– Лет пятнадцать назад, может двадцать, запутались мы со временем уже. Сначала вакцинация от коронавируса, которого, говорят и не было вовсе, из-за вакцинации странные дети с синими губами рождаться стали, затем война со всем миром, которая закончилась какими-то обоюдными бомбежками, вроде как секретные разработки применили все стороны, из-за этого оружия ураганы пришли, торнадо, наконец, Давление. Оно уносило сотни жизней в секунды, но многие справились. А затем в Воронеже, да и, видимо, по всему миру, начался хаос. Брат пошел на брата, отец на сына, друг на друга. Мародерство и голод привели к еще одному вирусу после «короны» – появились первые живоглоты, тебе наверняка знаком их смех. Но никто из нас почему-то не может точно порядок этих событий восстановить, все по-разному считают. Будто мозги нам всем поотшибло от тех военных разработок. Многим мерещится что-то постоянно, иные путаются. В общем, как-то так… Ты гляди, гляди, наслаждайся. Это лучшая смотровая площадка города. Есть, конечно, еще заброшенная Галерея Чужого в центре да в Юго-Западном один небоскреб, «Мелодия» называется, но до него далеко… Ты гляди, а коль не помнишь ничего – твое счастье.
Чуть левее Стадиона расположилось все еще красивое полукруглое здание с какими-то трезубцами наверху. Из самого центра в небо метров на пять-семь уносилась винтовая лестница, не тронутая катаклизмами времени. А рядом башня с венчающей ее колокольней. Герману показалось, что его подзабытая жизнь каким-то образом связана с этим местом, и место это было для него судьбоносным. Но что толку думать, если память не в силах подтвердить или опровергнуть предположение!?
– Это ЮВЖД, бывшая железнодорожная управа, а рядом – башня, с которой бьет колокол, – пояснил Паук. – Там вроде храм православный раньше был…
Другие строения были похожи одно на другое – «сломанная» пополам телевизионная вышка, какой-то театр с пробоиной в центре крыши. И нигде ни одной живой души. Герман плюнул через бортик и посмотрел направо.
– Там Северный, – пояснил Паук, – тоже нехорошее место. Банды, трупоеды, висельники, живоглоты. Кого только нет – никак не поперегрызут друг друга! Частенько ходоки из Семилук наведываются туда за живым мясом. Мы на Север не ходим. Они к нам иной раз захаживают в гости, но мы даем отпор. Мочим их потихоньку! Мы ж в низине – со стороны кажется, что раз, и захватили нас! Не тут-то было – Каган эту низину большой ловушкой сделал для врагов, дозорных поставил, сигнализацию свою придумал. Головастый он у нас! Правда, вот, не углядели вчера…
То, что Паук назвал Северным, представляло собой унылое зрелище: как две капли воды похожие друг на друга, грязно-серые многоэтажки сливались в одно громадное чудовище, горе-творение рук человеческих. Казалось, тронь одну коробку, и она, как домино, обрушит по очереди все прочие. Некоторые здания были черны от копоти, иные были готовы рухнуть в любой момент. За Севером виднелось долгое-долгое поле, и чем оно заканчивалось, было не видно даже с чертова колеса. Левее Герман узрел тот самый небоскреб, о котором говорил Паук. Небоскреб «Мелодия», самая высокая точка мертвого города. Чуть ближе над городом возвышался другой небоскреб, поменьше первого – Паук назвал его Галереей Чужого. Герман повернулся в противоположную сторону.
– Водохранилище, через которое только бес проберется! – заметил Паук. – А за ним Левобережье – Собачьи джунгли да отморозки-Октябри. Выживет только безумец! Попасть туда в общем-то легко, а обратно дороги нет. Вернее, есть подземка, соединяющая берега, но она под звонарями! Поэтому никто из нас давненько там не бывал. Дед Мухомор бздит, что он захаживал туда – вранье! Но будет рассказывать тебе – слушай, рассказывать он умеет. Хотя и не знаешь, г
де правда, а где бздешь сплошной.
– А переплыть нельзя?
– Не, это никак. Вода заберет!
