Наталья Берязева "Te amo. Книга для мамы"

– Сейчас, – откликнулась мама Даши. – Я сейчас прибегу. Принесу что-нибудь перекусить.

Через десять минут Юля уже ела свежую булочку, запивая соком.

Мама Даши была журналистом. Она быстро выяснила телефоны родственников девочки. Удалось дозвониться до тети, сестры мамы малышки.

Та неохотно, но все-таки пообещала приехать.

Девочка поела и стала убаюкивать куклу:

– Давай я уложу тебя спать. А то мы все уходим на выходные, а ты скучаешь. У тебя же тоже нет постоянных мамы и папы. Никто тебя по-настоящему не любит. С тобой просто играют, а на выходные забывают совсем. Ты тоже никому не нужна. И я никому не нужна.

Девочка еще что-то шептала, баюкая куклу.

Когда приехала тетя, Юля спала вместе с куклой на диванчике. Ее аккуратно перенесли в машину.

– Не знаю, что и делать, – вздохнула тетя Марина, – думала, вот пойдет Юля в детский сад, как-то проблема решится. Девочка будет под присмотром. У меня своя семья, я вот так тоже не могу по первому звонку ехать. Своих детей у соседки оставила.

Малышка в машине спала, крепко прижав куклу к груди. Игрушку не смогли вытащить из ее сомкнутых рук.

Девочка прижимала куклу крепко-крепко, чтобы та чувствовала, что она ей очень нужна.

Дурной

Да, он был дурной. То есть необычный. Весной он покупал цветы ведрами и просто раздаривал их проходившим мимо женщинам.

Те терялись, не знали, как реагировать. Смущались, краснели, но всегда уходили капельку счастливей.

Он или пил, или дарил подарки. Середины не было.

Я встретила его неожиданно. Он шел и рыдал. Двухметровый детина рыдал навзрыд. С хрипами, с придыханием, давясь и захлебываясь слезами.

– Ты что? – окликнула его я.

– Я попал под машину, а Бог мне сказал, что это последнее предупреждение. Я сдохну, если не прекращу пить. Последнее, понимаешь, последнее предупреждение! Мне страшно.

Он по-прежнему дарит цветы. Он очень большой начальник и все делает правильно.

Только не напоминайте ему, какой он был дурной. И как с ним было здорово!

Он этого не помнит.

Главное, что Бог доволен.

Раскрытая книга

Ветер заглянул на веранду. А там – книга. Кто-то оставил ее раскрытой на столике.

Ветер подкрался поближе. Погладил лист, немножко дунул, и… страницы книги зашелестели перед ним веером.

«Ох, как красиво!» – восхитился ветер.

Он еще раз дунул, и страницы снова ожили. Книга превратилась в цветок с живыми, трепещущими лепестками.

Ветер долго играл со страницами, заставляя их то раскрываться веером, то закручиваться лепестками, то колыхаться языками пламени.

Ветер выдохнул сильнее и… Книжка захлопнулась.

«Эх, опять не рассчитал силы, – подумал ветер. – Какой я неуправляемый. Так ведь было здорово играть».

Грустно вздохнув, ветер полетел с веранды, аккуратно огибая нежные цветы клематисов, которые совсем слабо держались за ветви.

Забытая на веранде книга дремала. Ей снилась молодость, когда с ней играл не ветер, а ласковые руки девушки, которая от восторга то прижимала ее к груди, то быстро перелистывала страницы, чтобы узнать, что будет в конце, то просто держала ее на коленях, устремив вдаль задумчивый взгляд.

А сегодня… Сегодня книжку отнесут в баню, чтобы растопить ею печь.

В любовь давно никто не верит.

Разве что – ветер?

Внучка

Мое солнышко, птичка, воробышек, цветочек, ласточка, одуванчик.

Сколько ласковых слов она сказала ей, пока та подрастала?

Не сосчитать.

И вот внучка выросла.

Звонок.

– Бабуля, я зайду!

Скорей заторопилась в магазин. Купить все, что обожаемая внучка любит. И, конечно, сварить борщ. Дело это хлопотное, ну ничего. Ей, бабушке, в радость. Еще – купить любимую шоколадку, с орешками и карамелью внутри. Булочку, где повидло трех цветов. Потом какую-нибудь мелочь, чтобы обрадовать-побаловать. Ругают ее, что внучку балует. А как иначе? На ее же руках выросла.

