–Совсем.
–Злопамятный?
–Нет. Злой. И память у меня хорошая.
В темноте снова язвительной усмешкой блеснули его зубы.
–Мать -это святое,-сказала Алина.
Он помолчал, вынул сигарету из пачки, чиркнул зажигалкой. Огонек высветил его лицо: напряжённое и будто враз постаревшее.
А на мальчишку он сейчас не похож,– подумала Алина.
–Ты бы видела, как эта святая женщина избивала меня в детстве, -медленно заговорил Женька.-До синих полос…шнуром от кипятильника…за малейшую провинность…Однажды я выхватил его и ударил мать по ноге. Потом убежал, прятался в канаве три дня. Отчима вообще ненавижу. Сводным братьям-близнецам помогал, когда они из армии вернулись. А когда я остался без работы мне никто рубля не протянул.
Они снова молчали. Алина вдруг подумала, что недоласканный в детстве Женька тянется к ней не столько как к женщине сколько как к матери.
"Эдипов комплекс",-вздохнула она, вспомнив: "Только жена может всё понять и простить".
Любопытно: они все ищут в женщинах мать? Ту с которой уютно, удобно, спокойно. Ту, которая простит любую ошибку, любую шалость. Ту, которая не предаст, не прогонит прочь..Вопрос: кого ищут мужчины в женщинах? Любимую или няньку?
…А кого хотят видеть женщины в своих мужчинах? Отца, который решит любые проблемы? Сильное плечо? Широкую спину, за которой можно спрятаться от житейских бурь?
Из всего этого следует, что каждый ищет в другом спасения от своих страхов. От таких взаимных притензий сильно попахивает сделкой. Ты мне уют, вкусный ужин, чистые носки, всепрощение, а я тебе материальную и физическую защиту…Разве любовь это состояние комфорта?
Во всяком случае ей, лично, упрекнуть себя в заземлённости своих чувств к Женьке нельзя. Его деньги ей не нужны и в его защите она тоже не нуждается. У неё есть свой Защитник…Суметь бы отогреть Женьку....чтобы он тоже поверил в настоящую любовь, которая ни в какое сравнение не идёт с тем, что многие подразумевают под этим словом.
Лёгкие поцелуи, коснувшись её щеки, отвлекли от мыслей. Его губы нашли её. Закружилась голова. Воздух стал густым и сладким.
Резко хлопнула дверь лифтёрской комнаты. Мимо них в сторону лестницы прошла пожилая женщина. Алина оторвалась от Женьки, приложила палец к его губам.
–Трусиха моя, -шопотом сказал он, покрывая поцелуями её пальцы.
Неужели мужчины бывают такими разными?!-вспомнились Алине чуть грубоватые, торопливые ласки мужа. Нежность, ласковость Женьки завораживала. Не поддаться его мужскому обаянию было невозможно.
–Ольга злится,-вдруг сказала Алина.
–Почему?
–Её раздражают наши почти платонические отношения,-ответила Алина и, копируя Ольгу, произнесла-"У вас служебный роман, чи шо?!"
Женька засмеялся.
–Подожди смеяться. Это ещё не всё. Ты не знаешь что было дальше,-улыбаясь, говорила Алина. -Вчера вечером Ольга пристала ко мне: "Идите с Женькой в душевую, а я покараулю". Я отказалась. Сказала, что ты не хочешь.
–А ты хочешь?
–Так-нет.
–Мы что-нибуть придумаем. Я скоро деньги получу. Кстати, ты с Ольгой не откровенничай. Не нравится мне она. Глаза бегают, взгляд не поймать. Нехорошая она.
Алина, помолчав немного, сказала:
–Я не делю людей на хороших и плохих. У кого-то из писателей я прочла, что в человеке присутствуют две сути: человеческая и зверинная…Я считаю, что если видеть в каждом человеке положительное, то он будет поворачиваться к тебе именно светлой стороной.
–Не думаю,– отрицательно покачал головой Женька.-И тебе так думать не советую. Москва не место для подобных экспериментов. "Отлохотронят" так, что забудешь как тебя зовут.
Алина хотела возразить ему, но не находила убедительных аргументов. Потом подумала, что их спор может привести к ссоре, а ссориться с Женькой не хотелось.
Странный он всё же-думала она. С одной стороны такой ласковый, такой нежный, а с другой -колючий как ёж.
Они снова молчали. Его рука лениво бесстрастно кружила по её спине.
–Ты с таким уважением отзывался о своей первой жене,-вдруг заговорила Алина.-Ты любил её?
