Но бабушка Жени, Калина Николаевна – женщина с характером сталевара и барственностью директора нефтеперерабатывающего завода – не хотела и слышать про поступление в Пустошевский институт культуры и искусств, которым грезила Женя.
– Акварель на хлеб не намажешь! – заявила она однажды и по своему обыкновению сложила сухие светлые губы в жирную точку.
Так Женя попала в Зеленоморский кулинарный техникум, откуда вернулась без прежних персиковых круглых щечек и светлых надежд на будущее. Выглядела она так, будто все три года работала подопытной собачонкой в институте диетологии, а не изучала технологию хлеба, кондитерских и макаронных изделий, как утверждалось в дипломе цвета копченой рульки.
Теплое, можно даже сказать горячее место в офицерской столовой ждало горе-кулинара сразу же после выпуска: об этом позаботилась хорошая бабушкина приятельница, кладовщик военсклада.
– И голодной никогда не будешь, и замуж быстро выйдешь, – рассудила бабушка, довольная тем, что практически обеспечила внучку единственными необходимыми любой женщине вещами: едой и мужем.
Но, как на беду, офицеров все больше интересовали казённые харчи, и они не обращали никакого внимания на маленькую унылую Женьку, почти незаметную среди парящих котлов и шипящих жаровен. Добрая и совершенно бесхребетная, через год работы в столовой Женя стала невольно представлять, как варит бабушку в большой алюминиевой кастрюле, предназначенной для борща.
Уж не знаю, чем могла закончится эта печальная история, если бы одним пасмурным утром инфаркт не прикрутил конфорку под кипучим котлом бабушкиной жизни. Неожиданно для самой себя Женя жестоко переживала безвременный уход Калины Ивановны. Совесть, пойманная на крючок суеверного страха, нашептывала о причастности кровавых Женькиных мечтаний к сердечно-сосудистой катастрофе в бабушкиной груди. И без того незавидное положение дел усугубляли постоянные злоключения, которые предрекала строгая воспитательница.
Уволившись со столовой и окончив дизайнерские курсы, Женька долго скиталась без работы и была вынуждена продать свои золотые украшения – единственное, что осталось от матери. Когда, наконец, удалось найти место на фабрике бутафорских витражей, ее заработок выглядел еще более бутафорским, чем пестрые узоры на стекле, которые фабрика предлагала производителям элитных шкафов и фешенебельных клозетов.
Примерно в то же время Женя влюбилась в художника Ивана Хаски. Отчего молодой человек выбрал себе собачий псевдоним, я не знаю. Но знаю, что, повстречав Женю, художник сразу же перестал быть бродячим и охотно одомашнился. Целыми днями он ожидал вдохновения на старом бабушкином диване, пребывая в подавленном настроении, и невероятно оживлялся, когда Женя появлялась на пороге с авоськами, полными снеди.
На несмелые намеки о скудости семейного бюджета и наличии на фабрике вакансии кладовщика Иван обижался и, громко хлопнув дверью, уходил на кухню, где надолго оставался наедине с авоськами.
– Работа за зарплату убивает творчество! – часто говаривал он, поглаживая неопрятную черную бородку.
Однажды утром Женя обнаружила, что Хаски еще накануне вечером расправился с обеими порциями приготовленного ею завтрака. Она ворвалась в комнату и стянула с возлюбленного одеяло:
– Ты чего? – не понял Иван, пытаясь соорудить себе тогу из простыни.
– Как ты мог сожрать мой завтрак? Я ведь целый день на работе голодная буду! – возмутилась Женька.
– Разве вы забыли, Евгенья Паллна, я весь день вчера писал! Я всегда голоден, когда работаю!
Он поймал край отобранного одеяла, выдернул из Женькиных рук и укрылся, оставив снаружи лишь косматую голову.
– А мне что прикажешь, – пробормотала Женька, срываясь на плач, – акварель твою на хлеб намазывать?
Она снова ухватила одеяло и на этот раз отшвырнула его в угол комнаты.
