– Это, кстати, забавно, – сказал Кнедлик. – Всюду эти обстоятельства. Мы всю жизнь являемся рабами обстоятельств. Как же мало в мире людей, которые выше обстоятельств. И вот я говорил о том, что многие завидовали Мартину. Со стороны его судьба выглядела действительно счастливой: выжил на войне, преуспел в делах. Это правда, он действительно был счастливчиком. Ему даже посчастливилось обмануть саму матушку-судьбу! Он не стал ждать от неё решений, а сам распорядился своей смертью, сам её выбрал, сам спланировал и сам привёл приговор в исполнение. Это ли не высшая свобода? И если бы вы, Ваша честь, спросили меня, какой судьбе я больше завидую, вашей или Мартина, то не задумываясь я бы ответил, что я искренне завидую судьбе друга. Вы – раб обстоятельств, а по сути – раб судьбы. Он же – подчинил судьбу себе.
– Звучит высокопарно, – сказал судья, – по-книжному. Но что же по поводу вашей предпоследней жертвы? Об этом человеке явно не скажешь, что он был баловнем судьбы или стал выше обстоятельств.
– Совершенно верно, Ваша честь. Не скажешь. Но я – не Мартин Градец, я, скорее, такой же раб обстоятельств, и не мог выбирать себе жертв. Исходя из моих выводов, все жертвы выбрали меня сами. Так случилось и с этим человеком.
Его имя и фамилию я узнал только здесь, в ходе этого заседания. А сейчас – простите меня, пожалуйста, – уже вновь забыл.
– Этого человека звали Игнац Гесс, – строго сказал судья.
– Да, бедняга, – с грустью сказал Кнедлик. – Он был бездомным. И вряд ли кому пожелаешь такой судьбы. И такой ужасной смерти…
– Но ведь это вы толкнули его под трамвай, – сказал судья.
– Да, – сказал Кнедлик. – Правда, я в этот момент находился в другом месте.
– В каком ещё другом месте?! – возмутился судья. – Что за фантастика?!
– Натурально в другом месте. Не знаю, как уж там свидетели показали, что это именно я стоял на трамвайной остановке. Но это исключено.
– Ничего не понимаю! – был обескуражен судья. – Толкнули вы?
– Да.
– Но вас там не было?
– Совершенно верно.
– Что за чудеса?! – воскликнул судья, взмахнув руками вверх, и в зале вновь раздался смех.
– Сейчас я всё поясню, Ваша честь. Дело в том, что встретил я этого беднягу на вокзале в тот же день, когда застрелил Мартина. Надо ли говорить, что состояние моё было удручённым? Я был сам не свой. Этот человек подошёл ко мне с безобидной просьбой, свойственной всем бродягам. Он сказал: «Господин, подайте ради Христа».
Я ещё раз повторюсь, что был в состоянии крайнего напряжения. Обыкновенно я не оскорбляю чувств верующих. Но тогда я ответил этому бедняге, что не верю в Христа.
«Ну тогда просто… – замешкался он, – ради всего святого».
Я раздражённо ответил словами Бодхидхармы: «Нет никакой святости. Всё это выдумки человеческого ума. С точки зрения вселенной, нет ни святости, ни греха».
Бродяга смотрел на меня как оторопелый. Мне, разумеется, не стоило лезть в его христианский ум со своими антирелигиозными ценностями. Мне, как и подобает любому доброму человеку, стоило бы просто ему подать. Тем более, что в кармане у меня имелось денег более чем достаточно для подаяния.
Но моё состояние взяло надо мной верх. И я принялся доказывать ему, что его спасение не во Христе и не в ком бы то ни было другом, а только в нём самом. Что ему, вместо того, чтобы испытывать жалость к себе, стоило бы попытаться сделать хоть что-нибудь, чтобы быть достойным своего существования.
С моей стороны было глупо надеяться, что этот человек, имея многолетний опыт жалости к себе, вдруг за несколько минут обретёт мужество. Поэтому его реакция была абсолютно логична.