–По своему, да.
–Я часто слышала от мужчин это определение "по-своему"…
–Много общалась с мужчинами? – перебил Женька с ревнивой интонацией в голосе.
–Общалась. С друзьями мужа, со случайными попутчиками. Я много ездила раньше. В основном за товаром, а потом к дочери, когда она училась…Не знаю почему, но мужчинам нравилось "плакаться в мою жилетку". Ты не замечал, что случайные попутчики рассказывают друг другу то, что и батюшке на исповеди не расскажут?
–Это верно,-согласился Женька, облегчённо вздохнул.-Продолжай, я перебил тебя.
Алина помолчала, пытаясь найти потерянную нить мысли, вспомнила:
–Так вот…Я до сих пор не могу понять,что означает это "по-своему"? Мой муж говорил иначе: "Люблю тебя, но не до такой степени". Впоследствии оказалось, что возводить в степень было нечего. Пустота, даже возведённая в степень, останется пустотой.
Алина почувствовала как замерла, потяжелела рука Женьки на её спине. Он убрал руку со спины, хрустнул сцепленными вместе пальцами. Снова вынул из пачки сигарету, но не закурил.
–Возможно ты права…И любви как таковой у меня к ней не было. Я уважал её как мать своего ребёнка, ценил как хорошую хозяйку, был благодарен за заботу и ласку…Только скажи…Почему вы терпите то что терпеть невозможно? Ведь я помню как отвратительно вёл себя, живя с ней. Пьянствовал с друзьями, приходил домой невменяемым, случались женщины, а она об этом знала. Молчала. Ни слова в упрёк.
–Потому что дуры!-сердито сказала Алина.-В этом ты прав-"дуры и есть". Но терпят, в основном, из-за детей, потом из-за денег, затем из страха остаться одной. Словосочетание "одинокая женщина"-очень неприятное, как клеймо на коже…Лично меня, большей частью, держал возле мужа "детский вопрос". Я считала, что для мальчика родной отец необходим. Я была в этом уверена потому что в детстве не признавала тех мужчин, которых приводила мама в качестве отчимов. Бунтовала, делала глупости маме назло…Но меня от проблем с сыном наличие родного отца не спасло. Подрастая он копировал его отношение к жизни, ко мне, к друзьям, к выпивке. Я считаю, что уродует детей не улица-их уродуем мы в своих уродливых семьях.
Алина замолчала. Но мысленно продолжала: женщины молчат потому что в них хорошо развито чувство стадности или как его иначе называют "чувство коллективизма". Общество культивирует идею семьи. Это то к чему нужно стремиться, то ради чего стоит жить. А о любви, в её истинном смысле, даже если и говорят то ставят её на второе, третье место. Нам прививают почтение к традициям, некоторые из которых давно протухли…Но о таких вещах с Женькой говорить она не будет. Поймёт ли?! Не оттолкнёт ли она его от себя своими "заумными речами"?
Он вынул из кармана брюк мобильник, глянул на экран.
–Ты знаешь, что твой обед закончился шесть минут назад?
–Что же ты молчишь?!-подскочила она. Сунула ноги в шлёпанцы.
–Подожди,-поднялся он, взял её за руку.-Я хотел сказать..Ты мне нравишься…Я так боюсь разочароваться…Я не хочу тебя потерять…
Вот тебе раз!-в уме охнула Алина. Вместо ответа потянулась к нему. Он обнял её.
Ещё пару минут уйдёт на прощальный поцелуй и Марковна прибьёт меня-успела подумать Алина прежде чем сознание растворилось в сладкой неге поцелуя то нежного, то страстного, как огонь.
* * *
Застрекотал висящий на стене телефон и через мгновение залился звонкой трелью.
–Доброе утро!-жизнерадостными нотками зазвучал в трубке голос двоюродной сестры.-С днём рождения!
–Спасибо, Тома.
–Желаю тебе побольше радости в жизни и столько же денег…Чем занимаешься?
–Бездельничаю. Нежусь в постели.
–Может быть сходим сегодня в кафе? Ты, я и Инна.
Предложение Алину не вдохновило. Сразу вспомнилась встреча Нового года в том же составе: она, Тома и Инна-московская подруга Тамары. Вспомнилось то, что как они ни старались петь, танцевать и веселиться Алина часто ловила себя на мысли: без мужского общества скучно. Слушать умничанье Инны в свой день рождения?! Нет! Низачто!
