– Нет, что ты! Насим совсем другой. Ильгиз болтушка и хвастунишка. Он ничего не может, кроме как выпендриваться перед всеми. А Насим спокойный, но очень упёртый. Он от своего не отступится, даже если будет не прав. А я очень справедливая, и поэтому меня злит, когда он не признаёт свою вину, даже когда она доказана.
– Ты как-то странно разговариваешь, – нахмурилась Сарнай. – Говоришь такими сложными словами.
– Это потому, что я хочу стать адвокатом. Моя мама говорит, что в этом мире полно идиотов, у которых нет своего мнения. Часто бывает так, что один идиот пускает дурной слух про определённого человека, а остальные идиоты подключаются и добивают его. Я с этим совершенно не согласна. И когда я вырасту, я буду защищать именно таких людей. Я хочу вырасти, выучиться в университете, чтобы потом защищать невиновных и слабых людей, которые стали жертвами безголовых, но болтливых идиотов.
После последней фразы в глазах Сарнай вспыхнул яростный огонёк.
– Я не слабая, – фыркнула она на Гузалию. – Мне твоя защита была совсем не нужна. Если понадобится, я всех отлуплю, и тебя тоже.
– Глупая ты, – спокойно ответила Гузалия. – Настоящая сила заключается не в кулаках, а в словах. Кулаками можно навредить только на время. Потом раны заживут, синяки пройдут, и вся боль забудется. А вот раны от слов могут оставаться в душе на всю жизнь. И никакая мазь их не залечит.
Сарнай едва понимала, что говорит эта странная девочка. Но где-то глубоко в груди Сарнай почувствовала, что Гузалия не хочет ей зла. К тому же она не была похожа на тех сопливых и визжащих плакс, которых Сарнай видела в каждой девчонке. Поэтому вместо очередной грубости Сарнай протянула обветренную смуглую руку и смела пальцами линию, которой ещё совсем недавно она сама разделила территорию под гранатом. Гузалия улыбнулась и мечтательно произнесла:
– Мне здесь нравится. Прямо настоящий шалаш.
– У меня был настоящий шалаш в нашей деревне, – ответила Сарнай.
– А расскажи, какой была твоя деревня? Что там было особенного?
Сарнай склонила набок голову, словно вглядываясь во что-то очень привлекательное.
– В той деревне, где я выросла, всё совсем не так, как здесь, – сказала она. – Там всё большое и настоящее. Там другое небо, другое солнце, другой воздух. Если бы ты там хоть раз побывала, то тебе бы очень понравилось. Папа говорит, что я дитя пустыни. А тот, кто родился в пустыне, никогда не сможет полюбить современные города.
– Здорово. Мне бы очень хотелось, чтобы меня звали ребёнком пустыни! – воскликнула Гузалия, не скрывая лёгкой зависти. – Я только однажды видела пустыню, когда была ещё совсем маленькой. Я видела её через окно машины, когда мы в первый раз въехали в Монголию. Моя мама даже сделала для меня комнату на чердаке, где всё выглядит, как в пустыне.
– У тебя на чердаке есть своя пустыня? – округлила глаза Сарнай.
– Да. Это только моя пустыня. Моему брату Насиму я туда разрешаю подниматься очень редко. Потому что, как только он где-то появляется, там всё почему-то рушится. Мама смеётся над ним и говорит, что у него руки, как переваренная вермишель. А папа ругает маму за то, что она так говорит. Папа уверен, что именно Насим должен стать адвокатом. Как это несправедливо. Мне он такого не говорит. Папа вообще считает, что мне незачем хорошо учиться. И всё потому, что он уже нашёл для меня богатого жениха. Я с этим не согласна. Я считаю, что девочки имеют такое же право…
– Подожди, – перебила её бурную речь Сарнай. – Ты сказала, что у тебя на чердаке есть пустыня.
В глазах Гузалии мелькнул задорный огонёк.
– Ты меня совсем не слушала, – рассмеялась Гузалия.
– Почему? Я всё слышала. Ты сказала, что у тебя на чердаке есть собственная пустыня.
Сарнай уже ни о чём не могла думать и ни на чём не могла сосредоточиться. Гузалия уловила в ней горячее любопытство и решила незамедлительно этим воспользоваться.
