Человек и зверь.
Ты был в моём сне?
Подтверждение. Согласие, не оформленное речью.
Там был кто-то ещё?
Да.
Ты знаешь – кто?
Нет. Он не знает. Кто-то охотился на меня в невидимых полях. Рлок шёл по его следу. Но добыча ускользнула.
Спасибо.
Волна благодарности. Я вложил в неё все свои чувства. И получил в ответ тепло преданного друга.
Он заверил меня, что будет на страже.
Всегда.
– Эй! – Коэн толкнул меня. – Всё в порядке?
В глазах посредника – беспокойство. Впрочем, вряд ли он догадывался о том, что недавно произошло.
Киваю.
Сбрасываю одеяло и начинаю медленно одеваться.
– Грорга разбудишь с рассветом, – говорит Коэн. И валится на кровать.
Покончив с ремнями, я приближаюсь к окну. Дождь прекратился. Ветер немного разогнал тучи, открыв прорехи со звёздным небом и чисто вымытым ущербным ликом Торнвудовой Луны. Рукава Туники по-прежнему тонули в подсвеченной мириадами ночных глаз туманности.
Я открыл дверь на балкон и впустил в комнату прохладу. Задумался над странностями нашего мира. Несуразностями даже, а не странностями. Вот окно со стеклом в раме. Это представляется мне естественным. А Гроргу стекло, наверное, кажется чем-то невероятным. Или возьмём паровые машины. Они кажутся мне инородными творениями, изрыгающими пламя и копоть, а те люди, что явились в Ламмору несколько лет назад, использовали их регулярно. Или взять, к примеру, время. А ещё точнее – его измерение. В одних городах мне доводилось видеть солнечные часы, в других – песочные, в третьих – исполинские клепсидры, переворачивающиеся один раз в сутки. А в иных местах строили высокие ратуши, напичканные рычажками и шестерёнками, с циферблатом и стрелками, упорно движущимися по кругу… А фонари? В одних городах их заправляли маслом, в других – газом, а где-то и вовсе использовали магию. А если уж рассуждать о магии, то она не первое столетие мирно сожительствует с научным познанием. Наш мир, разрываемый противоречиями, в сущности, неплохо сбалансирован. Как нож, выкованный в кузнице и снабжённый рунами. Вот только кто его сбалансировал? Боги? Или кто-то другой?
Вопросов много.
А ответов нет.
Прикрыв дверь, я сел на кровать. И погрузился в воспоминания.
День, когда я встретил своего Наставника, ничем не отличался от предыдущих. Скучный день в лесу, где я жил с отцом, матерью и двумя старшими братьями. Мой мир включал в себя бревенчатый дом, сарай с инструментами, сеновал, погреб, загон для скота, пчелиные ульи и аккуратные квадраты возделанной земли. Мы корчевали и жгли деревья, отвоёвывая пространство у глухой чащи Шинского Леса, раскинувшегося в южных провинциях Трордора. Угрюмая буро-зелёная стена обступала нас со всех сторон. Других людей, кроме своей семьи, я не видел месяцами. Отец держался особняком от цивилизованного мира после эпидемии жёлтой чумы, вспыхнувшей четыре десятилетия назад и выкосившей половину населения Юга. Он говорил, что если жить отдельно, это спасёт нас. Мы ему верили.
Поездки в Мстивль, маленький городишко к северу от нашего хутора, были настоящим праздником. Отец загружал телегу бочонками и глиняными баночками с мёдом и воском, связками меха и дублёных шкур, затем вёз всё это на ярмарку. Нас он неизменно брал с собой – меня и Кейстута, среднего брата. Кейстут, хорошо владевший топором и луком, был нужен ему для охраны товара. А я учился торговать.
Телега была старой и скрипучей. Отец впрягал в неё еле передвигающуюся клячу, поэтому дорога через лес занимала полдня, не меньше. Мы выезжали затемно, а когда пересекали мост, переброшенный через ров, окружающий Мстивль, ярмарка уже гудела вовсю. С ней были связаны самые яркие впечатления моего детства. Толпы пёстро одетых людей, шатры циркачей, ширма кукольного театра, лотки со сладостями, высокий столб, на который взбирались любители дармовой выпивки…
В тот день отец собирался на ярмарку.