Герман уже наблюдал эту мрачную картину – там, на насыпи у железки, когда проводил незнакомок-валькирий. Но тут он заметил, что полотно железной дороги от Динамо и Березовой рощи уходит не вдоль реки, а к мосту через чертову реку. А значит, дрезина умчалась в Левобережье, туда, где «выживет лишь безумец», как выразился Паук.
«Зачем их понесло туда? – подумалось Герману. – Что они там забыли, в этих гиблых местах!?»
Железнодорожный мост был разделен на две части, и ближняя более-менее сохранилась. Были и другие мосты через водохранилище – Герман насчитал еще три. Все они были словно разбиты надвое одним ударом или разорваны пополам невиданной силой. И разум отказывался верить, что такое возможно.
Герман, несмотря на накопившиеся вопросы, решил не задавать их Пауку. Он не верил своим глазам, но сомневаться в увиденном не было смысла: мир рухнул. Герман закрыл глаза и вспомнил табличку у ржавого микроавтобуса напротив парка: «Добро пожаловать!»
Добро пожаловать, Лучник, в безумный и таинственный мир хаоса…
Когда они спустились с колеса, вечерело. Погода радовала динамовцев который день, и если бы не скачки Давления да недавнее нападение Сарацина, то можно было бы с полной уверенностью сказать: жизнь в лагере налаживается и, как написано над штабом Кагана, смерти.net…
Но, увы, это было бы злой неправдой.
Со стороны источника слышались радостные возгласы и пахло чем-то невообразимо вкусным. Юнга подтолкнул Германа к видневшемуся костру.
– Пойдем, а то похлебка в бурду превратится!
Они двинулись к лагерю. Все, кто ожидали их внизу, давно разбрелись по своим делам. Герман оглянулся – к подножию Чертова колеса подошли трое в камуфляжах. Они были хорошо вооружены, и как только перехватили вопросительный взгляд Лучника, тут же отвернулись, пряча свои лица.
Паук шагал впереди, Юнга шлепал по лужам сбоку, и когда до Источника оставалось с десяток метров, кто-то окликнул их со стороны большой каменной чаши, служившей некогда фонтаном.
– Чего тебе, Мухомор? – недовольно спросил Юнга.
– Да вот, все хочу познакомиться, – кивнул дед на Германа, – а случай никак не представится, семь-восемь.
Герман заинтересованно взглянул на совсем крошечного старичка, эдакого гнома из старой бабушкиной сказки, одетого в потрепанный морской бушлат с золотыми пуговицами и красные шаровары.
«Лаптей не хватает, – подумал Герман, – и баяна».
– Ты если жрать хочешь, у меня все есть. Накормлю, напою и спать уложу.
Герман с сожалением подумал о Гере, с которой сегодня совсем не виделся, махнул рукой и сказал:
– Я Герман, будем знакомы!
Паук и Юнга напомнили, что завтра похороны Бивня, пропустить которые было бы личным оскорблением Кагана, а он такого не прощает.
– Без молитвы у нас нельзя… Похороним, и пойдешь куда черти вынесут, – добавил Паук и крепко пожал руку Герману. Тот кивнул в ответ и пустился догонять Мухомора.
Они прошли мимо вагонов, через некрепкий мостик миновали грязный ручей, в котором плавали осколки льда, и вскоре очутились у подножия высокого холма. Наверх вела каменная разбитая лестница, ее венчали колоннады с фонарями, напоминая о том, что здесь когда-то было электричество. А на верхушке холма возвышалось монументальное некогда творение – Зеленый театр.
– Ты родом-то откуда?
Герман не ответил.
– Прости, забыл, ты ж ушибленный, семь-восемь!
– А что это за дом? – Герман перевел разговор в другое русло.
– Не дом это, театр. Это был знаменитый Зеленый театр под открытым небом. Концерты всякие, шоу! Сейчас мы там кур да свиней разводим – удобное место. А еноты, чтоб им неладно было, повадились жрать курочек… Твой-то енот где?
– Гера его приютила пока.
– Понятно! – Мухомор почесал затылок. – А я, можно сказать, присматриваю за театром. За скотным двором, то есть. И живу здесь – вон в том флигеле. Раньше здесь гримерки были. Или кассы, черт их знает. Сейчас мы костерок разведем да чайку попьем.
