– «Западенец» он – вот что!
– Ну и что?
– Этот сквер – чужая территория, – терпеливо объяснил Вадим другу.
Ватага ребят сидела на лавочке и поедала черешню. Руки быстро стали грязными и липкими от сладости. Володя вертел головой, выискивая любой источник воды. Вадим показал пальцем на колонку неподалеку от жилого дома.
– Валеркин дом.
– Да говорю же вам! Сам видел – он к озеру шел. Нет его дома! – прошамкал Пашка с полным ягодами ртом.
– Да-а-а… Я из лесу вышел – и снова зашел… – почти пропел Вадим, слегка наступив на босую ногу Пашки.
Пашка, а за ним и остальные повернули головы в сторону, куда смотрел Вадим. Неспешно, щурясь на солнце, к ним направлялся Валерка. Один.
– Вадим, и что? Он же один! – недоуменно воскликнул Володя.
Вадим дернул плечом. Между тем Валера подошел в плотную к Юрке, который сидел на самом краю скамьи. Володя от неожиданности вздрогнул.
«Западанец» ударил Юрку по щеке. Потом «раздал леща» остальным: Коле, Пашке, Вадиму… Вадиму! Дошла очередь до Володи.
– О! И москаль тут! Тебе от самого что ни на есть сердца!
Голова дернулась назад, из носа потекла горячая струйка крови. Володя вложил в свой удар всю свою силу. Валерка ошалело посмотрел на него, потом на ребят.
– Да вы чего?! – заорал он, сплевывая слюну.
Валерка сбил Володю с ног. Бил долго. Лицо в крови, белые шорты – в зеленке травы.
Никто из ребят не встал на его защиту. Он почувствовал себя преданным, одиноким и маленьким-маленьким… Против всего мира. Тогда он еще не знал, что таковы были правила – на чужой территории нельзя отвечать.
… Шло время. Территорией, на которой нельзя отвечать, становилась вся Украина. Таковы были правила.
***
Володе никак не удавалось заснуть. Все чаще вспоминалось детство. Валерка стал первым «западенцем» на его памяти. Если бы Вадим тогда поддержал его, если бы ребята не дали себя в обиду, если бы… Если бы да кабы! Было бы все по-другому… Он перевернулся на другой бок и поглубже зарылся в одеяло.
– А все-таки я ему врезал!
Глава 4
Олесь идет на войну…
Олесь в который раз за день представил свое возвращение с фронта и встречу с Настей. Вот он лежит с ранением в госпитале, открывает глаза и видит заплаканную Ее… Настя улыбается и говорит: «Я тебя больше никуда не отпущу». Нет, не так. Он нажимает на кнопку звонка двери квартиры, дверь открывает ее мама – Наташа. «А Насти нет дома, но вы проходите. Она сейчас придет». Олесь будет долго рассказывать Настиному брату Данилу о своих подвигах, а потом в комнату влетает Настя и… Не годится. Лучше просто дождаться ее во дворе дома и, когда она будет подходить к своему подъезду, неожиданно появиться перед ней в наградах, с рюкзаком «зеленых» и славой.
… Их было семеро. Олесь толком не разобрался, что входит в задачу разведки, но пока было все предельно ясно: выйти на точку, дождаться проводника и добраться до места, где окопался расчет.
Расположение духа было боевое. Наконец-то он пройдет крещение войной. Мандраж, конечно, брал, но, как ему объяснили опытные бойцы, со временем «стерпится-слюбится». Три дня, проведенные на пункте сбора, показались Олесю вечностью. Они практически ничего не делали: делились между собой последними новостями, уплотняли свой скарб, сравнивали качество спальников, заряжали телефоны, пару раз выпустили из автоматов по два-три патрона одиночными, строились-расходились. Потом их отвезли в расположение роты. Олесь не один раз мысленно благодарил Настю за снаряжение. Без ее помощи лежать бы ему сейчас на весенней сырой земле и зубами цокать. Как все глупо у них получилось! Какая измена, что за чушь?! Он даже не помнит имени той, что проснулась рядом после той сумасшедшей тусовки. Олесь не сомневался – Настя верит ему, просто решила устроить сцену ревности. А зачем, вопрос десятый. После разберутся, после. А пока…
Вот оно – началось! Его первый выход на передовую. Их было семеро. Вязкая грязь после проливного дождя и темень пасмурной ночи не обещали приятной прогулки. И опять он с благодарным чувством вспомнил о Насте – легкие ботинки на пенке берегли его ноги от черной чавкающей жижи размокшей земли. Передвигались медленно, ориентируясь на просеку и опоры линии электропередачи. К рассвету добрались до нужного места – бетонное кольцо для колодца на незаметной тропинке, убегающей в рощу. Проводника еще не было. Решили перекусить. Устроились кто где: Олесь и худой рыжий хлопец присели на небольшое поваленное дерево. Паренек протянул руку.