– Да, так и есть. У меня на чердаке есть своя пустыня. Мама сама мне её сделала. Там всё по-настоящему.
– И даже песок?
– И даже песок. Там даже есть маленький оазис и верблюжьи колючки. А если выключить свет, то можно увидеть звёзды.
– Но ты мне, наверное, не покажешь, – грустно произнесла Сарнай, которая уже истосковалась по родному краю.
– Почему же? Если хочешь, я тебе покажу.
– А когда? – с нетерпением спросила Сарнай.
– Прямо сейчас, если хочешь.
– Очень! Очень хочу.
– Тогда вылезай из-под граната и пойдём ко мне. Я тут недалеко живу.
Сарнай так воодушевилась, что совсем забыла обо всех пережитых неприятностях. Она вышмыгнула из-за колючих веток и быстро стряхнула с подола пыль.
– А мама твоя не будет ругаться? – спросила Сарнай.
– Нет, моя мама очень добрая. Она тебе понравится. Моя мама знает много сказок. Она может рассказывать их бесконечно. Мне так нравятся мамины сказки. Ты ей тоже понравишься. Я ещё никого не приглашала в гости. Вот она удивится, когда увидит тебя.
Сарнай на секунду задумалась. Теперь, когда Гузалия шла рядом и тарахтела без умолку, как трещотка, Сарнай едва верилось, что перед ней та самая серьёзная и примерная отличница, которой восхищается вся начальная школа. Больше всего Сарнай удивилась тому, что Гузалия удостоила её чести и пригласила в гости. В первый раз за всё это время в душе Сарнай приятно шевельнулось затронутое самолюбие.
– А почему ты пригласила меня? – спросила Сарнай, вглядываясь в собеседницу.
Гузалия остановилась и, задумчиво подперев пальцами подбородок, ответила:
– Ты смелая и справедливая. Мне нравятся такие люди.
Сарнай смущённо отвела взор. По правде сказать, Сарнай никогда не думала, что она смелая и справедливая. Но последнее слово ей очень понравилось. Сарнай сразу же решила, что она именно такая, как сказала её новая знакомая.
– А ещё мне нравится, что ты совсем не хочешь со мной дружить, как все другие девочки, – добавила Гузалия. – Ты относишься ко мне, как к простой девочке, и не больше.
Сарнай не совсем понимала, о чём говорит Гузалия. Уж слишком мудрёным казался смысл сказанного. Но Сарнай и не думала терзать себя догадками. Она просто благополучно об этом забыла и снова приступила к расспросам о пустыне.
– Моя мама тоже родилась в пустыне, – продолжала трещать Гузалия. – Только не в Гоби, а в Сахаре. Мама рассказывала, что её воспитывали бедуины после того, как её родители умерли. Она тоже называет себя ребёнком пустыни, а я ей так завидую. Мне бы тоже хотелось, чтобы меня так звали. Я даже обижаюсь иногда на неё за то, что она не родила меня в пустыне…
– Что такое Сахара?
– Это тоже пустыня. Только она больше, чем Гоби. Мама говорит, что в Сахаре водятся злые и добрые джинны.
– Кто такие джинны?
– Джинны – это духи, которые были созданы из огня.
Сарнай всё больше и больше поглощалась речами Гузалии. Она никогда не слышала таких историй, хотя раньше была уверена, что знает о пустынях всё.
– Из огня? – изумлённо переспросила Сарнай. – Это как?
– А вот так. Джинны созданы из огня, человек – из праха, а ангелы – из света. Но моя мама знает об этом лучше, чем я. Когда мы придём, ты её спроси. Она тебе всё с удовольствием расскажет. Мама знает столько сказок, что на всю жизнь хватит.
Сарнай невольно ускорила шаг. Ей уже не терпелось как можно скорее прийти в дом Гузалии. Сердце подпрыгивало от волнения. В последний раз она испытывала нечто подобное, когда вместе с Нараном и Баяром нашла новых друзей за тёмным туннелем. Жажда открытий снова захватила её дух, и Сарнай напрочь забыла о том, что ненавидит город и всё, что с ним связано. Они шли по натоптанной тропинке, и Гузалия без умолку рассказывала ей о том, как она мечтает стать адвокатом.