– А почему тебя, дед, Мухомором называют?
– Да я ж, семь-восемь, до Давления главным микологом области Воронежской был. Большой, так сказать, пост занимал. Грибами управлял, да лесников стращал. А когда все случилось, прибился к динамовцам, правда, поносила судьба сначала, еле выжил. Каган меня спас, но я о другом хотел тебе рассказать. Да разузнать кой-чего. Ты, кстати, помнишь-то что?
– Почти ничего не помню. Очнулся на «железке», девки какие-то, арбалет, город вокруг разрушенный. Как увидел все – охренел. Что случилось-то?
– Давление, будь оно неладно. Сначала странные события были – коронавирус, вакцинация, будь она неладна, война, другая война, третья, повальная бомбежка непонятно чем-кого-зачем, дети с фиолетовыми губами, то ли гении, то ли выродки, потом уже эти дети выросли и в леса ушли. Дикие совсем, рослые, сильные, быстрые, в шрамах все. Давление их не берет, ни инфарктов, ни инсультов не боятся, но и на людей стараются не выходить. Юми их прозвали. Ну, вроде как гуманоиды, human. Живут они в сельве, вдоль заросшей непроходимым лесом реки Усманки. Вожака ихнего никто не видывал, только имя есть – Джумла. Люди-нелюди, семь-восемь. Поговаривают, что и на правом берегу они водятся, только не зрели мы их. Мы далеко не заходим…
Мухомор подбросил в огонь дровишек, и вечереющий воздух наполнился ароматом молодого костра. Пока дед колдовал над котелком, Герман прошел внутрь здания. В полумраке гримерки Герман разглядел скамью, кровать, какие-то мелкие полочки и шкафчики на стене, а сама стена была испещрена стародавними надписями-граффити: «Хой жив», «Zа сильную Россию!», «Голосуй или проиграешь!», «Noize MC», «Читай Алешу, русского Стивена Кинга»…
– Тут даже автограф Бориса Борисыча Гребенщикова есть, вон там, посмотри, – тихо подошедший сзади Мухомор заставил Германа слегка вздрогнуть.
Герман пригляделся и увидел две буквы «Б» и «Г».
– И кто этот БГ? – не понял он.
– О-о-о… Когда-то считали его богом, говорили, что от него сияние исходит, пока из страны не свалил. Теперь одни песни остались. «Под небом голубым» не слыхал?
– Нет, – грустно ответил Герман.
– Ладно, пошли к костру. Грибы уже сварились, поди…
– Дед, а что дальше-то было? Ну, после детей с синими губами?
– С фиолетовыми, – поправил его Мухомор. – Цвет по-научному «индиго» называется, семь-восемь… Бури потом пошли, торнадо, ураганы страшенные. Все сметали на своем пути, дома рушили, провода обрывали, мосты сносили. Сейчас таких ураганов нет. Сейчас так, сопливчики! А потом началось самое страшное. Запредельные скачки Давления. То вверх, то вниз! Люди вымирали тысячами. Выжили те, кто покрепче да похитрей. И те, кто способы нашли бороться с ним, с Давлением проклятым. Кто кровь себе пущает, кто дыхалку останавливает, кому-то соль помогает. Или сахар, запамятовал… Таких как ты не видывал еще, чтоб кофеём давление пугать…
– А ты? Ты какой способ нашел?
– А никакой, – дед подал Герману большую тарелку ароматного супа. – Я не верю в Давление. Нет его и все тут!!! И в «корону» тоже не верил, за что меня и из микологов погнали тогда. Отказник я от тамошней вакцинации, семь-восемь. И властям нашим не верил, когда на братьев-хохлов поперли в двадцать третьем. Я много во что не верю…
Дед задумался, а Герман стал быстро-быстро уплетать суп, приговаривая: «Эх, хорошо! Ух, здорово!» Вскоре он съел вторую тарелку супа и, удовлетворенно утираясь рукавом, поинтересовался:
– Что ж за грибы-то?
Дед усмехнулся:
– Мухоморы.
Германа перекосило.
– Что???
