– Простите, герр Бер. Такого больше не повторится.
– Чего ты добиваешься? Ты дразнишь меня? Можете оставить бумагу, если она вам не нужна. Я ее тоже уничтожу.
– Никто не знает. Никто не узнает. Нет, я… всего лишь хотела показать, что я могу.
– У вас есть работа, фрау Мэллори. Вам нравится ваша работа?
– Да, герр Бер.
– Вы хотите, чтобы у вашего руководителя появилась запись в служебном деле за то, что он плохо рассказал вам о корпоративной этике?
– Нет, нет, герр Бер.
– А в вашем деле?
– Если вы сочтете это нужным.
Я смотрел на нее пристально, стоя вполоборота, она дышала ровно, но зрачки были расширены. То, что происходило, было похоже на то, как если бы я засунул галстук в шредер и наблюдал с любопытством, что произойдет.
Я нажал кнопку повтора операции, из принтера вновь начали вылезать листы с блок-схемой.
– Я не зверь и не поп-звезда, чтобы меня преследовать. Я не понимаю намеков. Сексом я с подчиненными не занимаюсь, меня не интересуют никакие виды отношений, вы все это сами прекрасно видите. Да что же это такое, нет полей, проклятый принтер! Я все время забываю, что он необучаемый.
– Увольте меня, если хотите.
– Вы хороший сотрудник, фрау Мэллори, как можно!
– Я все вижу, я внимательна. Я слушаю… сь.
Я покачал головой, я улыбался.
– Ты сказала, ты хочешь быть полезной. Пожалуй, вам, все же, стоит попробовать другой принтер. У меня есть для тебя задание.
Дороти нажала на кнопку, печать остановилась.
– Все что угодно, герр Бер.
Я протянул руку, она вложила мне в ладонь стопку только что распечатанной бумаги – и листы были еще теплыми.
Я держал бумагу над шредером – так, будто угрожал ему – или дразнил.
– Сегодня мероприятие в Деннерляйн, в представительстве по федеральным делам. Мне нужно сопровождение. Реквизит отправлю заранее, заеду за тобой в девять.
– Я в вашем распоряжении, герр Бер.
Пальцы разжали стопку, бумага упала в готовый уничтожать все что угодно шредер.
– Хорошо.
У нее покраснели кончики ушей – и только это выдало ее реакцию. Я развернулся на пятках и пошел обратно в кабинет.
18. Вайс
[Германия, Берлин, Панков]
[Германия, Берлин, Тиргартен]
Когда Дороти появилась на пороге подъезда, водитель вышел, чтобы открыть пассажирскую дверь. Я сидел на заднем сиденье, я уже знал, что спина пиджака помнется, но мне было все равно.
Меня слегка тошнило – от парфюма, которым я пользовался только на мероприятия и только на одежду – потому что даже ненавязчивые и приятные запахи, задерживающиеся надолго, я плохо переносил.
Девушка с короткой стрижкой, сверкающими длинными серьгами, в черном шелковом платье – открывающем спину, спадающем волнами на высокую грудь, – приблизилась к машине, она села рядом ловко, но так, словно залезала в пасть ко льву.
Ей было неудобно в туфлях. У нее красивые ноги.
На коже – синяки и ссадины, но они почему-то кажутся частью ее образа – потому что по ней видно, что она спортсменка. Ее никто не знает на вечеринке, ее сочтут моей подружкой – и редким случаем, когда я кого-то выгуливаю на публику.
– Делать ничего не нужно, нужно просто наблюдать и слушать. Сплетни, кто с кем знаком, кто с кем больше разговаривает, кто на кого косится.
Она сидела прямо и напряженно, она держала колени сведенными, подол платья соскользнул на пол – пусть и она его бережно минуту назад положила на сиденье.
За окнами мелькали огни вечернего Берлина.
– Некоторых из гостей ты уже видела. Про каждого из них нужно определить, что бросается в глаза, и что про них самое неочевидное.
Длинные черные ресницы – ровные и не слипшиеся даже от туши – совершили взмах.
– Если поняла, скажи вслух.
– Да, герр Бер.
– Задача моего визита на вечеринку – эту или какую-либо другую – держать все в порядке. Это такая же Байесовская игра – где природа постоянно вмешивается в порядок вещей, и мне нужно поддерживать в системе стабильность.
Я посмотрел на нее.
– Я поняла, герр Бер.
– Когда тебя спросят, кто ты, не говори, что ты работаешь в Глокнер. Все остальное – на твое усмотрение.
Я щедр… Раньше я никому не давал делать что-то по его усмотрению.
Мы ехали остаток пути молча, я не подавал ей руку, когда она выходила из машины, я ее не касался – но не потому что избегал, а потому что так получалось.
Привычный цирк с круглой ареной и высоким куполом, полосатый шатер и звери разных дрессировщиков… Торжественное мероприятие от автомобильного концерна по случаю запуска маркетплейса для сервисов удаленного управления, мониторинга показателей топлива, заряда, пробега и прочих данных с датчиков. Интерфейс получения данных для авторизованных разработчиков, особые условия для клиентов, вступивших в программу, шаг в бездну компромиссов между безопасностью и открытостью.
