Ренамир протестовал, но это не принесло плодов, ведь он не имел влияния на решения своего отца. Вот только, к большой досаде лорда Дивина, в этот раз он снова ошибся: сидя в темнице, Кайсгарт продолжал тренировать тело и не создавал никаких проблем страже. Он быстро и молча принимал скверную пищу, которую ему давали, не реагировал на любые насмешки и оскорбления, а когда пришёл последний час его заточения, лорд Дивин лично пришёл к нему совершенно один и попросил стражу выйти из помещения.
Кайсгарт выпрямился и посмотрел на него холодно и бесстрастно. Дивин приблизился к клетке и заговорил:
– Ренамир сделал тебя своей личной игрушкой. Ты стал дорог ему, он постоянно о тебе спрашивает, мне это надоело… Если я убью тебя, он узнает, так что поступим иначе. Я даю тебе кошель серебра, а ты в ответ должен убраться из города навсегда и больше никогда не попадаться мне на глаза. Ренамиру скажешь, что тебе не нравится жизнь в замке и ты жаждешь вернуться на свободу.
Кайсгарт посмотрел на кожаный мешочек в левой руке лорда и задумался. Неужели все эти занятия, тренировки, жизнь в замке, дружба с Ренамиром – всё это было лишь временной иллюзией? Он изо всех сил старался вести себя достойно, преодолевал все свои порывы, следил за каждым клочком ткани, который был ему предоставлен – и теперь этот кошель был его наградой? Кайсгарт сделал шаг назад, встал у стены своей клетки и сказал:
– Нет. Я не могу согласиться на это, милорд.
Дивин стиснул зубы и, брызгая слюной, рявкнул:
– Да как ты смеешь! Это приказ, а не предложение, щенок!
В тот день Кайсгарт, тогда ещё совсем юный мальчишка, почувствовал себя мудрее и сильнее, чем старый Дивин. Лорд оставил его в темнице ещё на месяц. Мольбы Ренамира по-прежнему не приносили пользы. Пару раз друзьям удалось поговорить в тайне от стражи, но все события, происходившие внутри замка в то время, не предвещали ничего хорошего. Сын лорда продолжал учиться и познавать мир, а сын улиц тренировался с неизменной регулярностью, отжимался и растягивал мышцы на сырых и холодных камнях, и вскоре заметил, что его руки стали заметно крепче. Ещё через месяц жилистого и хмурого Кайсгарта, до тошноты уставшего от темничной еды, выпустили наружу. Дивин рассчитывал на то, что после долгого заточения мальчишка сам сбежит из замка, но и в этот раз ошибся. Один из слуг Ренамира в тот день сопроводил Кайсгарта к своему юному господину. Сын лорда встретил друга во дворе и сперва даже бросился обнять, но остановился и опустил взгляд:
– Кай, я… рад, что тебя отпустили. Пойдём, я расскажу кое-что.
Ренамир повёл его в сад за цитаделью, они шли тенистыми дорожками и молчали. Кайсгарт заметил, что в полусотне шагов за ними идёт кто-то из людей Дивина. Сидя в замке, он не растерял бдительности, которая не раз спасала его на улицах. Чуть приблизившись к Ренамиру, он сказал полушёпотом:
– За нами хвост. Кто-то из людей твоего отца, наверное.
Ренамир лишь удручённо покивал в ответ:
– Да, он… Следит за мной. Постоянно.
Они пришли к беседке с козырьком, построенной у белокаменного фонтана. Ренамир сел на скамью, Кайсгарт сел на вторую напротив него. Сын лорда вздохнул и заговорил:
– Отец всё никак не может понять, почему я к тебе так привязался. Он думал, что тогда на площади я выкрикнул глупость. Думал, что я наиграюсь и выброшу тебя. Но я учусь держать слово.
Подавленный после долгого заключения Кайсгарт откинулся на спинку скамьи и спросил с сомнением:
– А всё это… только ради твоего слова? Только ради того, чтобы сделать из меня «достойного человека» назло отцу?