– Да не боись ты, говорю ж, я был главным микологом. Не отравлю… Я их и сухими ем, и вареными. Все боятся, а я ем. Потому как верю – не ядовитые они. И потом – попробуй хороших грибочков найти, днем с огнем не сыскать! Как и людей хороших…
Дед отложил тарелки и принялся за чай. Герман сделал осторожный глоток, предвкушая очередной подвох Мухомора, но чуть было не подпрыгнул от восторга, едва удержав медную кружку в руках:
– Что за вкус!? Это ж райский напиток!
– Шиповник прошлогодний, липовый мед да истолченные сосновые иголки. Вот и весь чай!
– Изумительно. Никогда такого не пил.
– Ты ж не помнишь, – опять усмехнулся Мухомор и продолжил свой рассказ. – Когда Давление покосило тысячи, нет, миллионы людей, уже не было ни электричества, ни еды, ни воды нормальной. Мародерство и людоедство, убийства и прочая дрянь. Выжившие стали кучковаться, так всякие группировки возникли, локации, целые государства, о которых слух и до нас дошел. В Воронеже мы остались, в Юго-Западном районе генерал Че правит, группировка называется «Мелодия» – по небоскребу. В Северном – страсть: живоглоты, банды да одиночки, с которыми лучше не встречаться. Более-менее организованы «Северная звезда» да «Висельники». «Висельники» – самые страшные, главарь у них Завал, отморозок, какого свет не видывал. Людей они отлавливают и химусом питаются. Выродки, в общем. На Левом берегу – Красные Октябри. Эти сильные, организованные и тоже очень опасные. Так, по крайней мере, Каган считает. Боится он их почему-то…
При слове «Октябри» внутри Германа что-то ёкнуло: он вспомнил вопросы Кагана, фразы Эльзы-лекаря и понял, что он один из них.
– Дед, я ведь Октябрь?
Мухомор залился смехом.
– Да какой ты Октябрь, семь-восемь! Летел ты на шаре от них, но я полагаю, что либо ты шар спёр и сбежал, либо послали они тебя, решив твоими талантами воспользоваться.
– Какими талантами?
– Ты лучник от бога. Ты пытался черного звонаря убить, а это…
Мухомор многозначительно задрал руки к небу.
– Звонари – энергетические вампиры. Откуда у них эта способность, то ли дар, то ли проклятие, никто не знает. Они бьют в колокола, предупреждая выживших о том, что сейчас будет скачок. Звонари появились не сразу, далеко не сразу, семь-восемь. Они очень странные – они одним взглядом могут убить толпу людей, но при этом помогают им приготовиться к скачкам АДа. Они живут в недостроенной подземке, в ходах, которыми изрыт Воронеж. Поговаривают, что они даже проход под водохранилищем охраняют, а это единственный безопасный способ перебраться с берега на берег. Ну, шар вот еще… Звонари тоже разные бывают: те, что в колокола бьют, черные капюшоны носят, глаза скрывая. Есть и белые звонари, они от черных откололись, на люди выходят нечасто – только для того, чтоб энергией подзарядиться. Плохие они, и никто не знает, где их обитель.
– Зачем я пытался убить звонаря?
– Кто ж его знает? Может, думал Давление остановить. Хотя звонарь-то не один, другие бы пришли к колоколу. А может, книгу хотел заполучить…
– Какую-такую книгу? – Герман вспомнил про томик Мандельштама в своем рюкзаке.
– Атлас.
– Что за Атлас?
– Сумасшедший профессор Боткин, автор значит, называл его «Атласом внешних органов человеческого тела», якобы книга от всех болезней лекарства знает, и, причем, не таблетки. Каган тоже помешан на Атласе. И не только он… Знавал я этого шального профессора – да, гений, да, талантам его предела не было, но чтобы от всех болезней… Не верю! Что еще-то тебе рассказать?
– А кто еще в Воронеже выжил? И что с остальным миром?
– В Воронеже еще Галерея Чужого да Ликерка выжили, братские, так сказать, отряды, мощные лагеря! Хотя, с Галереей Чужого вопрос, точно не скажу, целы ли они… В центре города. Ликёрка – так вааще жесть! Там торговцы, медики, поэты, музыканты, маргиналы всякие, зэки бывшие, якобы исправленные. Живут себе припеваючи; мы им живность на еду продаем, они нам – спирт да оружие дают. Хорошие люди, веселые… Они, кстати, и Перемирие предложили, и Игры инициировали.