В тот же день Иван испарился с холста Жениной жизни, оставив за собой лишь темное пятно неприятных воспоминаний и три потертых синих носка на полотенцесушителе. Поначалу Женя корила себя за грубое обращение с другом, но вскоре случайно узнала, что причиной разрыва стала вовсе не «бутербродная» ссора, а другая женщина – пожилая светская львица, соблазнившая Хаски щедрым пайком и мастерской, обустроенной во флигеле загородного особняка.
От постоянных расстройств Женя сильно занемогла и стала частенько вызывать участкового врача, то есть меня. Так мы и подружились.
Разнообразные укрепляющие средства и витамины, которые я выписывала, постепенно поправили Женькино здоровье, но они оказались совершенно бессильны в борьбе с роем жалящих комплексов и бурьяном разочарований. В душе ее было по-прежнему пасмурно, как в индийском городе Черапунджи.
Именно поэтому меня так сильно удивило внезапное просветление на сером небосводе.
– Был на квартиру налет? К нам заходил бегемот? – спросила я, указывая на открытые картонные коробки и клочья бумаги, разбросанные по полу.
– Вовсе нет, Верочка. Вот, гляди!
Она протянула мне пестрый проспект, испещренный яркими надписями.
– «Тренинговый центр ручей. Реализуйте свой потенциал!» – прочла я и с непониманием подняла глаза.
– Ты читай, читай дальше! – настаивала Женька.
Из уважения к подруге я просмотрела рекламный текст, хоть в этом не было необходимости. Красноречивые молодые люди в опрятной одежде постоянно околачивались около поликлиники с пачками подобной наживки в руках. Разные по форме и размеру проспекты всегда несли один и тот же посыл, выраженный словами, наподобие «достижение», «освобождение», «совершенствование», «раскрытие» и прочие «-ие». Все эти существительные магически действовали на ослабленные гриппом организмы, которые с трудом несли себя в поликлинику, чтобы закрыть больничный и вернуться на опостылевшую работу, где их ожидала сплошная «-ость», как то: «усталость», «неудовлетворенность», «бесперспективность», «нервозность» и прочая гадость.
– Ну, прочитала, и что?
– А то, что я была на первом тренинге! – гордо сообщила Женька.
Возглас негодования поднялся из моей груди, но по пути благоразумно зацепился за кадык и не выскочил наружу.
– И как все прошло?
– Невероятно!
От возбуждения Женька подпрыгнула на месте:
– У нас была беседа о том, что каждому человеку в жизни нужна четко определенная цель.
– Неужели? И как же они до этого додумались? – не удержалась я, но Женька не заметила сарказма и продолжала:
– Так вот, сперва нужно обязательно понять, чего ты хочешь больше всего.
– И ты поняла?
– Да! Я хочу, – она всплеснула руками, будто была волшебницей, и то, что она желала, должно было вот-вот появиться перед нами в комнате, – я хочу стать первоклассным портретистом, жить в маленьком загородном доме с мансардой, в которой я устрою мастерскую.
Сказав это, она заулыбалась, словно невеста, ожидающая своей очереди перед ЗАГСом в толпе гостей. От ее радости у меня вдруг потеплело на душе.
– Это чудесная мечта, Женечка. Чур, первый портрет из мансарды – мой.
– Однозначно. Но ты не совсем верно поняла: это вовсе не мечта. Мечтать нельзя, нужно ставить цель и действовать.
В ее голосе зазвучали нотки коучера, который, судя по Женькиному воодушевлению, очень талантливо интерпретировал русскую народную сказку о мужике, который мечтал под кустом, как поймает зайца, обменяет его на свинью, желательно, беременную. Потом продаст поросят, купит дом, возьмет жену, желательно, беременную, и будет ему счастье. А заяц, тем временем, и был таков.
Вдруг в мою голову пришла пугающая мысль: неужто Женька надумала продать свою однокомнатку в центре города и купить развалюху где-нибудь в глухом селе?
– Так вот, – беззаботно продолжала она, не замечая мой обеспокоенный взгляд. – На первом тренинге нам дали задание купить несколько вещей, связанных с поставленной целью. Если брать мой случай, например, это могут быть предметы, которые я размещу в своей будущей студии, понимаешь?
Я кивнула и вздохнула с облегчением: квартира пока уцелела. Женька же вспорхнула с дивана и парила над коробками.
– Ты знаешь, мне очень повезло. Умер один местный художник… В смысле, художника жалко, конечно, но его имущество родственники стали распродавать за копейки.
