Я затревожился.
– Подождем кого получше, – шепнул я.
Мой друг кивнул. Но на соседний столик коситься не перестал. И даже выражение грусти как-то убавилось на его лице, сменившись налетом романтической задумчивости. В общем, ему это шло, и, если бы его одеть чуть скромнее, с ним можно было бы штурмовать вполне нестыдные высоты, – в разумных пределах, естественно.
Я отлучился в магазин, надеясь, что в мое отсутствие кто-нибудь да отвлечет внимание Саныча.
Напрасные надежды.
Пожилая ведьмочка и ее пирамидальная подруга сидели на своих местах, оживленно разговаривали, будто не обращая внимания на то, что, кроме одного грустного туриста, они на террасе одни. И за это я был им по-братски благодарен.
О чем думал Саныч, трудно сказать. Он раскинулся на стуле в позе пациента вытрезвителя, хотя был абсолютно трезв. Желание бодрило его, как нашатырь. Но и действий никаких он не предпринимал, сморенный этим вечером и своими надеждами на него.
Я открыл свежепринесенную бутылку, мы выпили, потом и еще, и еще.
Никто не появлялся. Прохожих мимо нашего плетня проходило все меньше. У машин прощальной насмешкой зажигались фары. Птицы растворились в сумерках, как капли акварели в воде.
Мы усиленно молчали и пили водку. Дамы за соседним столиком шушукались и хохотали.
Становилось завидно. Водка брала свое. Хотелось веселья и какого-нибудь сумасшествия. Даже такого, которого всеми силами стараешься избежать.
– Ну что? – спросил я Саныча. – Зовем?
Он кивнул быстрее, чем я договорил.
Я обернулся на три четверти. Хмель делал мое лицо добрее и дружелюбнее, а лица дам… Нет, лица дам оставались прежними, чуда не произошло. Но отчасти из добродушной жалости, отчасти из пьяного нахальства я вылепил вполне подходящую улыбку и показал ее им.
Соседки притихли, увидев эту улыбку.
Они все поняли.
– Девушки, а может, к нам? – без околичностей спросил я. – Или мы к вам?
Кажется, минуты не прошло, как мы сидели за одним столиком, сгрудив бутылки и закуски.
Тут же легко, как во сне, перезнакомились. Старшую звали Аня, ее подругу – Инна. Стали пить за знакомство, пошел обычный разговор. Нужды сдерживать хмель не было, задачу свою, пусть и с изъяном, я выполнил, поэтому дальше все пошло без моего участия и как-то удивительно целенаправленно.
– Что празднуем? – кажется, спросил я.
Ответа не помню. Бойко отвечала Аня, она же и вела теперь эту ладью.
Присмотревшись, я решил, что в молодости она была очень даже хорошенькая. Но, когда она встала и пошла зачем-то в кафе, открылись плоские пустоты штанишек на ее нешироком заду. Это было печально, хотя, судя по виду Саныча, печаль его как раз и покинула.
Я успокоился и отдался чужим веслам. Быстро темнело, было смешно и нескучно. Терраса все глубже опускалась в космические глубины ночи. Голоса женщин мешались с запахом их духов и с летом, плавно и бездумно кружившимся вокруг нас. И в этом кружении я пропадал, как в обмороке.
А потом вдруг все изменилось, в ноздри мне ударило знакомым запахом, и я увидел, что мы сидим в гараже у Саныча. В том же составе, и на столе высится шеренга из бутылок, приобретенных явно не на наши средства.
Инна сидела возле меня на шатком табурете, прочно рассиженном Вовой Брагиным. Саныч с Аней как-то интенсивно и парно передвигались взад-вперед, из чего было ясно, что выбор уже сделан.
Наливали, пили, курили безостановочно. Саныч и его «выбор» все куда-то бесконечно выходили, судачили на свежем воздухе. Я не вникал. Я сбросил с себя всякую ответственность и отдыхал, ровно ни о чем не думая.
Но рядом сидела девушка, и меня это к чему-то да обязывало. В моем восприятии она была не более чем собутыльник. Столь крупные формы я не мог обнимать даже мысленно. Но все же мы были людьми, а людям, да еще пьющим, положено разговаривать.
В течение следующих пяти минут выяснилось, что она замужем, что муж ее сейчас в отъезде, а ребенок у матери, и она проводит вечер с сослуживицей, а живет поблизости – дом через две остановки.
Про дом было неинтересно, я никуда не собирался. Но сказал, совершенно не думая:
– Обманывать нельзя.
– Можно, – спокойно возразила она.
Я очнулся и посмотрел на нее внимательнее. Вместо диванной подушки я вдруг увидел яркие темные глаза. Красивые глаза, и ума в них было гораздо больше, чем того требовали гаражные реалии.
– Что ты здесь делаешь? – спросил я.
– То же, что и ты, – ответила она, не удивившись идиотизму вопроса.
– То есть пьешь? – уточнил я.
– Нет, – сказала она. – Хорошо провожу время.
Она была умна, да еще и остроумна, и это меня отрезвило на время.
Вернулись в который раз Саныч с Аней. Они держались чинно, как верующие в храме, но что-то с ними уже произошло. Лицо Саныча счастья пока не выражало, но в горделиво нахмуренных бровях ясно читалась гарантия надежды.
Голова Ани словно приклеилась к его плечу, и говорила эта голова неумолчно. От меня она будто пряталась, или я на нее не смотрел – неважно. Важно было то, что она находилась у плеча Саныча, и, судя по всему, там она собиралась пребывать и далее.
Добрый путь!