– Петро. Назаренко. Бывший учитель биологии.
– Олесь. Бывший студент. Архитектурный.
Петро угостил Олеся шоколадным батончиком.
– Самое то сейчас.
Из рощи послышались редкие птичьи голоса. Небольшой туман низко стелился над полем, что начиналось сразу за просекой.
– Хорошо… – протянул Петро.
– Ага. А мы типа в туристическом походе, – усмехнулся Олесь.
– Олесь, ты это… Не обижайся. Спросить хочу, – неуверенно, с паузами проговорил Петро.
Олесь достал из рюкзака узкую тетрадь и пачку печенья. Пачку вскрыл и положил на дерево.
– Угощайся. Вкусное и тоже – самое то! – подбодрил бывшего учителя Олесь.
– Да, спасибо. Вот скажи: ты человека готов убить?
– Человека – нет. Русню – да.
– Угу. А я, понимаешь ли, из тех, кто букашку обидеть не может даже для науки.
– А зачем пошел? Да еще добровольцем? – искренне удивился Олесь.
Петро поежился. То ли от утренней прохлады, то ли от вопроса.
– Не, не подумай! Не из-за денег. Хочу, чтоб убили.
Тишину нарушили взрывы. Стреляли недолго, минут пять-десять. И опять наступила тишина. Олесь вглядывался в светлеющую рощу. Никого и ничего. Только птицы перестали щебетать. Неприятный холодок пробежался по спине. Пустяки, это же пройдет.
– Петро, чтоб убили? А что так?! – нарочито шутливо спросил Олесь.
– А то так! Незачем мне она – жизнь.
Петро полез в нагрудный карман куртки, достал конверт и фотографию маленькой девочки.
– Глянь, дочка моя. Не могу без нее. Отправил я их, жену с Полинкой, в Европу войну пересидеть, – Петро сжал в руке довольно потрепанный конверт и положил обратно в карман. – Вот написала. Звонить побоялась. Ты, говорит, Петро, прости меня. Влюбилась по-настоящему, а ты другую найдешь.
Петро нежно посмотрел на фотографию, погладил ее.
– В школе тоже тошно: учителя кляузничают друг на дружку, доносят, ерничают. В учебники – без слез не взглянешь. Зарплата – кот наплакал, не проживешь. Все деньги на лекарства для мамо уходили. Ну, думаю, пойду – убьют так убьют, хоть мамо без лекарств не останется, не убьют – покопчу еще свет белый.
Олесь вздохнул, похлопал Петро по плечу. К полудню распогодилось, серая мга расползалась, обнажая лоскутки голубого неба. Некоторые бойцы спали. Ихний старший, штаб-сержант Василь, то и дело прикладывался к биноклю.
– Все наладится, Петро. Вот вышибем русню – заживем! У нас тут своя «Европа» будет. Разве ж украинка с бюргером уживется?! Не поверю! Увидишь дочку свою, помяни мое слово!
– Добрый ты, Олесь, – сказал, грустно улыбнувшись, Петро.
– Да, с недостатками, как говорит моя невеста Настя. Письмо ей хочу написать. Коротенечко.
– А позвонить не лучше?
– Не. По телефону не все говорится. В ссоре мы с ней, Петро.
– А-а-а… Ну, пиши-пиши…
Письмо дописать Олесь не успел – пришел, наконец, проводник. Штаб-сержант с ним обменялся знанием русского «матерного» и, недолго споря, дал команду выдвигаться. Пошли через рощу, где пробежками, где шагом. За рощей начинались насыпь и мелиорационная траншея. Позиции противника находились слева, за насыпью их цепь не должны были заметить. Проводник предупредил, что метров через двести-триста придут на место. Ребята повеселели, ускорили движение. Опять послышалась пальба. Проводник поднял руку, группа замерла. Олесь находился за его спиной, поэтому слышал их негромкий разговор с Василем.