– Я буду так хорошо учиться, что мой папа обязательно заметит, что я нисколько не хуже Насима, – мечтательно делилась Гузалия. – Вся моя семья только и делает, что возлагает надежды на Насима только потому, что он мальчик. А я считаю, что это совсем неправильно. Нельзя делить детей по гендерному признаку. Стать адвокатом – это моя мечта. Если Насим тоже захочет, то я не против. Но я тебе вот что скажу: Насим не захочет. Знаешь почему? Потому что уже сейчас видно, что он не будет любить учёбу. Насим сходит с ума, когда слышит музыку. Мама говорит, что он родился с музыкой в сердце. Он будет музыкантом, это видно, хотя папа упорно продолжает это отрицать. Он говорит, что занятия музыкой и танцами предназначены для девочек, да и то только для того, чтобы им было как развлекать своего мужа после свадьбы. Зато все поголовно уверены, что Насим будет серьёзным и образованным парнем. А знаешь, что на это говорит моя мама? Мама говорит, что все музыканты – это тоже высокообразованные люди. Папа даже ничего не хочет об этом слушать. Из-за этих разговоров в нашем доме всегда ведутся споры. Папа не желает даже думать, что Насим может увлечься музыкой. Видела бы ты его. Он прямо превращается в вулкан. Так сердится на маму, что его рыжая борода того и гляди начнёт дымиться. А потом он кричит на маму и говорит, чтобы она лучше мною хорошо занималась, а сына он якобы будет воспитывать сам. Представляешь? А мама и без того мною всегда занимается. Это ведь она научила меня играть на пианино и танцевать.
– Твоя мама умеет танцевать? – захлёбываясь любопытством, спросила Сарнай.
– Ещё как. Моя мама лучше всех танцует танец живота. Папа только за это её и полюбил. Когда мама начинает танцевать, папа сразу же становится довольным до ушей. Она и меня научила этому. Мы с ней часто танцуем. Она тебя научит.
– Я? – воскликнула Сарнай. – Чтобы я танцевала? Ни за что! Я тебе что, девчонка какая-нибудь?
– А что, по-твоему, только какие-то там девчонки танцуют? – оскорбилась Гузалия.
– Но я никогда не танцевала. Я всегда занималась монгольской борьбой. В нашей деревне я была лучше всех среди детей.
– Одно другому не помешает. Ты научишься танцевать. Это очень красиво.
Сарнай скривила гримасу. Она даже представить себе не могла, что будет, как какая-то там девчонка, дёргаться под музыку. Глупости это всё. Гузалия хоть и использует умные слова, а всё равно такая же, как и все девочки: ей лишь бы помотать нервы мальчишкам да заниматься всякой там сопливой ерундой. Сарнай никогда не любила монгольские танцульки. Они всегда казались ей смешными. Даже во сне она не могла представить себя танцующей.
– Вот мы и пришли, – прервала её мысли Гузалия.
Они остановились у высокой белой ограды. Сарнай задрала голову и посмотрела наверх. Ограда была такой высокой, что напоминала неприступную крепость.
– Это твой дом? – спросила Сарнай, оглядывая стену, а потом огромные резные ворота.
– Да, – без доли хвастовства ответила Гузалия. – Заходи.
Гузалия напёрла всем телом на могучую дверь, и та медленно отворилась. Сарнай подошла к порогу и застыла. На мгновение ей показалось, что она увидела настоящий дверец, о которых она слышала только из книжек. У неё даже дыхание перехватило от восхищения. Её взору прежде всего открылся просторный двор, усаженный выстриженными кустарниками и пёстрыми цветами. Вдоль тропинки стелились серебристые вьюнки, ведущие прямо к светлой террасе. Сарнай поднялась по ступенькам и оказалась на мраморном пороге.
– Не удивляйся, – равнодушно сказала Гузалия, разуваясь. – Папа купил этот дом и потом ещё долго его выстраивал.
– Твой папа – принц? – еле выдавила из себя Сарнай.
Гузалия рассмеялась и махнула на неё рукой.