Мы помогли ему загрузить мёд и всё остальное. А потом вновь стало скучно. Я сел на полено в тени восточной стены дома, поднял с земли острую щепку и стал заниматься своим любимым делом. Чертить на песке руны. Откуда я знал, спросите вы, что такое руны? Ниоткуда. Я даже не догадывался, что линии и загогулины, которые я вывожу щепкой на песке, имеют некий смысл. Что-то внутри меня хотело рисовать. Я не противился этому зову. Зигзаги, полукружья и линии складывались в узоры. Я их тут же смахивал и брался за новые. Иногда что-то происходило. Прошлым летом я создал руну, которую огибали стороной муравьи.
В тот день я начертал знак «ир».
Это мне позже объяснил Наставник. А тогда я просто вычертил нечто. Оно мне понравилось. Я бросил щепку на песок. Но щепка не упала. Осталась висеть в воздухе, на расстоянии ладони от моего рисунка.
Меня взяла оторопь.
И я не заметил, как из лесу вышел человек. Я обратил на него внимание лишь когда его силуэт вырос прямо передо мной, загородив небо.
Я поднял глаза.
Одет он был в рваную и кое-где заштопанную дерюгу с капюшоном и широкие холщовые штаны. Дерюга спускалась до колен бродяги и застёгивалась дешёвыми сыромятными завязками. Через плечо была перекинута верёвочная лямка походной сумы. Череп гладко выбрит. Седая борода разделена на три косички, схваченные стальными кольцами. В косички вплетены чёрные и красные нити. Под левым глазом бродяги виднелся крестообразный шрам.
Позже я узнаю, что представители Гильдии делятся на две группы. Смотрители, охраняющие Храмы Демиургов, и странствующие Наставники. Последних метили вот такими шрамами, символизирующими Знание-на-Перекрёстках. Они скитались по отдалённым провинциям в поисках учеников. Самые старые и пользующиеся авторитетом Наставники входят во Внутренний Круг. Во главе Круга стоит Магистр.
Передо мной высился брат Круга.
Тогда я этого не знал.
– Играешь, – сказал бродяга.
Я дёрнулся.
Голос пришлого был надтреснутым и негромким. И, конечно, он был первым, кто явился на хутор за последние два года.
Киваю.
По телу бегут мурашки. Отец учил меня не доверять чужим. И бояться их. Я хорошо усваивал уроки.
Наставник был долговяз и обманчиво нескладен. Он присел на корточки – так, чтобы его глаза оказалось вровень с моими. Лицо его раздвинулось в дружелюбной улыбке. И в ней растворился страх. Мой страх, впитанный с побоями отца.
Взгляд бродяги скользнул по начертанной руне. На лице его проступило одобрение.
– Хорошо, – сказал он. – Очень хорошо.
Щепка всё ещё висела в воздухе.
Момент нашего знакомства был омрачён укусом пчелы. Я вскрикнул и уставился на быстро разбухающий волдырь на ноге.
– Попробуй вот это, – бродяга в три взмаха изобразил пальцем на песке некий символ. – Всегда помогает.
С этими словами он выпрямился.
– Вы ищете папу? – спросил я.
Человек задумался.
– Пожалуй, – промолвил он. – Пожалуй, что так.
Меня удивила эта его привычка повторять всё дважды.
– Он в кузне. Возится с подковами.
Бродяга прислушался. Издалека, с противоположной стороны дома, слышался звон металла.
– Спасибо, – он быстро двинулся прочь.
Я взглянул на руну, оставленную им. Два скрещенных зигзага и змейка справа. Не знаю, что меня побудило повторить этот рисунок – на опухающей лодыжке. Изменения не заставили себя ждать. Сначала отступила боль и нестерпимый зуд. Затем спала опухоль.
Похоже, рисунки обладали силой.
Испугавшись, я провёл рукой по песку.
Щепка упала. Словно кто-то обрезал невидимые нити, соединяющие её с небом.
Как выяснилось, бродяга хотел добраться до Мстивля. И ему были нужны провожатые. Он заплатил отцу. Сказал, что не обременит нас в пути.
Мы выехали до рассвета.
Я, Кейстут, отец и Наставник Вячеслав. Так представился нам бродяга. Спал он на сеновале, подложив под голову свою котомку, но выглядел бодрым и отдохнувшим. В отличие от нас.
Повозка тихо вкатилась под сень сплетающихся древесных крон – на едва приметную в предрассветной мгле тропинку. Вячеслав спокойно вышагивал рядом, ничуть не отставая.