Женя открыла одну из коробок и бережно вынула потертый деревянный подрамник.
– Все очень ветхое, но о новом пока и мечтать не приходится.
– А по-моему, так даже лучше, – подбодрила я. – Мало того, что ты сделала первый шаг к цели, еще и дала новую жизнь вещам, которые, скорее всего, отправились бы на свалку.
– А ведь правда! – обрадовалась Женька. – Знаешь, художник этот был очень талантливый. Картины они тоже продают, но для меня слишком дорого. Зато я взяла еще мольберт в отличном состоянии и экорше.
Она придвинула к себе одну из коробок и вынула гипсовую голову с изуродованным лицом.
– Мамочки мои, что за жертва Ацтеков ?
– Да нет же. Это и есть экорше. Учебное пособие для художников. Части тела без кожи.
– Все?
– Что «все»?
– Все части, что ли? – испугалась я.
Женька хихикнула.
– Ну, у меня только голова пока.
– Слава Богу!
– На самом деле, все это – очень нужные вещи. Кстати, не все мои покупки такие старенькие и страшненькие. Вот, погляди.
Из тряпичной Женькиной сумки появился длинный сверток.
– Это репродукции моего любимого художника. Его зовут Афремов.
Изображения, и в самом деле, были необыкновенные. Сочные, красочные, будто разноцветная карамель. Сразу становилось ясно, почему они полюбились Женьке: в них была радость и полнота жизни, которой так ей не хватало.
– Повешу их в студии, – сказала она и снова свернула фотографии.
– А отчего не снять ковер и не повесить их прямо сейчас?
– Нельзя, – замотала головой Женька. – Нам объяснили так: все эти предметы – часть будущего, к которому нужно стремиться. Их обязательно нужно спрятать. Если начать пользоваться сейчас, то получится, что ты, вроде как, довольствуешься малым, теряешь стимул, понимаешь?
Я озадаченно почесала голову.
– Не понимаю. Почему не пользоваться собственными вещами, которые тебе очень нравятся. Знаешь, у моей бабашки был сервиз из настоящего японского фарфора. Ее брат из рейса привез. Чашечки в нем были такие тоненькие, почти прозрачные, а на их дне просвечивался силуэт японки, если через дно на свет смотреть. Прелесть, в общем, а не сервиз. Бабушка так его берегла, что использовать по назначению никогда не позволяла. Даже ради самых дорогих гостей не доставала. А когда она уже совсем старенькая была, в серванте сорвалась стеклянная полка. Все вдребезги. Все чашечки до одной. И знаешь что? Она даже не расстроилась. Охладела, видимо, к своей драгоценности. И что толку было в этих чашках за всю их долгую жизнь?
Женька морщила лоб, обдумывая мои слова.
– Это совсем другое. Одно дело – беречь то, что тебе, в принципе, и не нужно. А другое – готовиться к свершениям. Вот представь, например, ты собираешься испечь наполеон, но съедаешь весь крем вместо того, чтобы намазать коржи.
В моей голове вдруг возник образ Женьки, жующей яркие репродукции.
– Или так, – продолжала она. – Ты покупаешь платье для новогодней вечеринки с сотрудниками, но начинаешь носить его на работу еще в начале декабря. Считай, вечеринка испорчена.
Женька щелкнула пальцами, довольная удачно подобранным примером.
– Воля твоя, – согласилась я. – Прячь свои сокровища.
В тот день мы еще долго говорили о будущем. Представляли, как станем по выходным собираться в Женькиной усадьбе вместе с мужьями, которые к тому времени обязательно у нас появятся.
– Завтра я куплю нам с тобой по паре мужских трусов, – помню, объявила я после третьей рюмки коньяка.
– Зачем это?
– Как зачем? В качестве предмета, связанного с поставленной целью.
– А когда она будет достигнута, возьмем их в рамку и повесим в гостиной, – смеялась в ответ Женька и щурила глаза, сиявшие не хуже вечерних пейзажей ее любимого художника. Я даже подумывала о том, что была слишком строга к чудодейственным тренингам.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «Литрес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/chitat-onlayn/?art=70191646&lfrom=174836202) на Литрес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