– Нет! – тут же воскликнул Ренамир и вытаращил ясные и немного печальные глаза. – Нет, Кай, мне жаль, если ты так подумал. Сначала так было, это правда. Но… понимаешь, у меня никогда не было друзей! Слуги снизу, наставники и отец сверху, я будто зажат в клешнях этой дворовой иерархии, но с каждым годом я узнаю о жизни и мире всё больше. И я понял, что многим… как это сказать… ну, многим людям, им недостаёт человечности, понимаешь? И им не хватает внимания и уважения. Всем. Пока ты был в темнице, я ездил с отцом в Астендайн. Там огромный разлом в земле, и внизу прорыто множество шахт. Знаешь, что я там увидел? Я увидел там разницу между «работниками» и «рабами», Кай. Эти люди вгрызаются в землю и не жалеют себя по указаниям лорда и надзирателей, а получают в награду медные гроши, которых едва хватает на еду. Они живут в общих бараках или лачугах из палок и шкур, которые сами выстроили у разлома, там целые лагеря таких! А мы?!
Ренамир встал и с возмущением окинул жестом сад и цитадель:
– А мы нежимся тут за толстыми стенами, жрём на налоги и сборы! Разве это справедливо? Разве… так и должно быть?
Кайсгарт пожал плечами:
– Всех не уровнять, Рен. Всегда кто-то сильнее, кто-то лучше, у кого-то есть богатый отец, а у кого-то нет. Люди не могут быть равны… по самой своей природе. Я видел это на улицах каждый треклятый день. Даже мы с тобой не равны, чего уж говорить о лордах, слугах, солдатах!
Ренамир стал ходить из стороны в сторону и с полной серьёзностью продолжал возмущаться:
– Да, мы можем быть неравны изначально, но… если я имею возможность помочь кому-то, почему я не должен этого сделать? Почему я не могу взять и выразить признательность своим слугам и тем, кто следует за мной? Я уверен, что у лорда Харта в Астендайне есть деньги, чтобы построить нормальные жилища для тех, кто добывает его любимые драгоценные камни!
Кайсгарт вздохнул, обдумывая это, и поторопил разговор:
– Ну так к чему ты это всё говоришь?
Ренамир подошёл ближе и слегка наклонился к нему, чтобы прошептать:
– Слуги и стражи постепенно встают на мою сторону, они сочувствуют мне и уважают меня. Пока что мы будем прилежно учиться, тренироваться, и я сделаю всё, чтобы тебя не изгнали отсюда. Но запомни: наступит день, когда мне понадобится твоя помощь, потому что… я убью своего отца. И с этого я начну менять всё вокруг.
После дня, когда прозвучало это обещание, прошло почти десять лет. Кайсгарт и Ренамир были уже известными в городе юношами, статными, с щетиной на лице и дерзким блеском в глазах. Их дружба пережила сотни нападок Дивина, осуждение некоторых наставников, слухи самой разной степени мерзости: от странных интриг до того, что сын лорда стал мужеложцем и держит при себе верного любовника. Всё это было ложью и лишь временными неприятностями. Когда пришло время, Ренамир не стал действовать подло, напротив – он открыто вызвал своего отца на дуэль прямо на городской площади, в тени обелиска. Для этого боя были изготовлены по три новых клинка на каждого из них, а биться отцу и сыну предстояло лишь в лёгкой стёганой броне. Это означало, что один удачный выпад может быть фатальным. В половине города тогда остановилось производство, торговля замерла, а зрители приезжали даже из других провинций. Ренамир специально объявил о дуэли заранее – он хотел сделать свой триумф максимально публичным и, заняв место отца, дать людям понять, что он совершенно другой человек с совершенно другими планами.