Готов борщ. Наваристый. Мяса не пожалела, зелени, хоть и дороги они нынче. Пенсия маловата, конечно, но и внучка сейчас не так часто приходит. Выросла. Свои дела и занятия. То художественная школа, то танцы. Да и в обычной школе все успеть нужно.

Вот уже и четыре часа, борщ совсем остыл.

В шесть часов раздался звонок:

– Бабуля, извини. Я не зайду. Мы тут решили с подружками посидеть. Я у Даши сейчас. Ну ты ее знаешь. Целую тебя.

И отключилась.

Неожиданно навернулись слезы. Кому варила? Зачем? Ей это совсем не нужно. Тарелочку, может, и съест. А тут целая кастрюля. Думала, внучка поужинает, переночует, как раньше. А утром снова супчика попросит. Потому что любит она супчики бабушкины. Тяжело вздохнула. Достала из кладовки старую кастрюльку, в которой рассаду на дачу возит. Отмыла под краном и перелила в нее почти весь суп. Немножко, на донышке, оставила. Больше ей и не нужно. С кастрюлькой вышла на улицу. Тут и дворовый пес подбежал. Ничейный.

– Ну что, повезло тебе. Отличный борщ. С мясом. Внучка не пришла. Дочь на вечной диете. Куда мне его девать? Ешь! – И поставила перед ним кастрюльку.

Пес не поверил, что это для него. Стоял поодаль, опасаясь подойти.

– Ешь, ешь. Для тебя.

Счастливый пес начал в спешке глотать суп, боясь, что это какая-то шутка.

– Да не торопись ты. Некуда нам с тобой торопиться. И у тебя жизнь прошла. И у меня.

Когда собака наелась, бабушка еще долго сидела на лавочке, пес – рядом.

Она поглаживала шерсть, щекотала за ухом, а собака, ласкаясь, подставляла свою морду снова и снова.

– Давай, родная. Еще увидимся.

Она подхватила свою кастрюльку и приложила ключ к кнопке домофона. Собака преданно смотрела ей вслед. Теперь ей тоже есть, кого ждать.

Портрет

Портрет выпал из старой забытой книги, которую я вытащила, чтобы протереть пыль на полках.

Ох!

Мое сердце ухнуло в бездну.

Он!

Такой молодой, красивый, смеющийся.

Белые вихры спадают на лоб. Огромные глазищи смотрят прямо на меня. Язвительно сложенные губы как будто сейчас откроются, он скажет: «Что, не ожидала? Думала, что забыла?»

Да, думала, что забыла.

Думала…

Университетский фестиваль. Ты на сцене с саксофоном. А потом поешь. На английском. Ты ведь лучший на факультете! Ты везде лучший. И при этом у тебя нет девушки.

Я – наглая заочница. Просто подхожу и говорю:

– Ты местный, я приезжая. Покажи мне город.

Он удивлен, ошарашен, озадачен.

– Хорошо… Давай сегодня после пяти. Я освобожусь.

Да, я старше. Но я бессовестная. Меня так часто называют подружки, из-за того, что я бесцеремонно вторгаюсь в любой разговор.

– Ты красивый. Ты знаешь об этом?

Он краснеет.

– Теперь знаю. Спасибо.

Он резко разворачивается и уходит.

В пять часов я, уже успев переодеться в новый сарафан, ждала его на ступеньках университета.

– Привет! Ты не сказала, как тебя зовут. Мое имя ты уже наверняка выяснила.

Конечно, выяснила.

– Меня зовут Тамара. Гулко, громко, ярко. Попробуй крикнуть: «Та-ма-ра!» Здорово же?

И он неожиданно закричал, прижав к губам руки, сложенные рупором.

Под сводами университета гулко откликнулось: «Та-ма-ра».

Но мы уже, хохоча, неслись в сторону остановки.

Потом был год длинных писем, его забрали в армию, где ему очень пригодился английский. В чем – он не уточнял.

Нет, мы больше не виделись. Только один раз после армии.

А потом…

Потом он покончил с собой.

И все.

Потому я так далеко и спрятала его фотографию.

А сегодня он зачем-то решил о себе напомнить.