– Поставь это снова, Сэм, – приказал я, начиная бесконечный глоток, как делал Ханфи Богарт в одной барной сцене фильма «Касабланка».
Однако Дуранд не сразу выполнил мой приказ: раньше он тоже подражал жест бесстрастного пьющего человека. Потом, повернув вынутую из кармана зажигалку, указал на брошенную на углу стола сигаретную пачку, но я скомкал ее в моих руках, и когда она превратилась в бесполезный комок бумаги, Дуранд понял, что поляки оставили нас без одной жалкой сигареты. Только тогда он подошел к проигрывателю, и снова послышался женский голос, умоляющий ночь: «Не умирай; я так тебя люблю!» И пока мы слушали его во второй раз, случилось чудо: кто-то постучал в дверь. Я ничего не слышал. Я только услышал голос, поющий для меня. Тот, кто чувствовал удары, был Дуранд. И, ошарашенный образом женщины, которую он застал в дверях, едва успел произнести несколько слов. Он сказал, что меня ищут. Поскольку посетительница была ему неизвестна, он подумал, что она искала меня. Но я тоже не знал той брюнетки с красными пухлыми губами и опьяняющими глазами, которую он пригласил войти в нашу комнату и чье лицо у меня тотчас же связалось с портретом Анны Керн и начальными строками стихотворения, которое Пушкин посвятил ей во время ссылки в Михайловском. Может быть, поэтому я спросил ее на языке поэта: кого она ищет?, и моему удивлению не было предела, когда я услышал ее ответ на испанском языке: она не искала никого, она просто проходила мимо, когда певчий голос заставил ее изменить курс и прийти к нашей двери.
– Почти целый век прошёл с того дня, когда в последный раз я слышала что-то столь нежсного, – пожаловалась женщина, а потом добавила: – Есть песни, которые, как вода, могут быть безошибочным пережитком жизни.
– Поднимем тост, – предложил я, протягивая ей рюмку с наполовину налитой водкой, – за эти песни и за нас.
– Такими темпами скоро нам придется вернуться к китайскому, – пробормотал Дуранд всерьез, замечая, что наша посетительница, с безмятежностью колхозницы, выпила всю жидкость одним махом, то есть, до конца.
– Ху Ли Анг не китаец, он лаосец или, во всяком случае, индокитаец, – поправил я его.
Но Дуранд не возмутился из-за моего неуважительного поведения как геополитический советник: он даже не моргнул, потому что сейчас был очень занят: он смерил взглядом женщину, которая, присев на одну из кроватей, была так поглощена текстом другой песни, что не обратила никакого внимания на своих гостеприимных хозяев. Ее изоляция создала у меня впечатление, что ни я, ни Дуранд существовали для нее, и я стал бояться, что это женщина тоже уходит от нас, как только она успеет удовлетворить свой музыкальный аппетит. Однако одно движение ее рук даровало мне немного покоя. Словно угадав мои мысли, женщина извлекла из неведомо откуда среди своей одежды портсигар, внутри которого я увидел несколько очень заманчивых сигарет. После этого она предложила нам курить. Дуранд, удовлетворенный предложением, достал зажигалку со дна кармана и зажег одну за другой те сигареты, которые мы все внезапно удержали между пальцами. И я, выдохнув клубок дыма, испытал такое огромное удовольствие, что не мог не вернуться по стопам Богарта. Я думал, что в этот момент мне наконец удастся получить более верный образ американского актёра, потому что для меня Богарт всегда был больше всего одным неустрашимым курильщиком. Я мог представить его без шляпы, без ружья, без стакана виски в руках, но не без сигареты во рту. И мне было интересно знать, что было бы с ним без тех сцен, в которых он курил, как настоящий обречен.
«Никто не может курить с такой смесью элегантности и таинства, как он», – подумал я, в то же время как Дуранд подходил ко мне с монетой на ладони, простой пятачок, который начинал крутиться на поверхности стола и на который мы оба стали смотреть со странной сосредоточенностью.
Тут не было ничего особенного. Было то, что было условлено нами для таких обстоятельств: одна танцующая монета и две пары выжидательных глаз, пока вращение не остановилось и нам стало известно, какая сторона монеты упала к верху: лицевая или оборотная, колосья пшеницы или щит. Если упадет колосья пшеницы, Дуранд уйдет из комнаты, а я останусь наедине с женщиной, но если упадет щит, тогда окажется совсем наоборот, и мне придётся покинуть комнату.
Только этим вечером решение наших судьб не зависело от падения одной монеты. В эту ночь неожиданно чья-то рука подхватывала монету, прежде чем она упала, из-за того, что женщина, которая вставала с постели и приближалась к столу, прервала танец и потом давала нам понять свое предложение.
– Сегодня вечером, дорогие мои, никто не уйдет.
– Let it be! – Дуранд подверждал ее решение с подозрительным цинизмом, и сразу начал раздеваться.
– Ура! – воскликнула женщина, которая пришла к нему на помощь.
Тут же кровь у меня вдруг заледенела от неожиданного направления пари, и, как будто я не был также одним из главных действующих лиц этого необычного зрелища, я остался неподвижным. Но незнакомка не обратила никакого внимания на мою пассивность и, с дерзостью, похожей на ту, что была прежде, она подходила ко мне и стала снять мою одежду, а позже, словно выполняя молчаливое соглашение или соверщая какой-то родовой ритуал, она содрала с себя сначало что-то вроде цыганского сукна, потом платье в цветочек, падающее на пол безмолвным водопадом, потом лифчик, и, наконец, трусики, легкость которых заставила мои пальцы спутаться, когда я смел их взять из ее рук, видя, как Дуранд начал нападение ее тело. Именно это как бы грубое нападение растопило мою кровь, и после этого я чувствовал себя вовлеченным в такое состязание.