И вот, настал судьбоносный момент: вечером в середине тёплого мая, когда солнце уже ползло к западному горизонту, отец и сын вышли на арену. Кайсгарт лично передал Ренамиру первый клинок и держал при себе ещё два на случай, если тот расколется или будет выбит слишком далеко. От этого боя зависела и его собственная судьба: если Ренамир проиграет, то его наверняка казнят за годы в замке, которые он своим присутствием выводил лорда Дивина. Или за деньги, которые ушли на его обучение и содержание. Или за то, что, по некоторым слухам, именно он надоумил Ренамира убить своего отца. В общем, Кайсгарт был уверен, что предлогов для его казни хватало.
За последние века Верувина не знала более дерзких вызовов, чем этот, так что домыслов у народа было невообразимое количество. Ренамир ощущал на себе незримое давление всеобщего внимания, но твёрдо стоял на ногах и смотрел на клинок в своей руке. В лезвии отражались длинные волосы, которые золотились под вечерним солнцем, и взгляд мудрого, проницательного человека. Дивин прокашлялся, привлекая к себе внимание, принял клинок от оруженосца и произнёс:
– Жаль! Придётся, видимо, найти себе ещё одну жену и заделать ещё сына, чтобы продолжить род. Ты разочаровал меня, Рен. Очень сильно разочаровал.
Взгляды толпы снова переметнулись от лорда к его сыну. Ренамир опустил меч и крепко сжал его рукоять. Он посмотрел в глаза оппоненту и ответил:
– Что же… это совершенно взаимно, отец. Не проходит и дня, чтобы я не пожалел о том, что родился именно от твоего семени.
– Да как ты…
Дивин в свойственной ему манере был уже готов зареветь на сына, но тот его вдруг прервал:
– Заткни. Свой. Рот!
Дивин опешил от такого обращения и действительно замолчал, невольно исполнив просьбу озлобленного сына. А Ренамир продолжал:
– Твоя самая большая ошибка как раз в этом, отец. Ты вечно думаешь, что никто ничего «не смеет». Люди – лишь подчинённые для тебя, их можно казнить, можно затащить к себе в спальню, можно забирать их деньги, дома, а в тени заключать союзы с местными преступниками, устраивая в городе рассадник негодяев! Всё что угодно ради власти и денег! Я убью тебя и положу этому конец. Я вырежу всю эту гниль из Геллерхола, а затем найду способ вырезать её из всей Верувины!
Дивин, сперва ошеломлённый этой речью, вдруг рассмеялся:
– Ха-а, да ты ещё наивнее, чем я думал! Боги даровали мне безмозглого сына, воистину. Даже если я паду, мой дорогой Рен… надеюсь, однажды ты поймёшь, как ошибался. Поймёшь, что все люди, вот эти все, – он обвёл рукой собравшуюся вокруг толпу. – Все они хотят денег и власти! Они убьют тебя ради неё, как убивают друг друга! Каждый день! А ты… ты просто ещё один тупорылый щенок, который сначала громко тявкает, а потом будет скулить после первого же пинка от судьбы.
– Как скажешь, – хмуро ответил Ренамир и ринулся в атаку.
Он понял, что ничего не добьётся словами, но основная задача его выступления уже была выполнена: противопоставить себя отцу и его убеждениям в глазах толпы.
Шквал яростных ударов обрушился на лорда, и звон стали эхом понёсся по соседним улицам. Ренамир усердно тренировался последние годы, и единственной его слабостью было то, что он забывал про верную постановку ног в пылу атаки. Кайсгарт знал это и наблюдал за тем, как Дивин сжимается под натиском сына, едва успевает блокировать его удары, но глазами ищет удачный момент. После нескольких минут утомительной схватки, когда Ренамир, игнорируя отцовские колкости и оскорбления, продолжал изматывать его, Дивин всё-таки выбрал мгновение, нырнул сыну в пояс и сбил его на землю. Кайсгарт аж дёрнулся от тревоги и был уже готов бросить другу второй меч, но Ренамир пока ещё держался: клинки были отброшены, из фехтовальной схватка перешла в кулачную. Увесистые руки Дивина лупили сына по плечам, и с каждым ударом он что-то выкрикивал:
– Слабак! Всё… было… зря!