– Какие игры? – не понял Герман.
– Олимпийские… Видал больших ребят у Источника?
– Да так, краем глаза.
– Они тренировки сейчас ведут, к догонялкам всяким готовятся, мускулы качают. Игры на лето намечены. А щас – Перемирие! Правда, нарушают некоторые. Вот Каган и бесится, что того сарацина проморгали. Ну да ладно. Ты про Живые шахматы слыхал?
– Нет.
– Ну, как-нибудь расскажу. Мощная вещь, зрелищная будет! Кто еще есть? Валькирии-амазонки. Девки, что спасли тебя на железке, из Восьмой Марты. Правда, говорят, раскол у них был – одни в Бункере в Новой Усмани остались, другие на Дамбу подались, что у Чернавского моста. С Октябрями воюют, а вообще, девки хорошие, добрые, у нас частенько бывают. Они да Октябри – единственные жители Левобережья, все остальное – Собачьи джунгли… У валькирий есть, правда, один нюанс – с черными звонарями они дружбу водят, да не рассказывают про них ничего. Звонари им помогают под рекой с берега на берег шастать.
– Зачем же тогда на дрезине к мосту уехали?
– А бес их знает. Уехали – и все тут… Есть еще в СХИ ученые какие-то, мы искали – не нашли. Слухи только о них ходят, а никто не видывал, раньше они на Дамбе обитали, до валькирий, опыты там какие-то ставили секретные. Может, совсем не война, а опыты их и породили Давление, кто ж знает!? Есть еще Семилуки, но это грустная история. Рабовладельцы! Мы их «ходоками» называем. Окружили город свой колючкой, дворцы построили, производство наладили. Хозяин у них – сущий зверь! Себе памятников понастроил, пиры и оргии каждую ночь устраивает, бои гладиаторские, пытки, казни прилюдные. И рабы, рабы, рабы. Много, кстати, наших ходоки увели. Древний Рим, короче, с Нероном во главе. А между Семилуками и Воронежем – топь, Дикое Поле. Шакалы, собаки, крысы, живоглоты иной раз захаживают… Дон-батюшка тоже в топь превратился, но мосты сохранились. Говорят, есть еще сильная локация где-то в Хреновом, на конезаводе, но там мы не бывали.
– А про живоглотов поподробней можно?
– Смех страшный ночью слыхал?
– Нет.
– Больные они, живоглоты. Вирус какой-то. Куру, вроде называется. То ли через кровь передается, то ли через слюну… Живую плоть они жрут, узнать их легко – взгляды безумные, глаза блуждающие. И смеются так по-идиотски, смеются, смеются. Особенно по ночам страшно: услышишь странный смех – сразу беги, иначе быть беде! Одним словом, ходячие мертвецы.
– Еще что? – Герману казалось, что он слушает какую-то страшную-страшную сказку без начала и конца; сказку, выдуманную больным воображением сбрендившего Мухомора. Но дед был в уме, и увиденное с чертова колеса только подтверждало его мрачную историю нового мира.
– Еще Нововоронеж.
При этом слове Герман вздрогнул. Что-то очень родное показалось ему в этом названии, но что, Герман вспомнить не мог.
– Город? – спросил он.
– Да, город. Странный город. А что сейчас не странное!?
Дед снова призадумался.
– Город-сад, город-мечта, город-крепость! – продолжил он. – Там атомная станция, и как ни парадоксально это звучит – она выжила. Там есть свет и еда, там есть школа и фабрика, там есть все, как в Греции. Город обнесен крепкой бетонной стеной цвета неба, вдоль стены – ров с водой, а за рвом вокруг города – поле пшеницы. На стенах дозор и охрана. Сильный город! Но вот одна беда – Нововоронеж убивает всех, кто приближается к его синим стенам. Поговаривают, что они считают нас толи инфицированными, толи мертвяками, потому и убивают. Но если мы зомби, то кто тогда они? В общем, мир сошел с ума, и без бутылки здесь не разобраться.
