Мэтт чуть не выругался вслух, сообразив, что? он умудрился нарушить: кшари был без маски. Действительно дерьмо, и ему совершенно не хочется выяснять, какое наказание за столь наглое попрание догм эти фанатики предусмотрели. Да если бы он знал, что тут крылатый помирает, он бы его из коридора на такое хорошее дело благословил!
Мара, бросив на него еще один злой взгляд, опустилась рядом с кшари на колени и начала обтирать его влажной губкой. Мэтт изумленно приподнял бровь. Электра, откуда он был родом, славилась махровым пуританством и матриархатом. Голый мужской торс был оскорбителен, а войти на женскую половину дома не мог даже отец семейства. В их доме всем заправляла тетушка, сестра матери, и традиции она блюла с рвением благочестивого цербера, даже не вынося, а выгрызая мозг всем. Мэтт подозревал, что отец поэтому и сбежал на рудники и его с собой прихватил – тетушка их за это прокляла, отлучив Мэтта от дома и лишив права на наследство рано умершей матери. На станции нравы были попроще и поспокойнее, но и там никому не пришло бы в голову отправлять девчонку мыть взрослого мужика.
Мэтт опять посмотрел на лицо кшари – хотя насчет взрослого мужика он погорячился. Черные тени под глазами и сине-зеленый кровоподтек на скуле не скрывал совершенно мальчишечьего лица. Мэтт болезненно скривился: крылатого он узнал, не так много, оказывается, маска скрывает, и одно дело, когда тебя легко и непринужденно укладывает на лопатки совершенно абстрактный кшари, и совсем другое – пацан, да еще и младше.
Голоса в коридоре удалились окончательно, и Мэтт рискнул ожить.
– Он без сознания?
Мара сердито мотнула головой, но все же пояснила:
– Нет. Боргар. Замедляет пульс и уменьшает боль.
Мэтт подозрительно покосился на кшари, но тот лежал с закрытыми глазами и возмущаться присутствием в комнате раба не планировал.
– А где он так… поломался?
Мара кинула губку в таз и отодвинула его в сторону.
– На них в сельве ушу напали. Его брат погиб, а он руку повредил и пешком от пустоши шел. У него сепсис начался, только волей Великих не умер.
Мэтт задумчиво прикусил губу: раскопать в себе сочувствие к крылатому не получалось. Но и привычной ненависти не было, лежащий на полу пацан был каким-то… обычным, ничуть не похожим на кшари, такой же, как он сам. Если не знать, на что крылатый способен, можно и за нормального человека принять.
Мара, ухватив кшари за плечо, попыталась его приподнять, у крылатого безвольно мотнулась голова и он сдавленно застонал. Мэтт не выдержал.
– Что надо сделать?
– Подержи его, – попросила Мара, – надо посадить.
Посадить означало опереть спиной на большой валик, напоминающий жесткий, скошенный куб. Мэтт вспомнил анатомическую кровать в их медблоке на станции, вздохнул и подсунул руку под спину кшари, стараясь не трогать поврежденное плечо. В конце концов, настоящие герои раненого врага не добивают. И вообще, он Маре помогает, а не крылатому.
– А постарше тебя никого не нашлось? – проворчал Мэтт, проталкивая валик.
– Старшие лечат, – серьезно сказала Мара, – мы ухаживаем. Что не так?
– Все так. Дальше что?
– Надо его напоить, а то у него жар.
Мара развернула полотенце, выпутывая кувшин, а затем взяла стоящий рядом флакон с синей полоской вокруг горлышка и осторожно вылила в кувшин половину содержимого. Поить предполагалось из чашки с узким носиком, но кшари оказался еще той неблагодарной скотиной: разжать ему зубы и вставить поильник не получалось.
– Ал, ну давай, – попросила Мара, – пей, а то придется зонд ставить. А это больно.
Кшари на угрозу не среагировал. Мэтт взял кувшин и заглянул в него. На вид варево было вполне приличное и пахло приятно, чем-то кисленьким. И чего крылатому не нравится?
– Зажми ему нос.
Мэтт послушно схватил кшари за нос, успев оценить, как изменился голос жрицы: вся ласка досталась крылатому, а ему – сухой приказ.