Меня тянуло поговорить с Инной. Но вместо этого мы начали целоваться. Может, я хотел подать пример Санычу, не помню. Или Инна, скорее всего, хотела подать пример мне.
Не вставая со своих мест, мы целовались, как школьники, без объятий.
Полные женщины знают толк в поцелуях. Лакомки, они и здесь продолжают свой пир. Они всасывают губы, как пастилу. И смакуют, не торопясь проглотить.
У нас ничего не могло получиться. Глупая затея. Хмель – он дурачил ее, не я. Как только моя рука втыкалась в гирлянду складок на ее боку, она тут же отдергивалась, как от горячего. И с этим я ничего не мог поделать. Я привык к другому, и невозможно было изменить свой тактильный набор, не содрав с себя заживо кожи.
Кажется, она об этом догадывалась. Мне было неловко. Она ведь многим желанна, говорил я себе. Вон, муж есть, наверняка, поклонники. А целуется как! Что из того, что ее талия на несколько сантиметров шире чьих-то там предпочтений? Получается, мы любим не человека, а сантиметры? Стыдно и нечестно.
Но это было пустое. Поцелуи продолжались, но уже и заканчивались, в отличие от выпивки. Ее, к счастью, было в избытке, и она меня в конце концов и переманила, верная, как старая любовница.
Остаток вечера задержался только в памяти Саныча. Я от него был счастливо избавлен. Как-то доехал домой, как-то улегся, даже раздевшись, – и все.
Глава 4. Новая жизнь
С неделю прошло, не меньше, прежде чем я добрался до гаража. Любопытство покалывало, не скрою. Потому и не звонил, чтобы узнать про все сразу.
Но догадывался: что-то есть.
Приехал пораньше, к концу смены. Сидел на лавочке, курил, посматривая на табло заводских часов. На той стороне проходной накапливался народ, наплывал, как рыба в сеть. Когда настала заветная минута, весь поток заколыхался и слитно двинулся на гребенку турникетов, рассекаясь ею на длинные, волнистые пряди.
По заводскому скверу потекли реки и ручейки трудящихся. Я смотрел внимательно, иногда кивал: немало кто из них отмечался в гараже у Саныча.
Мой основательный друг не спешил. Должность мастера не позволяла ему выскакивать в числе первых. Он появился, когда поток разрежился до полной прозрачности, и шагал неторопливо, высоко неся свой полированный череп.
Поздоровались, пошли по солнечным пятнам аллеи.
– Как дела? – спросил я.
– Нормально, – глядя строго перед собой, ответил Саныч.
Я посмотрел на него. Рожа довольная, чуть шоколад по ней не течет. И спокойствие во всех членах. Нашел, значит, на них угомон.
Я не спешил. Все успеется, весь день впереди.
Калякая о делах насущных, двинулись к магазину. После – к гаражу, и там уже после третьей заговорили о главном.
– Ну, как Аня? – спросил я. – Было что?
– Было, – ответил Саныч, самодовольно ухмыляясь.
Такая ухмылка стоила многого. Можно дальше и не спрашивать. Но занимали, как всегда, детали.
– К себе водил?
– Дурак, что ли? – вылупился на меня Саныч.
Да, верно, там дочка, зять, туда нельзя.
– У нее?
Саныч кивнул. И снова ухмыльнулся, подчеркивая этой ухмылкой наличие своей новой жизни.
Я не злился. Я был рад, что у него появилась новая жизнь. И даже гордился собой: ведь это я ее зачинал и даже принимал роды.
Какой дурак!
Но – кто мог знать?
Ладно, обо всем по порядку.
– Уже два раза был, – нашел нужным сообщить Саныч.
– А где живет?
– В микрорайоне.
– Одна?
– С сыном.
– Большой сын?
– Шестнадцать.
– Что-то маловат…
– Это младший. Есть еще дочка. В другом городе, старшая, у нее двое детей.
– А-а…
Через несколько рюмок вернулись к теме.
– Инна тебе привет передавала, – первым начал Саныч.
Он ехидно покосился на меня: знал мои вкусы.
– Пошел ты! – огрызнулся я.
Саныч не настаивал. Ему было хорошо и без допинга злорадства. Еще немного, и я начал бы ему завидовать. Но вспомнил некоторые детали Аниной внешности и остановился в добром метре от этого чувства. И даже пожалел своего друга. Два раза. Это серьезно, это не пьяный зигзаг. И продолжение будет, уж больно он благостен. Того ли я ему желал?
– А как она… Ну… в постели? – спросил я с надеждой на задний ход.
– Что надо! – отозвался бескомпромиссно Саныч.
Я покосился на него. Думал, не спрашивать, потом плюнул. Все равно ведь спрошу!
– А сколько ей?
– Пятьдесят четыре.
Я покачал головой. Для сорокалетнего пацана это все же слишком. В качестве эксперимента можно, но вот так, добровольно и неоднократно? В этом мне виделось некое геройство, вроде пожертвования двух литров крови неизвестному больному.
– Как это ты?.. – вырвалось у меня.
– Нормально! – властно произнес Саныч, пресекая все мои дальнейшие причитания.
До меня вдруг дошло.
Саныч был мужчина. В широком смысле слова. Многим из нас женщины, даже любимые, старея, перестают казаться привлекательными. И желание угасает, и тянет к молодым, и так почти у всех. Но есть исключения, для которых женщина в любом возрасте – прежде всего женщина. Не больше, но и не меньше. И мой друг принадлежал к этому избранному числу. Поэтому возраст, как фактор преграды, для него не существовал. Он не был героем. Ему просто повезло. Как кому-то везет на умение петь или садиться в шпагат.
Саныч засмеялся.
– Чего ты? – не понял я.