Когда наступила короткая пауза после очередного удара, Ренамир сделал то, чему научил его Кайсгарт: скользнул чуть ниже под телом отца, поднял ноги и захватил ими голову Дивина из-за его спины, после чего с размаху ударил грузное тело о выложенную камнями площадь. Ренамир был уже готов освободиться, но лорд не потерял сознание, поднял ногу и вслепую двинул сапогом по лицу сына. Захват Ренамира ослаб, и уже через мгновение старый деспот снова был сверху. Дивин дважды ударил его по лицу, затем слез и пополз за мечом, лежавшим неподалёку. Ренамир перевернулся, сплюнул кровью на камни и попробовал встать, но тут же получил по рёбрам удар ногой, от которого спёрло дыхание. Дивин занёс над сыном клинок и повыше размахнулся, выгибаясь для решающего удара со словами:
– Умри же, наглое отродье!
Кайсгарт в этот момент уже прорвался через толпу вдоль арены, чтобы оказаться ближе к Ренамиру. Он готовился уже сам выйти на площадь и вспоминал тот день в саду, когда Ренамир сказал, что ему понадобится помощь – было очевидно, что этот момент настал. Люди вокруг уже готовились расходиться с печальными взглядами, но Ренамир, не поднимаясь, вдруг подсёк своего отца, сделал рывок в сторону за мечом, взял его и с молниеносным размахом вонзил в живот лежащего на земле лорда, после чего тут же отпрыгнул назад, оставив клинок торчать из живота поверженного врага. Дивин кашлянул, рефлекторно взмахнул перед собой оружием, но всем вдруг стало ясно: со старым лордом покончено. По толпе прокатился удивлённый гул, а местами даже впечатлённый хохот. Ренамир убрал рукой волосы со вспотевшего и побитого лица: у него была рассечена бровь, из губы тоже тянулся тонкий красный ручеёк, размазанный по подбородку, но взгляд его оставался решительным. Кайсгарт ликовал, но не спешил с выводами – он учил Ренамира не только различным способам вырваться из захватов, но и тому, что не стоит устраивать в бою излишнюю браваду.
Ренамир сделал пару шагов около стонущего отца и сказал:
– Кай часто говорил мне, что я забываю правильно ставить ноги. Теперь я понял, от кого это унаследовал. И знаешь, отец… Это последний твой порок, который остался во мне!
Ренамир подошёл ближе к Дивину, и тот, сперва изобразив увядание, вдруг приподнялся и махнул мечом по ногам сына, но тот ловко подпрыгнул над клинком, сапогом прижал вооружённое запястье Дивина к земле и вновь взялся за свой меч. Лицо лорда меняло своё выражение ежесекундно: с притворной слабости на гнев, а затем на ужас. Его глаза смотрели на пальцы бледной руки сына, которые вновь обхватывали рукоять, возвышающуюся над ним и слегка шатающуюся от его неосторожных движений – Дивин понимал, что это конец. Ренамир выдернул оружие из торса отца и, брызгая кровью, провёл его над собой в противоположную сторону, а затем с полного размаху снова вонзил ему в грудь.
– Умри же… мой ненавистный предок, – сказал новый лорд Геллерхола и ещё минуту сидел над телом Дивина, осмысливая свою победу.
Это кровопролитие закончилось праздником и объявлением больших перемен на этой же самой площади. Ренамир не удостоил отца нормального захоронения, вместо этого он приказал отправить тело Дивина в море на рыбацкой лодке, одетое в одни лохмотья. Кайсгарт с гордостью и восторгом делил победы друга в этот и все последующие дни. Его отношения с Ренамиром были уже куда ближе к братской связи, нежели дружеской: они делились всеми тревогами, защищали друг друга и даже в спорах сохраняли трезвую голову. Ренамир уважал их различия и считал, что не найдёт себе лучшего защитника и советника, чем Кайсгарт – ведь просить совета у того, кто с тобой во всём солидарен, бессмысленно, а выросшее в замке дитя улиц видело жизнь со всех сторон. Так мальчишка по имени Кай превратился в личного стража лорда, а те, кто прежде называл его «Щенком», были бесследно уничтожены или изгнаны из Геллерхола уже за следующий год.