Мара ловко сцапала кшари за челюсть, надавила пальцами куда-то под зубы и всунула носик поилки больному в рот. Крылатый на столь непочтительное отношение ответил очередным стоном и болезненной гримасой, но глаза так и не открыл.
– Пей… Я знаю, что горько, но надо пить… ну пожалуйста…
Мэтт поморщился: умеет же нормально разговаривать, чего сюсюкать начала, словно этот крылатый умственно отсталый. И пробормотал, просто чтобы чуть разбавить патоку в голосе жрицы:
– Надо же, а он тебя слушается.
– Конечно, – серьезно кивнула Мара, – он же кшари. Мы приказываем, они выполняют. Всегда.
Мэтт только хмыкнул, переваривая услышанное: раньше он был уверен, что кшари живут сами по себе, не особенно реагируя на остальных. Иерархия оказалась сложнее, чем он думал. Значит, Вархи тоже может им приказывать, и она, в отличие от Мары, не ребенок…
– А чего у него лицо такое… – задумчиво поинтересовался Мэтт, продолжая прикидывать, как лучше использовать новую информацию, – странное?
– У всех кшари такое, – Мара аккуратно вытерла испарину со лба крылатого. – У него красивое лицо…
Насчет красивого Мэтт бы поспорил: сейчас кшари можно было использовать как медицинское пособие для криминалистов или агитку «Не гуляй вечером в чужом районе». Да и, если убрать боевую раскраску, морда как морда, самая обычная. Но возражать Маре не стал – у девчонок вечно странные предпочтения, их не поймешь.
Интересно, откуда у него фингал на половину рожи? Стукнулся или кулак чей-то поймал? Вряд ли ушу ему лапой в глаз засветил.
– Тебе идти надо, – опомнилась Мара, – не говори никому, что здесь был.
Мэтт кивнул и начал подниматься, но Мара остановила его жестом, потом и вовсе вскочила сама, подхватила опустевший кувшин и высунулась в коридор. А затем вышла из комнаты, не забыв прикрыть дверь и оставив Мэтта наедине с крылатым. Мэтт озадаченно сел обратно на пол и покосился на кшари. Тот, как назло, завозился, пытаясь сползти с валика и завалиться набок, и Мэтт торопливо сцапал его за здоровое плечо.
– Эй! Ты чего?
Кшари открыл глаза и вперился в свою незаконную сиделку совершенно дурным, мутным взглядом. Мэтт вздрогнул и, не придумав ничего лучшего, категорично заявил:
– Меня тут нет! Тебя наркотой накачали, и у тебя глюки. Точно говорю!
– Где Чарли?
Голос у кшари был хриплый, как у простуженной вороны.
– А я откуда знаю… вышел, наверное.
Мэтт вдруг подумал, что Чарли могли звать погибшего кшари, но обсуждать с крылатым смерть его брата он не будет! Пусть ему другие объясняют! Схватил с пола поилку и сунул кшари в зубы.
– Пей давай, тебе аштэ приказала.
Вернувшаяся Мара застала совершенно пасторальную картину: оказалось, приказы кшари отлично выполняет, главное, интонации правильные подобрать. Ну и не забыть сначала накачать настойкой боргара. Пока Мара где-то бегала, Мэтт, здраво рассудив, что занятым ртом сложно разговаривать и задавать дурацкие вопросы, успел влить в крылатого две поилки, пополняя их из малого кувшина. А еще раза три вытереть ему испарину со лба – это просто так: чего этот крылатый мокрый валяется.
– Нет никого, – шепотом известила Мара и кивнула на коридор, – иди отсюда.
Мэтт с облегчением вскочил, перепоручая опять впавшего в беспамятство кшари жрице, и совершенно забыл, что собирался спросить, кто такой Чарли. И уже в коридоре, оглянувшись на закрытую дверь, ухмыльнулся: а кшари, судя по его морде, похоже, должен был оказаться в касте сахри[25 - Са?хри – каста низших.]. В любой новой колонии примерно пять процентов детей рождается с недостаточной базовой мутацией, но редко где таких объявляют кастой низших, чаще стараются помочь. На Эр-Кхаре с неудачным потомством не нянчились. Теперь понятно, как он в Храме оказался: родители поспешили избавиться, дабы не позорить семью. А нос крылатый задирал, словно был родным сыном самого Ашера, причем рожденным в законном браке с Великой Мот.