– Что ты такое говоришь? – сказала она. – Мой папа – обычный человек. Он родился в Грозном, а потом переехал во Владивосток. Там он со своим лучшим другом открыл казино. А потом они стали заниматься ещё каким-то бизнесом. Из-за этого бизнеса папа часто бывает в командировках. Кстати, в одной из таких командировок он и встретил мою маму.
– Твоя мама работала вместе с ним? – недоумённо спросила Сарнай.
Гузалия сложила обувь Сарнай на полку и стянула с себя рюкзак, набитый учебниками.
– Нет, – между делом рассказывала Гузалия. – Моя мама была обычной сиротой, которую воспитывали бедуины. Папа поехал в Марокко, чтобы что-то купить и продать. Там в одном из караванов он увидел маму и потерял голову. Что ты смеёшься? Это правда. Папа именно так говорит: он потерял голову. Это была любовь с первого взгляда. Он сразу же предложил за неё выкуп и женился на ней. Мы сначала жили в Марокко. Я и мой брат родились там. Но потом папе пришлось переехать сюда, так как у него там начались какие-то сложности. Я не знаю точно, но маме очень не нравится то, чем папа занимается.
Гузалия осмотрелась, чтобы убедиться, что за ними никто не наблюдает, а потом наклонилась к Сарнай и полушёпотом произнесла:
– Я иногда слышу, как мама по ночам плачет и ругается с папой. Они думают, что мы с Насимом спим, но я всё слышу. Мама говорит, что папина работа погубит нас всех. Потом она говорит, что ужасно боится за меня и Насима. А папа начинает нервничать и класться, что убьёт любого, кто приблизится к его семье. Короче, что-то там такое неладное творится. Мне иногда тоже бывает страшно, но я верю папе. Если он так говорит, значит, он нас защитит. Хотя мама всё равно ругается и плачет по ночам. Мне кажется, что она чего-то боится, поэтому и на улицу выходит очень редко. И нас с Насимом почти никуда не водит. Все родители гуляют со своими детьми, а мы в основном сидим дома. Так что я очень ждала, когда начну ходить в школу. Теперь хоть есть причина выходить на улицу. Хотя каждый раз, когда я ухожу, мама меня предупреждает по сто раз, чтобы я не разговаривала с незнакомцами. А я не глупая. Я знаю, как себя вести с незнакомыми людьми. Мама думает, что я ещё маленькая, но это не так. Я хорошо умею разбираться в людях. У меня чутьё, ведь я будущий адвокат. Вот почему из нашего класса я ни с кем не дружу и никого не приглашаю в гости.
Сарнай насупилась. В голове уже начали кружиться вопросы, но Гузалия тут же дала на всё ответ:
– А с тобой можно дружить, я в этом уверена. Ты не такая, как они все. Я даже не боюсь тебе рассказывать о своей семье: знаю, что ты не разболтаешь, как это бы сделали другие девочки из нашего класса.
Сарнай даже не знала, как воспринимать такие слова. Как похвала, они точно не звучали, но и на насмешку были совсем не похожи.
– Я что-то так много говорю, а ты всё время молчишь, – вдруг опомнилась Гузалия. – Но всё это потому, что раньше я ни с кем не могла поговорить. Это только в школе я выгляжу так, будто мне совсем не хочется ни с кем общаться, но на самом деле я обычный ребёнок: ничем не лучше и не хуже других. Просто приходится подстраиваться под статус, который наложил на меня мой богатый папа. Заходи, не стой на пороге. Я тебя сейчас с мамой познакомлю.
Гузалия наконец открыла входную дверь, и прямо с порога в лицо Сарнай брызнули янтарные блики, исходившие от огромной хрустальной люстры, свисавшей с высокого потолка. Сарнай сделала шаг – и стопы её потонули в узорах мягкого ковра. Глаза разбегались по сторонам. Она не могла поверить, что всё это предстало перед ней наяву. После маленьких юрт Сарнай понадобилось время, чтобы привыкнуть жить в квартире, которую нашёл Хаган. Даже она казалась Сарнай чрезмерно большой и запакованной мебелью и всякой другой утварью. Но в доме Гузалии всего было так много, что у Сарнай закружилась голова. Вся комната была обставлена мягкими, обитыми нефритовым бархатом диванами, на которых были раскиданы расшитые золотыми нитками круглые подушки. Окна были задёрнуты тяжёлыми шторами малахитового цвета. Стоявший посередине круглый стол был застелен плотной скатертью с резными узорами и пышной бахромой. Отовсюду, куда ни падал взгляд, тянуло роскошью и какой-то молчаливой торжественностью. Очарованная такой красотой, Сарнай прошла вглубь зала и замерла, как статуя. Гузалия встала рядом и тоже принялась осматривать уже привычную для неё обстановку.