«Да пошёл ты на хер! – сказал он. – Не хочешь давать денег – так бы и сказал! Тоже мне, философ хуев!»
Меня тогда оскорбило не столько его ругательство, сколько его слепость к искреннему желанию помочь. И тогда я не выдержал и ответил: «Ну тогда тебе нет никакого смысла продолжать это убогое существование! Иди, вон, бросься под трамвай!»
Поэтому, Ваша честь, никаких чудес. Я действительно подтолкнул этого человека к смерти. Но в момент его последнего шага я действительно уже был далеко.
– Хотите сказать, – спросил судья, – что он покончил с собой?
– Я не берусь утверждать этого однозначно. Меня там не было. Может быть, он просто на мгновение потерял бдительность, оступился. Но коли уж произошло такое совпадение, то я имею основание полагать, что мои слова сильно задели этого человека. Поэтому я не намерен снимать с себя ответственности. Слова – это продолжение мыслей и начало действий, поэтому нам нужно быть крайне внимательными к тому, что мы говорим.
5
– М-да, – сказал судья, – пожалуй, я не буду комментировать эту историю, дабы не давать вам более поводов для вашей дальнейшей демагогии. Предложу лишь вам перейти к заключению вашей душещипательной речи.
– Справедливо, Ваша честь, – сказал Кнедлик и приступил к рассказу о последней жертве: – Её звали Катарина. Присутствующим она более известна как Бронислава Цибулка, но я буду называть её так, как она представилась мне в день нашего знакомства – Катарина. Для вас – она проститутка, падшая женщина. Для меня – возлюбленная.
Мы познакомились на Святого Вацлава, возле костёла Штепана. Это ближайший от моего дома храм. В тот день на меня навалилась депрессия. Угрызения совести мучили меня. И я чуть было не совершил глупейший поступок, решив отправиться на исповедь. Большинство людей считает, что самое сильное желание убийцы – скрыть свои преступления. Но это не так. Самое сильное желание убийцы – хоть кому-нибудь рассказать о своих деяниях, облегчить душу, так сказать. Так я стоял возле входа в храм. Долго стоял, не решаясь войти. Всё думал. И вот ведь до чего додумался: а с какого это чёрта я должен исповедоваться перед человеком, который поклоняется Церкви – той самой Церкви, на совести которой столько крови, что ей вовек не отмыться?
Тогда у меня родилась смешная мысль: если уж кому исповедоваться, так лучше самой распоследней шалаве, чем церковнику. Ох, – задумчиво сказал Кнедлик, – я убеждён, что все проститутки мира слышали куда больше откровений, чем все священники мира.
В зале раздались смешки. Кнедлик продолжил:
– И в момент этой мысли ко мне подошла девушка. Совершенно бесцеремонно она осмотрела меня оценивающим взглядом и после сказала: «Господин не желает ли развлечься?»
Я же, будучи воспитан человеком весьма практическим, спросил: «А какие нынче расценки?»
«Орально – тысяча крон, – как на базаре выдала она, – классика – две пятьсот».
«Мне бы просто поговорить…» – сам от себя не ожидая, как закомплексованный мальчишка проговорил я.
«Просто поговорить – это как классика», – заявила она.
«Ничего себе у вас расценочки! – возмутился я. – За простой разговор, как за классику?!»
На что девушка с усмешкой ответила: «Ну это для вас – это простой разговор. Для меня же это означает, что вы будете трахать мои мозги! А я трахаюсь за две пятьсот!»
В зале раздался откровенный смех.
– Но я был бы не я, – продолжил Кнедлик, – если бы всё же не сторговался до двух тысяч.
Некоторые мужики в зале откровенно ржали, а один не выдержал и выкрикнул:
– Я знал эту Катарину! Она мне за полторы давала!
Судья уже неустанно молотил своим молотком, впрочем, сам еле сдерживаясь от смеха.
Кнедлик выждал, пока все успокоятся, и продолжил:
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70097740&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