Ренамир учредил новые мастерские и солдатские школы, избавил город от всей крупной и организованной преступности, но налаживать отношения с соседними провинциями не спешил. Многие в городе шептались о том, что молодой лорд рано или поздно устанет от вечных перемен, спокойно сядет на трон и постепенно превратится в своего отца. Но этого не произошло.
Прошло ещё несколько лет, репутация Ренамира стала близка к статусу лучшего правителя за всю историю провинции, но советники и бывшие наставники никак не могли понять, почему молодой лорд озабочен только благополучием Геллерхола и пропускает большую часть общих собраний в Зале Совета в Никантире. Остальных правителей Верувины тоже это крайне озадачивало. Вскоре ответ пришёл к людям сам собой: начался сбор войска. Вопреки общественным догадкам и слухам, Ренамир не собирался силой захватывать всю возможную землю, он использовал армию лишь как рычаг давления, как запугивающий фактор. Это сработало в Астендайне, где лорд был незамедлительно казнён за свои худшие качества. Вместо него Ренамир оставил своего доверенного наместника, указания на ближайшие полгода и двинулся дальше. Крохотный город охотников, Кетнир, тоже сдался, осознавая свою беспомощность перед лицом растущей армии с обелиском на знамёнах.
Следующим был Никантир, самый большой и политически важный город Верувины, где как раз и располагался Зал Совета, прежде собиравший в себе всех лордов от северного до южного берега. В армии распространялось убеждение, что город Ренамиру не по зубам и молодой полководец зря нарывается. Осадный лагерь простоял у стен Никантира около месяца, а затем с башен вдруг свесились знамёна осаждающей армии. Никто даже не успел понять, что произошло, а Ренамир, как оказалось, всё это время подсылал способных людей, чтобы распространить выгодные ему слухи и уничтожить весь командный состав местного гарнизона, а лорда изолировать в цитадели. Сражаться почти не пришлось, в бой бросились лишь самые отъявленные патриоты этой земли, но их быстро остановили.
Кайсгарт видел всё это. Он знал о каждом шаге Ренамира, и с каждым следующим достижением гордился им всё больше. Верный страж и духовный брат не приписывал себе лишних заслуг, не требовал больше, чем у него было. Возможность быть свидетелем этого триумфа уже делала его счастливым, а дополнительную уверенность придавало и то, с какой искренностью и отдачей Ренамир подходил к данным обещаниям. Он сохранял все жизни, какие было необязательно отбирать, и не устраивал поджогов или массовых отравлений, парочку из которых история Верувины всё ещё помнила по прошлым войнам. Но этот поход не всегда был лёгким.
В Тагервинде, замке среди гор, который прославился своими каменоломнями, расплести паутину слухов не удалось, да и солдаты лорда Гилмора отличались особой верностью. И тогда, чтобы сломить панцирь обороны, Ренамир пустил в ход не хитрость, а науку: в этом регионе порой свирепствовали ветры, называемые местными Экиат. Ренамир узнал об этом феномене всё, что требовалось, дождался его появления, и использовал для усиления эффективности своих осадных проектов. Стены были разгромлены, а лорд Гилмор сдался, сохранив честь воина. Он был первым правителем, которого Ренамир оставил на прежнем месте и позволил править под новыми знамёнами образовавшейся Ренской империи. Кайсгарт потом ещё не раз припоминал Ренамиру происхождение этого названия и всегда подшучивал, что уж в этом молодой лорд не поскромничал, ведь назвать целое государство в свою честь ещё никому не хватало наглости.
