Александр Буховцов "Змей, умеющий говорить"

– В этом нет никаких сомнений. Пояс с деньгами защитил ее внутренние органы, но у нее сломаны несколько верхних ребер. Синяки и ссадины на лице, руках и ногах – это мелочи. Я наложу на ее грудь тугую повязку, а на ссадины целебную мазь. Чтобы вы понимали, мазь, которую я собираюсь использовать, состоит из пятидесяти пяти ингредиентов. Эту мазь изобрел мой дед, который тоже был лекарем, но не в столице мира, а в моем родном городе Хараксе. Я не чета моему деду, хотя кое-что и смыслю в медицине. Вот мой дед, лекарь Досифей, был настоящая величина! – Афинодор встал со стула и подошел к шкафу, стоявшему в смотровой. – О чем это я? Ах, да… мой дед…Где же эта мазь? Вот же она. Полюбуйтесь на эту баночку для мази. Она из слоновьей кости. Какая тонкая работа! – Афинодор взял баночку, вернулся на свое место и начал аккуратно втирать мазь в раны. – Мой дед передал мне многие секреты врачебного ремесла. Впрочем, ремесло, это не подходящее слово. Более подобающим словом будет – искусство! А как вы думали!? Именно искусство.

– Господин Афинодор, я хочу преподнести вам в дар пятьдесят пять кератиев, по числу компонентов вашей чудесной мази, – Герман достал из пояса пятьдесят пять серебряных монет и поставил их стопками на столе.

– Вы что, не слушали, что я вам говорил? – возмутился Афинодор, продолжая обрабатывать раны. – Это не моя мазь, а моего деда, великого лекаря Досифея. Я обратил внимание на наличие у вас неприятных для собеседника отрицательных черт. Вы все время перебиваете и не желаете слушать. Впрочем, это одно и тоже. Вы бы… забыл, как вас зовут…

– Меня зовут Герман.

– У меня прекрасная память! Я помню, что вас зовут Герман. Какое все-таки у вас варварское имя. Так вот! С наличием этих отрицательных черт вы не смогли бы работать лекарем. Настоящий лекарь, это хорошо настроенный, очень сложный и прекрасный инструмент. Инструмент, настроенный на точное определение, то есть диагностику заболевания. А для того, чтобы точно диагностировать, необходимо два умения. Первое – не перебивать и второе – умение слушать! Впрочем… это, возможно, одно и тоже.

Герман и Фемел переглянулись.

– Мой дед…

– Прошу простить меня, господин Афинодор, что я снова вас перебиваю, но могу ли я попросить вас утром отправить мою бедную жену в больницу, ту, в которой вы работаете, где она сможет находиться до своего полного выздоровления. Я заплачу любую сумму, в пределах разумного.

– Нет, нельзя. Больница рассчитана на сто мест, а больных, которым посчастливилось находится там на излечении, сто двадцать. Несчастные лежат на соломе в коридорах, и ваша жена там не поместится.

– Очень жаль… Но, возможно, я смогу оставить ее у вас до утра. Мне и моему племяннику требуется решить некоторые вопросы, связанные с выездом из города. Необходимо найти лошадь или мула, и телегу, для того чтобы перевезти мою несчастную жену.

– Это пожалуйста. Утром придет служанка. Она посидит с вашей женой, до вашего возвращения. Я вас провожу к выходу.

– Эта сумасшедшая ночь когда-нибудь закончится? – спросил Герман у Фемела, когда они оказались на улице.

– Ночь как ночь, ничего необычного, – ответил Фемел.

– Тогда в путь. Кто обнаружил труп? – спросил Герман, освещая дорогу факелом и внимательно глядя под ноги.

– Хозяин постоялого двора, – ответил Фемел. – Он и кликнул воинов, как будто уже не было поздно, и они могли кого-то схватить. Бежал по улице в ночном хитоне, вопил во все горло, колотил руками и ногами в городские ворота. Стража решила, что начался штурм. Бросили несколько зажженных факелов со стены, кто-то уже наложил стрелу на тетиву. Одним словом, битва шутов и фигляров.

– Ты допросил стражников? – удивился Герман.