–Я на работу иду после обеда, -сказала Алина.-Учереждение распущено на каникулы, но кое-кто из сотрудников приходит, сидит в кабинетах. Я и Ольга убираем их после того как эти "кое-кто" уходят и полы моем в коридорах.
–А после работы?-настаивала сестра.
–После неё у меня запланирована чердачная вечеринка. Я уже пригласила на неё Ольгу, Игоря, Женю, Витька.
Некоторое время из трубки не доносилось ни звука и вдруг:
–Тебе не понравилась Инна?
–С чего ты взяла?
–Так … показалось.
Инна, в однокомнатной квартире которой они праздновали встречу Нового года, и в самом деле не понравилась Алине. Та всю ночь изображала гостеприимную хозяйку, но её радушие казалось ненатуральным, наигранным. Может под ним она маскировала своё, чувство превосходства над Тамарой и Алиной. Инна жила в Москве почти двадцать лет. У неё был свой бизнес-риэлтерская контора. А квартира, которую она снимала, свидетельствовала о том, что уровень её доходов позволяет иметь такую роскошь как жильё без наличия в нём хозяев. Возможно именно это приподнимало её в собственных глазах, а может быть это была зависть, свойственная некоторым женщинам, которые втайне недолюбливают тех кто смазливие их и моложе. У Инны была потрясающая фигура: тонкая "осинная" талия, высокая грудь, пышные бёдра. Но лицо…Вероятно вылипив такое роскошное тело, природа решила что слишком расщедрилась и наделила Инну узким длинным лицом, "украсив" его большим хрящеватым носом, скривленным на бок.
Всё это молниеносно пронеслось в мыслях, но чтобы не обидеть сестру, Алина отшутилась:
–Я не ценитель женской красоты. Мне больше мужчины нравятся.
Хихикнув в трубку, Тамара сказала:
–Я не об этом.
Алина поняла отшутиться не получится, и выдала то, что вертелось на языке:
–Она мне показалась слишком высокомерной.
–А мне в ней нравится то, то что она умна, образованна, интеллегентна.
Именно эту причину дружбы и подозревала Алина, когда думала о том что могло свести двоих разных по характеру и по возрасту женщин. Сестра всегда восторгалась людьми с аристократическими манерами, умеющими грамотно разговаривать, культурно вести себя в обществе. Выросшая в бедной семье, без отца Тамара с юных лет пыталась подражать таким "аристократкам".
За праздничным столом они обе настаивали на том, чтобы Алина поменяла работу. Тамара с восторгом рассказывала какие состоятельные и культурные люди наведываются в её отдел за одеждой.
"-Вот бы тебе найти подобную работу. У тебя появился бы шанс найти кого-то поинтересней Женьки"-говорила она.
Инна, как пример для подражания, расхваливала свою риэлторскую деятельность.
–О вкусах не спорят,– сказала Алина в трубку.-Твоя Инна совсем не умеет слушать других, а если говорит сама то все темы сводит к восхвалению собственной персоны.
В трубке послышалось сопение, а затем сторгое:
–По-моему ты предвзято относишься к людям.
–Возможно… Но я говорю то что думаю, а не то что от меня хотят услышать.
–Всё, Алиночка, разговор заканчиваю. В дверном замке кто-то скребётся, -торопливо произнесла Тамара и добавила:– Наверное, хозяйка пришла, а она не любит когда я долго по телефону болтаю.
Алина повесила трубку, снова юркнула под одеяло, закинула руки за голову, но праздничное настроение с которым она проснулась утром, исчезло.
Гадай теперь: телефонный разговор спугнула вернувшаяся домой квартирная хозяйка или Тамара, обидевшись, решила прервать неприятный для неё разговор. Она единственный родной человек в этом огромном городе. Глупо бы было рассорится. Сестра была обидчивой и обиды помнила долго. Скорее всего она их не забывала вовсе и они копились в глубине души и лишь изредка всплывали на поверхность раздражёнными монологами об исковерканном детстве в котором у неё не было того, что имели другие дети или о бывшем муже от которого она "ничего хорошего не видела".
Теперь затаит обиду на меня- тяжело вздохнула Алина.