До выхода Мэтт дошел не сразу: убедившись, что коридор действительно пуст, заглянул в приоткрытую дверь смотровой. А потом быстро, стараясь не шуметь, подскочил к шкафу и схватил пару флаконов с синей полосой вокруг горлышка – хотел и остальные стянуть, но вовремя сообразил, что заметят. Замаскировал получившуюся брешь другими пузырьками и сунул в пояс украденные. До тайника, в котором, помимо пока не пригодившейся тыквы с настойкой боргара, валялась еще кучка не менее ценного хлама, он сейчас сбегать не сможет, но это нестрашно – спрячет в кустах, а вечером перепрячет. Зачем ему потребовались именно эти флаконы, он толком не знал, решил, что раз эта штука и кшари вырубить может, то точно лишней не будет. Огляделся и сцапал еще рулон бинта, эта штука тоже пригодится. Больше ничего ценного не было; что означает маркировка другого цвета на пузырьках, он не знал и здраво рассудил, что экспериментировать и проверять их действие на себе лучше не стоит.
Прислушался, проверяя, все ли тихо в коридоре, и вышел из комнаты.
Самый перспективный, то есть пышный и густой, куст рос рядом с идолом Великой Мот. Мэтт, воровато оглянувшись, решительно направился к идолу и, поравнявшись с промежуточным тайником, склонился в почтительном поклоне, практически ткнувшись носом в покрытые фиолетовым пушком ветки. Он уже не первый раз прятал здесь украденное: пара ритуальных ножей, спертых из Храма, тут вылеживалась почти неделю, прежде чем Мэтт решил, что будет достаточно безопасно переселить их в основной тайник. Ветви недовольно колыхнулись, но тут же замерли, образуя идеальный шар и надежно скрывая скользнувшие внутрь пузырьки с боргаром. Мэтт выпрямился и нахально подмигнул идолу. А потом побежал в Храм.
Ему еще с утра приказали вытереть пыль с книжных полок, и стоило уже заняться своими прямыми обязанностями и поработать рабом. На книги Мэтт давно косился, но легальная возможность сунуть в них нос предоставилась лишь сейчас. Мэтт покосился на усевшуюся на подоконник Вархи и вытащил с полки самый толстый талмуд. Книга была сшита непривычно, сверху, да и бумага была тонкая, едва не прозрачная. Мэтт добрую минуту любовался человеком с содранной кожей, прежде чем сообразил, что держит в руках медицинский атлас – Храм Великой Мот же, – а не книгу ужасов или инструкцию по пыткам. Он бы предпочел найти астрономический справочник или звездные карты, может, тогда получится понять, где эта планета находится? Хотя, чем ему поможет точное местоположение планеты, он и сам не знал. Просто хоть какая-то информация.
– Ты умеешь читать? – удивилась Вархи.
– Не на вашем языке, – признался Мэтт, с сожалением закрывая книгу, и ткнул рукой в сторону: – А это что?
Одна из книг лежала отдельно, на специальной подставке, резко выделяясь яркой, плотной обложкой на фоне стоящих на полке скромниц. Да и толщина книги впечатляла.
– Дневник Великой Мот.
– Серьезно? – удивился Мэтт. – Прямо она писала?
– Не, – беспечно мотнула головой жрица, – это копия. Ее раз в десять лет переписывают. В каждом Храме такая есть.
– А можно посмотреть?
– Посмотри… Только ты все равно ничего не поймешь. Там на языке Великих, никто не понимает.
Мэтт недоверчиво ухмыльнулся, но спрашивать, зачем же они тогда ее переписывают, не стал: пытаться понять логику фанатиков – дело неблагодарное и крайне скучное. Наугад раскрыл книгу и задумчиво наклонил голову. Писец явно старался, перерисовывая каждую букву, как картинку, и заботливо украшая ее завитками, а местами, наверное, от любви к прекрасному, добавляя еще вензеля на полях. Но, несмотря на все старания писца, латиница угадывалась легко. Похоже, загадочным языком Великих был староанглийский. Эр-кхарский на него совсем не походил, Мэтт вообще затруднялся отнести его хоть к какой-то языковой группе: смахивает на изуродованный удвоенными согласными и кучей шипящих хинди, но все-таки не он. Скорее всего, в основу эр-кхарского лег пиджин, помесь из нескольких языков; обычно такая лингвистическая каша появлялась в древних портах как средство коммуникации между местными жителями и командами кораблей, в последнюю тысячу лет так изгаляться над языками необходимости не было, спайдер и без этого отлично переводил, но на этой планете про нейроинтерфейсы даже не слышали.
