Степу, – а ты мог бы и предупредить, что Сара придерживается правил иудаизма. Мы бы… сообразили куриный шашлык, правда, милая? – Леон поворачивается к Агате, и они безмолвно разговаривают между собой, будто только им двоим известен скрытый смысл сказанных Леоном слов.
Агата вновь кашляет и стучит себе по груди.
– Не страшно, пап, – усмехается Степа, складывая руки на груди. – Сара не останется голодной этим вечером, – посмеиваясь, изрекает.
Одновременно с Агатой закашливается моя мама. И только мой отец расслабленно смеется и одобрительно показывает Степану поднятый вверх большой палец.
Я одна чего-то не понимаю?
А нет, не одна, потому что после прозвучавшего имени Сары, девушка смотрит на Степу круглыми вопросительными глазами. Должно быть, ей более некомфортно, чем мне, потому что, не улавливая смысла, я хотя бы понимаю саму речь, а она, вообще, как в вакууме. Мне даже становится ее жаль.
Степа поворачивается к Саре и с обаятельной ухмылкой, понизив голос, шепчет:
– Халайла мхаке лану лайла кхам. Кэн, мотек?*
Сара смущенно поджимает губы, но тут же испуганно вздрагивает под резкий вскрик тети Агаты:
– Степа! – каркает Агата, возмущённо округляя глаза и краснея, как рак. – Твоя мать – наполовину еврейка! И я еще помню иврит! – и выгибает бровь так же, как это сделал Степан несколькими минутами ранее, намекая на «тебе ли не знать».
– Прости, мам! – смеется Степа, запрокинув голову слегка назад.
Я бы хотела полюбоваться смеющимся другом, но в другом месте и в иное время, а не тогда, когда Агата злобно зыркает на сына, стиснув губы в тонкую, еле заметную линию. Никто за столом не понял, о чем они трое говорили, и это напряжение коснулось всех, кроме близнецов, наяривающих, как в бездонную бочку, шашлык, и Германа, спящего у водяного распрыскивателя.
Я не знаю, как тетя Агата отреагировала на появление Сары, я не знаю, как ее приняли в доме вообще, но то, что мамина лучшая подруга поглядывает за девушкой настороженно, говорит о том, что она – не в восторге. Но у Агаты своеобразный характер, и я не знаю, кем должна быть та, которая достойна ее любимца-сынка. А вот дядя Леон крайне обходителен и доброжелателен, но он по своей натуре такой, кто примет даже адвентистов седьмого дня.
– Степа, – звенит голос моей мамы. Она выглядывает из-за плеча папы и растягивает губы в улыбке. Моя мама – психолог и понять, что ситуацию за столом нужно спасать, – для нее не проблема. – Я еще раз хочу поздравить тебя с окончанием университета. А какую ты специализацию выбрал?
Степа ставит один локоть на стол и разворачивается к моей маме, чтобы было удобнее иметь с ней зрительный контакт.
– Спасибо, – его улыбка приторная до тошноты. Он раздает ее всем, кроме меня. – Пластический хирург, – поясняет Степа.
У меня падает челюсть в тарелку. Уверена, звук ее падения слышат все, потому что в ту же секунду мой бывший друг поворачивается ко мне и нахмурено смотрит мне в глаза с читаемым в его взгляде вопросом «что-то не так?».
– С таким ростом? – кажется, это мой голос. Ну да, совершенно точно эту несусветную чушь спросила я. Господи, я чувствую, как мои щеки печет. Теперь все присутствующие смотрят на меня, делая центром внимания. Я не люблю быть в центре внимания.
Даже Герман поднял голову и сдвинул толстую шкуру на лоб, ментально изрекая: «Это спросила рельса, длинною в 180 см?».
Рядом куском мяса давится Сонька.
– А что с ним снова не так? – Степан подается корпусом вперед, заставляя меня прижаться к спинке ротангового стула.
Снова…
В смысле снова?
Степа смотрит так, что мне хочется расслабить пуговицу на джинсах. У меня скручивает живот.
Мы говорим? У нас диалог?
– Я… – мои глаза мечутся. Я не знаю, что ему ответить на мой бред, когда своими глазами он оставляет борозды на моем лице.
– Пластический хирург! Невероятно! – спасает меня мамуля. – Будешь делать людей красивыми и счастливыми! – восторгается.
– Ага. И Саре своей нос подправишь, – не отрываясь от мяса, вворачивает один из близнецов.
– Павел! – рявкает крестный под угарный ржач второго близнеца.