– Красиво, правда? – спросила Гузалия.
– Да, – едва слышно пролепетала Сарнай. – Очень красиво. Я никогда не видела таких юрт.
Гузалия рассмеялась.
– Ты такая смешная, – сказала она. – Пойдём на кухню. Мама сегодня приготовит бирьяни. Ты пробовала такое?
Сарнай покачала головой. Она всё ещё была лишена дара речи от всего того, что её окружало.
– Моя мама превосходно готовит любые восточные блюда, – сказала Гузалия и потянула Сарнай на кухню. – Она может делать всё, что захочешь, но бирьяни у неё получается лучше всего. Тебе очень понравится.
Сарнай даже не заметила, как она очутилась на кухне. За широкой плитой спиной к ним стояла высокая женщина. Сарнай, привыкшая видеть низкорослую и тонкую Фамарь, была удивлена, когда к ним повернулась мама Гузалии. Это была крепкая, высокая, красивая женщина с огромными, как ночь, глазами. Сарнай ещё ни у кого не видела таких чёрных и таких выразительных глаз. Всё на лице этой женщины было крупным, и потому красота её была даже немного отпугивающей. Увидев Сарнай, женщина немного напряглась, но Гузалия тут же начала щебетать без умолку на незнакомом языке, и с каждым её словом испуг на лице женщины понемногу начинал отступать.
– Мама, познакомься, это Сарнай, – наконец сказала Гузалия на монгольском. – Она моя одноклассница и первая подруга.
Сарнай смутилась при слове «подруга», но возражать всё же не стала.
– Добро пожаловать в наш дом, – улыбнулась женщина и протянула ей руку. – Меня зовут тётя Наргиза.
Сарнай сразу же уловила, что тётя Наргиза очень плохо говорит по-монгольски.
– Идите мойте руки, а потом приходите к обеду, – сказала Наргиза.
Гузалия взяла Сарнай за руку и потащила прочь из кухни.
– Моя мама хорошая. Она тебе понравится, – снова завелась Гузалия. – Она только внешне выглядит немного скованной, но на самом деле у неё очень доброе сердце. Вот увидишь, когда ты с ней познакомишься как следует, ты сама…
Гузалия внезапно умолкла и пригнулась. Сарнай недоумённо уставилась на неё.
– Что такое? – спросила Сарнай.
Гузалия тут же притянула Сарнай за руку так, что той пришлось невольно пригнуться.
– Тише, – шикнула Гузалия, приставив указательный палец к губам.
Сарнай ничего больше не посмела спрашивать. Она пригнулась, как ей приказали, и отправилась вслед за Гузалией. Крадясь на цыпочках, как шпионы, они приблизились к большой деревянной двери. Сарнай не понимала, что происходит, но ей всегда нравились игры, где щекочутся нервы и подрывается страх и любопытство одновременно. Гузалия тем временем как можно тише толкнула дверь, и они заглянули внутрь. Сарнай выглянула из-за плеча Гузалии. Там, в большой светлой комнате, на полу сидел мальчик лет шести и, усердно слюнявя карандаш, что-то чертил на белом листе.
– Вот гадёныш, – заговорщически процедила Гузалия, посмотрев на Сарнай. – Ты видишь, что он делает?
– Да. Он рисует, – разочарованно ответила Сарнай.
Она ожидала увидеть нечто действительно захватывающее, а там всего лишь рисующий мальчик. Сарнай сразу поняла, что это и есть тот самый братик Насим, о котором Гузалия ей успела прожужжать все уши.
– Ну, я ему сейчас порисую.
С этими словами Гузалия шумно распахнула дверь и деловито упёрла руки в бока.
– Так, – строго и важно протянула она, – и что ты снова тут делаешь?