Но потом вспомнила, что на хозяйку квартиры сестра жаловалась и вчера, когда они шли в церковь на рождественскую службу. Из разговора вырисовывалось, что Тамара хозяйку побаивается поэтому и не может ей сказать, что условия проживания, мягко говоря, не соответствуют оплате. Хозяйка не разрешает квартирантке готовить еду в своей посуде и Тамара варит суп в ковшике; в ванне нельзя мыться, там кошки устроили туалет; подушка, которую дала хозяйка очень тонкая и по утрам у Томы болит шея…
Возможно сестра не солгала и прервала их разговор из-за возвращения хозяйки, но даже от этой мысли настроение не улучшилось. Алина чувствовала: оно испортилось не только из-за того, что они могут рассорится с сестрой. Было ещё что-то другое, более важное. И вдруг это "другое" вылилось в мысль: для Тамары, истово осеняющей себя крестами в церкви, кумир не Бог с его любовью, а эта самовлюблённая Инна, достигшая определённых высот в жизни. Вспомнилось серьёзное, сосредоточенное лицо Тамары в церкви. О чём она просила Создателя с таким окаменевшим лицом?…Трудно сказать.
А о чём просила я?-попыталась вспомнить Алина. О благославении родных и близких…А ещё о том, чтобы зарплату в этот раз надолго не задерживали. На сапоге совсем расшатался каблук и держится теперь "на честном слове" или на одном гвозде. Неосторожное движение и можно остаться без обуви. А она уже присмотрела себе новые сапожки, здесь на Солнцевском рынке-чёрные с невысоким каблучком-которые стоят всего две тысячи…Просьбы весьма скромные. Не волнуют её ни пристижная работа, ни большие заработки, ни сама возможность зацепится в этом городе, используя какого-нибуть "состоятельного покровителя".
С другой стороны: не слишком ли она фамильярничает с Господом? Ведь даже коротенькая молитва "Отче наш" произносится ею на бегу вниз по ступенькам подъезда. Правда предварительно делается вступление "Миленький Господи, Ты прости меня, что я обращаюсь к тебе в суете и спешке, но если я опоздаю на работу Марковна взгреет меня -мало не покажется."
И вчера в церкви не было в ней страха Божьего, не казались укоризнеными глаза святых на иконах, не волновало души тонкоголосое церковное песнопение. Этот поход в церковь лишь дань традициям, потому что Бога она нашла в своей душе. Нашла тогда когда перестала верить в силу семьи, в силу денег, а поверила в любовь, как в чудо. Вот тогда и наполнил Бог её душу любовью. И теперь не нужно трусливо произносить "Господи помилуй", потому что внутри себя есть уверенность-помилована уже. И сама жизнь её превратилась в молитву, в диалог с Создателем.
Между тем рассказывать об этом уже никому не хотелось. Это её личный духовный опыт, а у других он может быть совсем иным.
Вдруг вспомнилось одно из своих едва уловимых ощущений. Однажды ей показалось, что у неё за спиной распрямились крылья. Это случилось в тот момент, когда она сказала мужу, что жить во вранье уже не хочет. Даже ради детей…
И всё таки, не мешало бы в дальнейшем вставать на пять минут раньше, чтобы начинать свой день с усердной молитвы, не наспех. Алина выскользнула из под одеяла. Встала у окна. На улице, в воздухе кружились крупные хлопья снега. Снежинок было так много, что казалось-они не падают, а просто висят в воздухе, занавешивая белым кружевом дома, деревья, делая мир за окном почти не реальным, фантастическим.
–Отче, дай мне… -произнесла Алина и замолчала, не в силах вспомнить продолжение этой молитвы. И вдруг слова полились сплошным, непрерывным потоком.-Дай мне с душевным покоем встретить наступающий день, дай мне целиком отдаться воле Твоей святой. В любой час этого дня во всём наставь и поддержи меня. Во всех словах и делах моих руководи моими мыслями и чувствами. Во всех неожиданных случаях не дай мне забыть, что всё послано Тобой. Научи меня прямо и разумно обходиться с каждым человеком, чтобы не смутить и не стеснить никого. Дай мне силы, снести утомление наступающего дня и все события дня. Научи меня молиться, верить, надеяться и любить…
Открывшаяся дверь грохнула о полированный шкаф. В комнату, путаясь в съехавших с ног ползунках, вошёл Кирюшка.
–Кхы,-сказал он, смешно сморщив яркий ротик.
Вслед за ним вбежала трёхлетняя Вика. Взобравшись на кровать, глянула на Алину:
–Хоцис я достану тебе иглуску?
Но полка с игрушками оказалась недоступной для её рук. И Вика так и недотянувшись до плюшевого мишки, прижала руки к бокам и запрыгала по кровати. Над остренькими, худенькими коленками метался подол ночной рубашки, взлетали вверх тёмно-русые кудряшки.