Кайсгарт видел милосердие Ренамира в день после осады, когда новоиспечённый император принял в свои ряды молодого вражеского дезертира; видел и его расчётливость в последующих осадах, и видел даже его слабость в тот день, когда после захвата Ривенда и Пелетейна к нему прибыли разведчики из Лавардена. Они предупредили его о сговоре Регора и Фориана, двух сильнейших армий Верувины, но они не знали, что это объединённое войско было уже на подходе. В тот день Ренамир потерпел своё первое большое поражение. Армии пришлось рассредоточиться и отступить, чтобы не понести слишком большие потери. Враждебные рыцари и наёмники со среднего запада приняли такое же решение и вернулись в свои земли, полагая, что у них есть время спланировать следующий шаг. Обходными путями Ренамир вернулся с остатками армии в Никантир и отдал приказ укреплять его стены, однако материалы не производились в этой провинции, их пришлось ждать из других земель, которые тоже ещё не вполне оправились после недавнего захвата.
Кайсгарт хорошо помнил тот день, когда Ренамир осознал, что Никантир не сгодится для обороны ещё ближайшие пару месяцев. Они тогда находились втроём в бывшем Зале Совета: он, сам император и второй личный страж Ренамира по имени Фолснер. Холодный свет падал с пасмурного неба на город, флаги развевались под сильным ветром. Казалось, будто сама Верувина содрогается от тревоги перед чем-то ужасным. Ренамир по своему обыкновению ходил из стороны в сторону и возмущался вслух:
– Будь проклят этот город и будь проклят Эдергейр, заносчивый подонок!
Кайсгарт сидел на стуле и спокойно точил один из своих клинков. За последние годы он в совершенстве освоил бой с двумя одноручными мечами и попеременно использовал один для защитных манёвров, а второй – для атакующих. Ренамир же продолжал сетовать:
– Как он узнал, что наш лагерь стоит в долине?
– Такую армию трудно не заметить, Рен, – спокойно ответил Кайсгарт. – Разведчики есть не только у нас, не будь наивен. Чувствую, регорцы о себе ещё напомнят, так что надо найти способ подпортить им планы, пока нам не намяли бока.
Фолснер усмехнулся, снял шлем и потыкал пальцем в свою левую скулу, которая от гематомы стала цвета спелой сливы:
– Разве уже не намяли?
– Это совсем не смешно, – проворчал Ренамир и остановился у окна, глядя на пасмурное небо. – Камни из Тагервинда привезут только к концу сентября. Из Пелетейна древесина приедет чуть раньше. Если они перегруппируются и нападут сейчас, мы обречены. Вряд ли удастся уйти второй раз.
Фолснер кивнул на дверь и спросил:
– Ваше величество, так… может, уедем пока куда-то на север? В Тагервинд тот же. Стены там, небось, уже восстановили, да и штурмовать его в горах всяко труднее, чем Никантир, который почти со всех сторон – как на ладони.
Кайсгарт опередил ответ императора и высказался за него:
– Если отдадим регорцам хотя бы один город и покажем себя трусами, то они нас точно разобьют. Это не вопрос сбора новой армии, Фолснер, это вопрос репутации. И регорцы нашу репутацию обильно обгадили, нельзя допустить, чтобы они повторили это.
– Кай прав, – кивнул Ренамир. – Северные города сейчас под нашим флагом, но это держится лишь на силе слова. Если они узнают, что нас разбили, то могут взбунтоваться. Нам нужен план… Мне надо подумать. Фолснер, сходи-ка на первый этаж, найди посыльного и приведи ко мне. Надо отправить послание Тавишу в Лаварден, он обещал помочь – пришло время сдержать слово.
– Да, ваше величество, – кивнул Фолснер, поправил свои доспехи и направился к двери, но та вдруг резко распахнулась.