Щелчки зеркал фотоаппаратов и свист вспышек, все те же лица, все те же дежурные фразы приветствий, коротких диалогов. Сделать круг по периферии, задержаться у стенда, у плаката с логотипами спонсоров и партнеров… Дороти везде следовала со мной, чаще – чуть позади, но я отступал ей за левое плечо, говорил намеренно тембром, от которого у нее на коже шеи и плеч появлялись мурашки. Меня забавляло, как округляли глаза и кивали собеседники – когда она скромно и просто отвечала, что она с детства занимается полупрофессиональным женским боксом, – и как она косилась на меня, ожидая одобрения.
Науман, Штойбер, Фабиан Йегер – из Департамента культуры и коммуникаций Министерства иностранных дел, – все с женами – которых они оставили поедать закуски и запивать шампанским; Роуз Вайс – дипломатка из юридического отдела – с мужем, который оказался шестифутовым атлетом-моделью.
Бюхнер был здесь же. Ему принадлежали площади бизнес-кварталов и производств, он задавал тренд на стоимость аренды во всем Берлине.
Я вручил Мэллори бокал с шампанским, не касаясь пальцев, и пошел к Бюхнеру.
– Герр Бюхнер!
– Герр Бер, – отозвался он, оборачиваясь, в руках у него уже была целая тарелка канапе с каперсами. – Сукин сын.
Последнюю фразу он сказал на порядок тише – но с той же злой иронией.
– Жрешь? – улыбнулся я.
– Твое здоровье.
– Попробуй те, что с птицей.
– Однажды ты дошутишься.
– Я хотел тебе кое-что сказать, – я полез в карман пиджака, изображая, что что-то ищу. – У тебя есть ручка?
Бюхнер поставил блюдо на стол, но уже жевал. В кармане я обнаружил листок – белый и квадратный – но уже ничему не удивился. Я обернулся, будто невзначай, взгляд упал на стоящих вдалеке Вайсов.
Бюхнер подал мне ручку – и уже наблюдал с набитым ртом, как я тянусь к салфетке на столе, как рисую на ней лежащую на боку восьмерку, знак бесконечности.
Затем я начал рисовать арку над восьмеркой.
– Это тебе, герр Бюхнер. Пошел нахер.
Он моргнул, прежде чем ответить:
– Ты труп, сраный клоун. Готовь плавательный костюм для прыжка в канал.
– Я бы предпочел быть скормленным кабанчикам в заповеднике Шпандау. После тебя, конечно.
Я положил ручку поверх салфетки. Рисовал я не очень, но изображение было вполне однозначным.
– Как это понимать?
– Я с тобой больше не работаю.
– Ты не можешь больше со мной не работать. Ты работаешь на меня.
– Нет.
– Ты пожалеешь.
– Нет.
Я улыбался еще шире, я пожал плечами. Он даже не подозревает, что его люди давно хотели переворот, а федеральное центральное налоговое управление уже заинтересовалось им – потому что Фогель этому поспособствовал.
Я сперва разозлился, что все оказалось еще хуже, чем я предполагал – и облава с письмом в заброшенном цехе была не по заказу конкурентов. Фогель перешел дорогу Бюхнеру, Фогель не доверял никому, кроме меня, Фогель опоздал в своей просьбе о помощи…
Я рисковал – но я больше не хотел сидеть на пороховой бочке. Когда я на это подписывался, я знал, что когда-нибудь это придется прекратить – и уже тогда придумал план выхода.
План, конечно, не включал рисование членов на салфетках и открытую конфронтацию – но их возня мне осточертела, и я не боялся последствий.
Я взял с его тарелки закуску и пошел прочь. Я жевал, я ощущал гневный взгляд, сверлящий спину, Бюхнер был больше растерян – и он никогда не воспринимал меня всерьез.
Бокал в руках Дороти был по-прежнему заполнен – и это был все тот же бокал.
– Ты не пьешь алкоголь?
– Не вижу в нем прикладной пользы, – ответила она.
Я уже поравнялся с ней, когда она, стоявшая в окружении женщин, рассеянно извинилась и пошла ко мне – отреагировав на мой взгляд как на вербальный или тактильный приказ подойти ближе.
– Делай вид.
Она поднесла бокал ко рту, стойкая помада не отпечаталась на стекле даже от соприкосновения края с губами – в имитации глотка.
– Роуз, какой приятный сюрприз!
Роуз Вайс и ее муж стояли лицом друг к другу, изображая воркование. Они были заметной парой: блондинка с правильными чертами треугольного лица и прической каре, голубоглазый шатен с широкими плечами, узкой талией и гладко выбритым подбородком.
Костюм Вайса был ему впору – но пуговица на животе была будто не на своем месте. Выглядит так, будто он резко похудел… Если учесть, как он и его приятели проводят время в Кит-Кате, неудивительно.
– Мориц! – воскликнула Вайс. – Рада тебя видеть!
Меня все рады видеть – если я им полезен. Я порой не рад видеть даже тех, кто полезен мне.
– Рихард, это Мориц Бер, – продолжила Роуз. – Тот самый, который…
– Который на телевидении с плюшевым медведем подрался, – со смехом перебил ее я. – Да, это я.
Я протянул руку, Вайс пожал ее – глядя в глаза открыто и будто бы без каких-либо мыслей.
Вайс был похож на чистое, идеально ровное зеркало.
– Нет, не тот самый, – отозвалась Роуз. – Мориц, это Рихард, мой муж.
– Как поживаешь, Рихард.
– Да вот, пришел угнать автомобиль.
Он указал подбородком на выставленный в центре зала кабриолет, усыпанный воздушными шарами, в окружении моделей в костюмах гонщиц.