– Переждем? – спросил штаб-сержант.
– Хрень какая-то… Откуда летит – лететь не должно. По нашим бьют.
– А кто там?
– Бандерлоги наши – «Азов»*.
– Горилки упились, что ли?!
– Тю, Василь! С горилки поют, а эти лютуют. Разницу чуешь? Ладно, пошли. Может, и не по нашим прилетело.
Прилетело «по нашим». Отряда не было. Кто стонал, кто молчал. От прелой земли поднимался еле заметный дымок, посеченные осколками деревца скудно накрывали собой обезображенные человеческие тела. Олесь не верил глазам. Учителя стошнило. Штаб-сержант с проводником рассматривали застрявший в бревне бывшего укрытия осколок от американского снаряда.
– Знаю такие. Из САУ М-109 стреляли. Точно бандерлоги. Прихватим, как доказательство.
Сверху послышался странный звук.
– Птичка! Кидайся на землю! – крикнул проводник.
Он и Василь «кинуться» не успели – раздался взрыв. Бойцы побежали к траншее. Олесь схватил Петро за рукав куртки и потянул за собой.
* Запрещенная в России террористическая организация.
– Не туда!
Бежали они, пока не выдохлись. Петро заметил среди тонких, невысоких деревьев неглубокий, вымытый дождями, овражек. А дальше, за деревьями, начиналось открытое поле. Залегли.
– Почему сюда? Надо было с ребятами – назад! – спросил Петро, еле переводя дыхание.
– Василь говорил, без проводника – хана. Роща и поле заминированы. И потом… Думаю, их там встретят. Зачем им оставлять свидетелей?
Петро снял свои тяжелые ботинки, ноги были мокрые. Переодев носки, надел снова и чертыхнулся.
– Предлагал сосед научить портянки мотать… Натер уже. Олесь, ты что-нибудь понимаешь?
Олесь покачал головой. Петро приподнялся и стал осматривать поле. За ним виднелась такая же лесополоса, по которой они брели ночью, но была она намного длиннее и шире. Причем, упиралась в насыпь дороги.
– Надо до дороги добраться, – уверенно сказал он.
– Через поле? А если и оно заминировано? – засомневался Олесь и тоже встал посмотреть на окрестность. – Выхода нет. Надо рискнуть.
Рюкзаки были тяжелыми, земля – месиво, но бежали споро до середины поля. Петро и Олесь одновременно оглянулись на далекий рев двигателя. Вдоль поля со стороны рощи двигалась машина, похожая на БМП.
– Суки! Нашли! Петро, быстрее!
Стреляли очередями. Олесь почувствовал, как чиркнуло по плечу. Во рту пересохло, закололо в груди. Краем глаза он увидел, что Петро упал. Низко над полем пролетел вертолет. Впереди темнела яма. Олесь не добежал.
***
Приснилась вода. Бабушкин двор в селе, куры ходят, а дед смеется и протягивает ему в большой алюминиевой кружке воды.
– Деда, ты же умер! – удивляется маленький Олесь.
– Ты пей-пей… Пить же хотел.
Олесь взял кружку и отбросил ее – раскаленный металл обжег пальцы.
– Больно же, деда!
– Хорошо, все хорошо, Олесь! – донесся издалека чей-то голос.
Олесь открыл глаза. Петро держал перед лицом фляжку.
– Попей, Олесь. Пить же хотел. Ничего, пустяки. До свадьбы с твоей Настей заживет.
Олесь все вспомнил. Поле, яма, Петро рядом бежит.
– Давай-ка, вот… Подкрепись!
Петро помог Олесю сесть и положил ему на ноги открытую банку тушенки, галеты и шоколад. Олесь шевельнул рукой и почувствовал резкую боль.
– Ерунда, только шкурку попортило, – сказал незнакомый голос.
Олесь повернул голову. Слева от него сидел мужик в камуфляже. На рукаве его куртки красовался ненавистный шеврон.