В дверном проёме стоял запыхавшийся парень от силы лет двадцати на вид, с растрёпанными волосами, одетый в местами рваную и грязную одеждой. Стражи у дверей впустили его, но выглядывали из-за углов, опасаясь реакции императора.
– Ваше… – сухо просипел парень и упал на четвереньки.
С каждым вздохом его грудь вздымалась, а затем с хрипом выпускала воздух обратно.
– Тебя стучать не учили, мерзавец?! – воскликнул Фолснер, подошёл и уже замахнулся ногой, чтобы пнуть его.
– Нет! – воскликнул вдруг Ренамир, шагнул к столу и указал на внезапного гостя пальцем. – Пусть говорит. Отдышись и докладывай, кто ты и что заставило тебя так ворваться в мой зал?
Кайсгарт внимательно осмотрел этого человека: истёртые ботинки ясно говорили о том, что он проделал большой путь, и проделал его очень быстро. Парень отдышался, поднялся с пола и заговорил:
– Прошу… прощения, ваше величество. Не наказывайте, я лишь…
– Давай уже к делу, – в нетерпении сказал Ренамир.
Незнакомец кивнул и продолжил:
– У вас… есть разведчик на юге. Тарнвин его имя. Я его брат. Он попросил меня срочно ехать к вам с вестями, которые… в общем…
Кайсгарт решил сжалиться над ним, встал, взял свой стул и разместил у ног гонца:
– Присядь, успокойся и доложи нормально.
– Благодарю, – коротко кивнул тот, сел на стул и, сделав ещё пару вдохов, продолжил. – В общем… Кеотис и Лаварден уничтожены.
В зале на мгновение повисла напряжённая тишина. Ренамир вытаращил глаза и помотал головой не в силах поверить в услышанное:
– Погоди… Кто-то в разведке перебрал эля? Что значит «уничтожены»?! Как это возможно?!
Парень утёр пот со лба и вернулся к докладу:
– Коренные это сделали. «Ниррен» или как их… Но, ваше величество, клянусь, это правда. Когда брат сказал мне, я сам не поверил и сперва проехал недалеко от Кеотиса, ведь мы оттуда родом! Там… одни руины. Пепел и кости.
На его глазах выступили слёзы, и по красноватым белкам было видно, что это происходит далеко не первый раз за последние дни. Кайсгарт с изумлением принял эти слова и обернулся на Ренамира: тот был в таком же шоке. Они переглянулись между собой, затем посмотрели на Фолснера, челюсть которого дрожала, а по его щекам скатывались слёзы. В Лавардене у него жила сестра и несколько племянников, которых он часто навещал до войны, а после начала завоевания, когда Ренамир взял его на службу, Фолснер всё время говорил о том, что должен быть мирный способ взять Лаварден или просил хотя бы возможность предупредить родных. Его счастью не было предела, когда разведчики из Лавардена приехали с посланием от лорда Тавиша, говорящим о его сдаче и присяге новой власти, о его готовности помочь завоевателю. Но теперь, услышав, что Лаварден уничтожен, он просто не мог поверить в это стечение обстоятельств:
– Брешешь. Всё брехня, не может этого быть!
Парень сжался под нарастающим гневом стража, но Ренамир снова окликнул его, а затем указал на молодого разведчика:
– Фолснер, возьми себя в руки и отойди от него! А ты рассказывай, что ещё известно. Зачем они уничтожают города?
Напуганный до дрожи разведчик лишь помотал головой:
– Не знаю, ваше величество. Известно лишь, что это коренные. Кто-то из наших пытался, кажется, добраться до них в Лавардене, но пока не знаю, успешно ли. Так что… мы не знаем, кто ведёт армию и почему они сметают всё на своём пути.
Ренамир, словно ошеломлённый, медленно отошёл к окну и махнул разведчику рукой:
– Свободен.
Парень кивнул и уже было выбежал из Зала, когда император вдруг вновь его окликнул:
– Стой! Ты многим уже рассказал?