– Около четырех часов назад, – ответил Фемел.

– А хозяина постоялого двора?

– К моему сожалению, на тот момент это было невозможно. Он был бледен, как некрашеное полотно, таращил глаза и открывал рот, словно выброшенная на берег рыба, а сказать ничего не мог. Я приказал двум воинам проводить его домой и дать ему немного неразбавленного вина, если таковое найдется. Легче найти бродягу без вшей, чем неразбавленное вино на постоялом дворе.

– Фемел, я давно хотел тебя спросить, ты пишешь стихи?

– За кого вы меня принимаете, господин? Я честный человек! – возмутился Фемел.

Вдоль стен шныряли крысы размером с крупную кошку. Считалось, что они приносят пользу, поедая отбросы.

– Да… перебрал я вчера, – пробормотал Герман. – Вино было, как мне показалось, со странным привкусом. Что он туда добавляет?

– Кто?

– Этот шарлатан Евлагий. Да, ты его знаешь. Он живет на чердаке нашего дома. Лысый как колено, с большой бородавкой на правой щеке. Выдает себя за аптекаря, а сам травит честных граждан, подмешивая всякую дрянь в вино. Сволочь… Но тебе это не понять. Ты же у нас трезвенник! Ты почему не пьешь вино, еретик?

– Я не еретик. Вы же знаете, мне нельзя пить из-за слабого здоровья.

– Обратись к нему, к этому аптекарю Евлагию. Он приготовит какую-нибудь мазь от твоей болячки из жира ужа с добавлением яда скорпиона и пота столетней старухи.

Фемел промолчал.

– Не хочешь разговаривать, ну, и ладно.

Какое-то время они шли молча, но похмельная хандра, мучавшая Германа, не позволяла надолго держать рот закрытым.

– Я вдруг понял, что ни разу не видел тебя, посещавшим бордель или… церковь. Ты евнух или все-таки еретик? Или все разом? Да, что же ты молчишь, исчадие ада!? В пекло и тебя, и всех твоих родственников до третьего колена!

Наконец они вышли на широкую, мощеную булыжником улицу, ведущую к Бронзовым воротам.

– Я знаю, почему твои руки покрыты красными пятнами. Выглядят они, кстати сказать, довольно мерзко, и, наверняка, нестерпимо чешутся. О чем это я? Ах, да! Господь поразил твою кожу из-за твоего невыносимого нрава. Вместо того, чтобы угождать своему начальнику, то есть мне, трепетать передо мной и заискивать, вместо всего этого, ты назвал меня деревянным чурбаном. Ты думаешь, я не слышал, как ты обозвал меня в моем же доме!? Напрасно, очень напрасно тебе даровали свободу. Рожденный рабом и умереть должен в рабском состоянии. Свобода вскружила тебе голову. Ты думаешь, что…

– Вон Бронзовые ворота, – перебил Германа Фемел. – От ворот до первого перекрестка, затем направо и через двести шагов – постоялый двор. Клоповник, где все это произошло, называется “Хрустящая корочка”.

– Я надеюсь, ты приказал воинам, никого не впускать и не выпускать?

– Да, господин. Как я вам уже говорил, хозяина постоялого двора от Бронзовых ворот до “Хрустящей корочки” проводили двое. Они же должны охранять постоялый двор до нашего прихода. Вы желаете сначала поговорить со стражниками? Тогда поднимемся в башню.

– Нет. Пойдём на постоялый двор.

Глава 2

Пеньковая веревка обвила ножку кровати сложным узлом. Натянутая как струна, она опоясала потолочную балку и свисала за ее край на один локоть. На веревке, привязанный за ноги, висел труп человека с перерезанным горлом. Его ладони касались пола.

– Молодой совсем… – пробормотал Герман присев перед трупом на корточки. – Что видишь Фемел?

– На полу нет крови. Доски недавно скоблили и на их желтой поверхности не скрылась бы и капелька крови, не говоря уже о потоке, льющемся из перерезанного горла. Но ее нет.

– Но ее нет… Куда же она делась? Что говорил хозяин постоялого двора насчет криков и прочего шума доносившихся из комнаты этого несчастного?