Жрица спрыгнула с подоконника и, подойдя ближе, крепко обняла его сзади, прижимаясь грудью. Едва слышно потянуло терпким и кисловатым – можно принять за духи, но Мэтт уже знал, что так пахнет пропитанная соком боргара деревянная щепа, которую местные вечно в рот тянули. Не такая убойная штука, как та, которой накачали кшари, но тоже дрянь порядочная. Жрецы вроде не одобряли слишком активное увлечение боргаром, но Вархи то и дело катала во рту, как зубочистку, длинную синеватую щепку.
–Ты понимаешь, что там написано?
Инстинкт самосохранения взвыл напуганной истеричкой, и Мэтт торопливо захлопнул книгу.
– Не-а. Не понимаю. Так… буквы интересные.
Мэтт вспомнил про тетрадку в заброшенной лаборатории и аккуратно вернул дневник Великой Мот на место. Влезать в трепетные взаимоотношения Великих и их фанатов было опасно. Мало ли что там эта Мот понаписала, сейчас окажется, что они сюда погулять прилетели, а вовсе не новый мир строить, а отвечать придется рабу. Да и читать чужие дневники неприлично, обидится еще старушка.
Рука жрицы скользнула ниже, и Мэтт ненавязчиво попытался ее перехватить.
– Вархи… мне надо работать…
– Успеешь, – мурлыкнула жрица, запуская пальцы под пояс.
Пальцы у аштэ были теплыми, мягкими и очень умелыми. Мэтт понял, что с силой воли у него все плохо – ее нет.
И только ночью в келье, ворочаясь и перебирая в голове события прошедшего дня, Мэтт неожиданно задумался: а на каком языке кшари звал этого Чарли? Да нет, не может быть, бред какой-то.
Глава шестая. Храм Хур-Саг. Пленники
Мэтт проводил взглядом едва перебирающего ногами кшари и сплюнул на землю. Он сам толком не понял, зачем предложил помощь и сильно бы удивился, если бы крылатый эту помощь принял. Просто он знал, что такое кнут, и знал, как это больно. Сам он не смог бы сдержать крик уже на втором ударе, а кшари избили до полусмерти, и было вообще непонятно, как тот стоит да еще и молчит. Цельнометаллический он, что ли?
А может, вовсе и не из-за этого, а из-за того, что кшари не сдал его жрецам за ту идиотскую выходку и вернул брелок… Или из-за того, что именно у этого крылатого глаза не были мертвыми. Что-то было в них человеческое, что позволяло верить в то, что кшари все же были людьми, из которых зачем-то сделали роботов.
Мэтт сплюнул еще раз и зло дернул головой. А так думать было нельзя, так случайно можно решить, что крылатые твари имеют право на существование. Если они когда-то и были людьми, то все человеческое в них давно выжгли. Они должны ответить за смерть отца. Все, без исключения.
Времени было уже много, он и так зря вышел к Храму Ашера, хотел посмотреть, нельзя ли подойти к клетке с другой стороны, и нарвался на показательную порку кшари. Надо было уже бежать, пока надсмотрщик не хватился, жалко, что теперь не успеет свернуть к сейхе, обещал же Маре прийти, малявка расстроится.
***
Утро было похоже на все предыдущие, как однояйцевый близнец. Все та же Teйат, выжигающая небо добела, занудный речитатив жреца, восхваляющего Великих, и хриплые окрики надсмотрщика, подгоняющего рабов. До дня Ашера оставалось совсем ничего, а он все еще топтался на месте, так и не набравшись смелости попросить жрицу помочь и ни на йоту не приблизившись к намеченной цели. Как просить, было непонятно: в лоб, как с Марой, нельзя, а сбоку зайти не получалось. Он несколько раз пытался свернуть разговор на диких, но Вархи не хотела с ним разговаривать, а хотела совсем иного.