– Куда мы едем, Миклуха-Маклай? – спросил я его, как каждый раз, когда мы собирались выйти с какой-то парой девиц, и с единственной целью выбить у него краткий рапорт о них, так как я не совсем поделился своей теорией, согласно которой эротическое исследование тела каждой женщины было каким-то способом путешествия в ее страну.
– Мой билет в рай, – ответил он.
И только тогда я обнаружил, что у нас на самом деле не было никакого маршрута. «Откуда она?» – спросил я самого себя, и потом, усмотрев в ответе моего друга некий оттенок эгоизма, назло, на этот раз я не захотел его ублажать и начал свое путешествие, зная, что шел в противоположное направление от Дуранда. Так, скользнув губами по бедру женщины, я жадно отыскал вход в ад.
Таким образом, возник неизбежный вопрос: кто была эта дьявольская женщина, чью кожу я поцеловал, в то время как все ее тело дрожало от интимного прикосновения с телом другого мужчины? И ее появление (настолько неожиданное, сколько и своевременное), и как она провозгласила тост (выпив рымку водки одним махом), и ее сигареты (что-то в них мне показалось подозрительным, потому что половина моих моральных самоустранений пошла к черту, как только мой окурок закончился), и еше пыл, с которым она отдавалась нам, все это убедило меня в том, что наша посетительница была самой Маргаритой, красивой и умной любовницей Мастера, и я догадался, что в его стремлении свести определенные счеты со мной, но также в курсе моей неприязни к кошкам, и еше что у меня не было ни капли сексуального влечения к мужчинам в любом из их многочисленных вариантов, злобный Воланд подтолкнул ее к этой жертве. О Воланд! Это были опасности работы того, кто всегда хотел зла, но всегда делал добро. И тут с нами была прекрасная и милая Маргарита, выполняя соответствующую ей часть плана Воланда. По этой причине, прежде чем Мастер и его свита пришли на помощь женщине, я перечислил свои самые серьезные ошибки и к каждой из них добавил какое-то железное оправдание, какой-то неопровержимый аргумент, как часто делали все директора государственных предприятий, когда дело доходило до отчетов об их управлении на более высоких уровнях.
В первую очередь я перечислял безвизовый въезд в Москву и думал, что даже коварный Азазело будет обезоружен, после того, как я утверждал, что причина такого поступка кроется в невозможности завершения соответствующих бюрократических процедур в отведенное мне короткое время, чтобы явиться в дом Руслана, кто по просьбе Людмилы перенес дату их свадьбы на три недели раньше, не представляя себе больших трудностей, которые такое решение создаст для иностранца, избранного ими шафером их свадьбы. И, на всякий случай, если кто-нибудь из моих непримиримых судей хранил в своем портфеле разные копии фотографий, сделанных на Ваганьковском кладбище, рядом с могилой Высоцкого, вместо Красной площади или у подножия какого-нибудь памятника, воздвигнутого павшим героям во время второй мировой войны, я спрятал туз в рукаве: если на этих снимках я выглядел очень веселым, ходя под руку с женихами, то это было связано с многочисленными рюмками водки, вина и шампанского, выпитыми в честь супружеской пары, а вовсе не с фактом, что в то утро я сознавал, как мы все участвовали в одном акте разрыва с патриотическими традициями страны, и еще меньше в воздании дани памяти того хриплого и пьяного певца, чьи песни я даже мало знал (как собирался ли я их хорошо знать, если только иногда их ставили по радио и, конечно, никогда не были теми песнями, что в провальных записях молодежь слышала и пела хором в подвалах всей страны?).
Второй из моих грехов заключался в том, что когда-то у меня была какая-то связь с одной французской девушкой, связь которая привела нас от дружбы к сексу (или наоборот, потому что я никогда не знал, что из двух, секс или дружба, появилось первым, так как наши взгляды и улыбки были пропитаны тем и другим, с холодного утра декабря, когда мы с ней встретились в одном из залов Русского музея, до того вечера, два дня спустя, когда мы прощались на вокзале с подозрением, что в городе остались еще площади и бульвары, по которым мы могли бы пройтись рука об руку, и неожиданные края, чтобы открыть для нас Невский проспект из окна какого-то кафе или с палубы какой-то яхты медленно бороздящей воды одного канала. Из-за этой связи, в консульстве мне не дали бы открыть рот. Там сразу вспомнили бы запрещение: не допускаются никакие отношения с выходцами из капиталистических стран. Однако я мог объяснить товарищам Маргариты пару истин, которые заставили бы их встать на мою сторону. Одна заключалась в том, что Миттеран только что победил на выборах и, заняв пост президента, каждый француз перестал быть, по крайней мере технически, выходцем из капиталистической нации (или, с социалистами у власти, Франция оставалась по-прежнему капиталистической нации?). Другая истина заключалась в том, что благодаря братству, ощущаемому в каждом месте, которое мы посещали, моя подруга из Парижа прониклась симпатией к стране, и это подтвердило ее желание вступить в ряды ФКП. Но деталью, которую никто не должен игнорировать и которая служит доказательством моей невиновности, было влияние, оказанное мной. Потому что без меня, без той страсти, которая нас объединила, быть может, не были бы так очаровательны для нее те сотни мостов, нанизавших многочисленные жемчужины того ожерелья островов, которые Петр I окрестил своим именем. Другими словами, без моей компании француженка наверняка обнаружила бы, что на солнце тоже есть пятна. По этой же причине не только те люди, которые были обязаны обеспечивать такие очень важные вопросы, как формирование хорошего впечатления о стране у каждого иностранного гостя, но и высшее руководство ФКП, должны быть мною очень довольны, так как членство партии должно было вырасти в тот год, как меньше, в один член.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70197640&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