– Никто не кричал, – ответил Фемел.

– Никто не кричал и руки у несчастного не связаны, значит он не сопротивлялся. Почему?

– Может быть он знал убийцу, – ответил Фемел. – Но, когда тебе режут горло, поневоле будешь сопротивляться.

– Пожалуй… – согласился Герман. – Если бы убийца подкрался к нему сзади и внезапно перерезал горло все было бы в крови. Нет, он подвесил его за ноги к потолку, подставил какую-то посудину под голову, взял этого несчастного за волосы и оттянул его голову назад и вверх, и аккуратно перерезал горло. Судя по краю надреза, убийца сделал это тонким острым клинком, или бритвой.

– Или убийцы, – добавил Фемел. – Мы не знаем сколько их было.

– Верно, друг мой, верно. Мы не знаем… – Герман встал и подошел к столу, стоявшему у окна. – Одна чашка, одна тарелка… ел он в одиночестве. Сколько постояльцев проживало в этом клоповнике? – спросил Герман у Фемела.

– Пятеро. Один сбежал. Все проживали на втором этаже. На первом этаже – хозяин постоялого двора с женой. Слуг у них нет.

– Итого, пятеро постояльцев, включая убитого, а комнат шесть. Почему хозяин ее не сдавал?

– Сейчас я у него узнаю, – ответил Фемел.

– Да, и еще… Найди какой-нибудь мешок и сложи в него посуду со стола, есть кое какие мысли… Кроме того, отпили ножку кровати и перережь веревку, идущую от узла, мне нужен узел.

– Я понял, господин. Но сначала я выбью пыль из хозяина этого клоповника.

Спустя пару минут с первого этажа раздались вопли и мольбы о пощаде.

– Неужели сложно было заткнуть ему рот какой-нибудь тряпкой… – проворчал Герман выходя из комнаты.

Герман прошел по узкому коридору, ориентируясь на звуки ударов и крики, спустился на первый этаж по шаткой, отчаянно скрипящей лестнице и оказался на грязной кухне. Пожилой человек стоял на коленях, закрывал ладонями разбитое в кровь лицо и умолял о пощаде. Смуглая кожа, большой нос и лукавые, несмотря на весь ужас происходящего, глаза-маслины выдавали в нем грека. Фемел ничего не спрашивал, методично и спокойно избивал хозяина постоялого двора, приводя его в нужную степень готовности.

– Что ты делаешь!? – закричал Герман и безуспешно попытался защитить хозяина постоялого двора от продолжавшего избиение Фемела. – Имей уважение к его сединам!

– Спаси меня! Убивают! – хозяин постоялого двора встал на карачки и пополз к своему спасителю.

Фемел отвесил хозяину удар ногой под рёбра, отер кровь со своих рук льняным платком и отошёл в угол кухни.

– Успокойся, несчастный! – сказал Герман, присел на корточки и обнял хозяина постоялого двора руками, как квочка закрывает своими крыльями цыплёнка увидев в небе коршуна. – Перестань рыдать и назови свое имя.

– Спаси меня! – продолжал надрываться хозяин. Он пускал кровавые пузыри из носа и вытирал крупные слезы, бегущие по щекам. – Это разбойник! Это демон, а не человек! Меня! Старика! Позор! Какое унижение! Где стража!?

– Не бойся, несчастный! Если ты честно ответишь на мои вопросы, клянусь тебе святой Софией, он не убьет тебя, а если нет… От вида крови он приходит в исступление! – сказал Герман ласково гладя хозяина по голове.

Злобно сверкая глазами Фемел, пошевелился в углу, и хозяин закричал от ужаса закрыв лицо окровавленными руками.

– Все скажу, но пусть он уйдет!

– Я не могу ему приказывать… – ответил Герман. – Скажи мне, как тебя зовут?

– Аполлоний! Имя мое – Аполлоний!

– Откуда ты родом, Аполлоний? – тихим голосом спросил Герман.

– Из Афин, мой господин! Вот уже двадцать лет я живу в столице мира, и если вы меня пощадите, то проживу еще тридцать!