Мэтт раздраженно пнул цветок, снеся ему голову, и побежал вверх по тропе. Вархи уже ждала и при его появлении недовольно нахмурилась, наверное, считая, что бежать можно было и быстрее. Мэтт, виновато улыбаясь, быстро огляделся, убедился, что в Храме они одни и потянул жрицу в кладовку.
Жрица занималась сексом с искренним восторгом и полной самоотдачей. Мэтт даже подозревал, что это единственное занятие, интересующее белокурую аштэ в этой жизни. Он иногда задумывался, сколько рабов было в этой кладовке до него? Все, или его угораздило оказаться в числе избранных? Хотя какая разница. Он получал свою порцию удовольствия, попутно обеспечивая ей то же самое. Ничего личного, так получилось.
Было в этом что-то неправильное, ненастоящее, и вечерами, в бараке, когда становилось совсем тошно, хотелось послать все к черту и не прийти. Тропинка раздваивалась, одна вела вниз, в сады, вторая наверх, к Храму Великой Мот, и можно было выбрать привычную, но Мэтт каждое утро все равно бежал наверх. И дело было даже не в том, что Вархи была его дверью к флотским и далекой свободе. Пока он был с ней, огненный еж внутри затихал, пропадала на время боль, и он малодушно боялся лишиться этих коротких передышек, когда можно спокойно дышать, не надо силой удерживать маску на лице и бесконечно улыбаться. Может, поэтому он так долго не решался с ней поговорить, боялся, что отправит обратно, что он потеряет даже ту иллюзию свободы, что у него была сейчас.
Мэтт вдруг подумал, что он становится похож на них, на жрецов и кшари, только те прятали лицо за куском каучука, а он сам соорудил себе маску клоуна и сроднился с ней намертво. Ее тоже снять невозможно.
За стенкой недовольно заклекотали: фейхи в орешник забрались, опять скорлупу разбросают. Мэтт почувствовал, что начинает злиться. На глупых, шумных драконих, на лежащую рядом жрицу и на себя. За трусость. Что, в конце концов, она может с ним сделать? Разозлится на обнаглевшего раба и отправит работать в сады? Прикажет выпороть? Оставит без еды? А парни в клетке умрут меньше чем через неделю.
Мэтт повернулся на бок и погладил девушку по спине.
– Вархи… а ты к этим диким часто ходишь?
– Вообще-то тебе положено называть меня аштэ, – лениво отозвалась жрица, – а зачем тебе дикие?
– Я подумал… – проигнорировал первое утверждение Мэтт, – там же грязно, у диких? Хочешь я помою клетку?
– Что?
– Понимаешь, в нашем мире так принято. Ты меня позвала к себе, я должен отблагодарить, а то наши боги рассердятся…
Пожалуй, он еще ни разу в жизни так вдохновенно не врал, даже когда испортил антикварные шахматы отца, умудрившись открутить ферзю голову. Сейчас он свою фантазию не сдерживал, для убедительности помогая себе рукой и нахально скользя ладонью все ниже.
– А потом, там же грязно, тебе неприятно… – Мэтт понял, что запасы красноречия, и так ограниченные скудным эр-кхарским, заканчиваются и он начинает повторяться. – Я подумал, ты же не в госпитале работаешь, а при Храме, значит, ты главная, тебя послушают. Прикажи кшари пустить меня в клетку.
Да, чем тупее комплимент, тем лучше, это Мэтт уже понял, как и то, что жрица была здесь кем-то вроде кладовщицы, лечить людей ее не пускали. Природа, щедро одаривая девушку внешностью, явно притомилась, когда дело дошло до интеллекта, и решила, что такую красоту мозгами разбавлять – только портить. Вархи была истинной дочерью Эр-Кхара: яркой, горячей и не слишком умной. У нее даже глаза были, как местное небо, идеально-голубые, и никакое облачко мысли не нарушало их девственную чистоту.
– Я иногда и в госпитале работаю, – проворчала Вархи, но, судя по довольным ноткам в голосе, сказанное ей понравилось. – И старшим аштэ помогаю.
Мэтт прижался губами к ее шее и начал медленно спускаться к ключице.
– Ты же не должна возиться с грязными дикими…
Вархи запрокинула голову, чтобы Мэтту было удобнее.
– Я могу отправить туда других энэ, пусть вымоют.