– Забирайся в повозку, – буркнул отец. – Путь неблизкий.
Вячеслав с благодарностью кивнул. И пристроился рядом со мной. Вот тогда я и приметил выглянувший из-под дерюги чехол.
Волки атаковали нас около полудня.
Лес поредел. Сквозь полог листвы пробивались солнечные лучи, световыми стрелами вонзающиеся в примятую траву. Я до сих пор не понимаю, зачем они напали. В стаи волки сбиваются осенью, а от человеческих троп держатся подальше. К тому же, нас было четверо. Не по зубам добыча, если разобраться.
Но они напали.
Сперва мы услышали вой. А потом – шорохи в кустах. Промельки серых тел. Отец дёрнул поводья, останавливая лошадь. И схватился за короткий меч, доставшийся ему от деда, служившего некогда князю Дремиру. Кейстут сжал рукоять топора. А наш спутник неторопливо расстегнул завязки на дерюге. Моему взору предстал целый арсенал клинков. Тело Наставника покрывали кожаные накладки, перекрещенные ремни с чехлами… А в тех чехлах – ножи. Помню, у меня отвисла челюсть.
В следующий миг заросли ожили.
Вячеслав двигался с невероятной скоростью. Я не мог себе и вообразить, что человек способен на такое. Его руки отправляли в смертельный полёт клинки и возвращали их обратно. Хруст, визг и ругань отца слились воедино, сплелись в полотнище схватки. Ножи Вячеслава, казалось, жили собственной жизнью. Разили направо и налево, возвращались к нему в ладони, вновь спешили по неизведанным траекториям… Помню, одного зверя зарубил отец. Кровь брызнула мне на лицо и одежду. Реальность разделилась на вспышки-образы. Оскаленная пасть. Я инстинктивно черчу перед собой руну – ту, что так невзлюбили муравьи. Волк врезается в невидимый барьер и сползает на тропу. Вскакивает. И катится с ножом в боку, загнанным по самую рукоять. Вспышка. Клинок возвращается, щедро разбрасывая кровь…
Это было невероятно.
Я впервые увидел мастера ножей за работой. Он положил в одиночку целую стаю. Ну, кроме того самца, зарубленного отцом. Кейстут размахивал топором, стоя на телеге и что-то орал при этом.
– Умолкни, – сказал отец.
Повисла тишина, нарушаемая лишь поскуливанием издыхающего вожака – матёрого волчары, серого с белой опушкой. Вячеслав шагнул к нему и перерезал глотку. Присел. Вытер клинки о шерсть. Убрал в чехлы. Поднимаясь, он уже застёгивал дерюгу.
Кейстут всё ещё судорожно сжимал топор.
– Садись, – ласково промолвил Вячеслав. – Их больше нет.
Вспышка.
Я понимаю, что карие глаза мастера ножей впились в меня.
– Ты сотворил руну щита, – сказал Вячеслав. – Кто тебя этому научил?
Я пожимаю плечами.
– Никто.
Вячеслав поворачивается к отцу.
– Есть разговор. Долгий.
Отец не ответил.
Мы насчитали около дюжины павших тварей. Отец с Кейстутом отрезали им головы, завезли в город и получили хорошую награду от князя. Продав мёд и воск, мы двинулись в обратный путь. И вновь с нами был Вячеслав. Допоздна они о чём-то спорили с отцом. Пили мёд. Мать в беседу не вступала.
У меня было предчувствие, что решается моя судьба.
Утром дверь в комнату, где я спал, отворилась. На пороге стоял хмурый, не выспавшийся отец. От него несло медовухой.
– Собирайся, – сказал отец. – Ты едешь в Трордор.
Так Вячеслав сделался моим Наставником. И прервал нить скитаний. Потому что нашёл достойного ученика.
Прошлое схлынуло.
Сквозь палимпсест событий проступило дождливое утро Крумска. Свежие руны на старом, выскобленном пергаменте.
Рассвет.
Я разбудил сопящего Грорга.
И лёг спать. На сей раз – без сновидений.
Глава 9. Путешествие к Лихому Броду
Меня разбудил птичий щебет.
Открыв глаза, я увидел яркое солнце, поднявшееся высоко над горизонтом. В небе носились ошмётки вчерашних туч. Дверь балкона – нараспашку. По комнате гулял свежий ветер. Он же шумел в кронах деревьев за окном.
Стол убран.