– Вытри свои сопли, подтяни слюни и хорошенько вспомни, что вчера произошло в комнате, которая расположена аккурат над твоей кухней. Не советую темнить Аполлоний. Не советую. Или это ты убил того несчастного, который висит вниз головой без единой кровинки в теле? Отвечай, куда кровь дел? Обжарил с чесноком и скормил другим постояльцам? – все тем же тихим голосом спросил Герман.

Вокруг сидящего на полу хозяина постоялого двора образовалась лужа мочи.

– Да будь ты проклят! – с отвращением прошипел Герман и отошел от Аполлония на несколько шагов.

– Милостивый господин, да разве ж я мог!? Это же не коза, купленная на рынке! Это же человек!

– С тебя станется… – проворчал Герман.

– Клянусь Богом, это не я!

– А кто тогда?

– Милостивый господин, я как увидел этот смертный ужас, это изуверство, я чуть из окна не выпал, когда кричал и звал на помощь! Доходы падают, налоги растут, а тут такое! Хорошо, что другие постояльцы не сбежали, кроме одного негодяя, который улизнул и не заплатил за последние два дня, а у меня, к сожалению, не было возможности гнаться за ним. Этот плут, этот пройдоха побежал в сторону пригорода, а я, наоборот, к городской стене. Я как честный человек и гражданин хотел остаться охранять проклятый труп, словно он мог сбежать, но потом я подумал, что нужно задержать убийцу и высунулся из окна, призывая на помощь. Смотрю и вижу спину этого негодяя, который не заплатил. Я ему кричал, да, где уж там. Он только раз оглянулся и дальше бежать. Добрые люди попытались его задержать, но он сунул одному и другому кулаком по рожам, они и отстали. А потом я выбежал из дома и побежал к городской стене.

– А у него было что-нибудь в руках?

– В руках… – задумался хозяин. – Он и правда, что-то прижимал к груди. Но со спины я не увидел, что именно. За что, господи, ты караешь меня так строго!? За что!? Вино я почти не разбавлял, масло почти не горчило, мясо почти не воняло, клопы в постелях почти не кусались, солома в матрасах почти не сгнила! За что, господи, ты послал мне такое тяжкое испытание!?

– Кто он? Тот, кто сбежал…, кто он? – продолжал допрос Герман.

– Так чтобы точно, то я не знаю. Судя по виду, – обычный горожанин, но деньги у него водились. Заплатил мне два золотых за проживание и питание, а при нынешних ценах этого хватило только на неделю. Я пытался подробнее расспросить, но он поведал мне только, что спасается от военной опасности с запада. Вот и всё. Два золотых… два золотых!

– Вот эти золотые и будут тебе, как покойнику на глаза, платой Харрону.

– Не губи меня, милостивый господин!

– Хватит причитать. Вспоминай, как он выглядел.

– Обыкновенно выглядел… два глаза, два уха, рот и нос.

– Волосы какого цвета?

– Рыжие, как у собаки, и лоб все время был закрыт повязкой.

– А шрамы или татуировки?

– Не замечал… Он редко выходил из своей комнаты. Жена моя забирала грязную посуду и приносила ему еду. Вот и все, мой господин. Может быть он общался с кем-нибудь из постояльцев, не знаю…

– Что можешь сказать об убитом?

– Пьяница и развратник! Господи, прости мне эти слова о покойном, но повторю их еще раз: пьяница и развратник!

– Чем он зарабатывал на жизнь?

– Играл в кости в портовых харчевнях. Обирал моряков и торговых гостей. Негодный человек, прости меня, господи. А денег у него было иногда… – Аполлоний закатил глаза. – Я столько никогда не видывал, а потом пусто! Полный кошель, а потом пусто! Но в его последние дни деньги у него были – это точно!

– Когда ты зашел в комнату убитого, кошель с деньгами не попался тебе на глаза?

– О, нет, мой господин! Я так думаю, – Аполлоний перешел на шепот и воровато оглянулся, – что этот негодяй, сбежавший в ночи, и кошель с золотом украл, и убийство совершил!

– Ясно. Как звали убитого?

– Димитрий.

– А сбежавшего постояльца?

– Ерофей из Никеи, мой господин.