Чен Ганский "Планета Ган, или Исповедь молодого офицера"

Погода в это время на его родине, в Прибалтике, обычно тёплая и сухая.

В один из тихих тёплых вечеров, когда солнце неминуемо шло к закату и золотило листву старых, уже начавших желтеть, лип, на спортивной площадке за школой на гимнастическом бревне сидели двое. Совсем юные Ёшка и девочка Таня, с их улицы.

Они вместе катались на велосипеде. Она была старше его на два года и поэтому управляла его велосипедом без рамы, который достался Ёшке по наследству, от старшей сестры, а он сидел на багажнике и держался за Танину талию. Как это было прекрасно, просто волшебно!

Они сидели, болтали ногами и молчали: им было хорошо вдвоём. Таня была в тонком белом платьице в голубой цветочек, на ногах спортивные тапочки. Светло-русые волнистые волосы едва доходили до плеч и обрамляли лоб и виски нежными пушистыми завитушками. Большие серые глаза и слегка припухшие детские губы маленького красивого ротика делали её лицо почти кукольным. Она была самая красивая из всех девчонок на улице.

Вдруг Таня спросила:

– Ты кого-нибудь любишь?

-Да,– робко, жутко смущаясь, ответил Ёшка и кивнул.

-А как её зовут?– продолжала допытываться Таня,

-На букву «Т»,– совсем смутившись, ответил он.

-И я тебя люблю,– спокойно ответила она.

Ёшка не смел даже взглянуть на неё, не говоря уже о чём-то большем. Он ещё ничего не знал об этом, Только сердечко трепыхалось в груди, как пойманный воробышек. Это счастье!

«Это светлое облако, которое впервые заговорило со мной о любви я буду помнить вечно. Сколько бы я не жил и после, моя вечная душа будет хранить этот дивный осенний вечер, как напоминание о том, что жизнь прожита не зря», – думал Лекс.

Никто никогда в жизни не говорил ему, что любит его: ни родители, ни бабушка, ни сестра. А этого, порой, так не хватает детям. Такое удивительное, простое и вместе с тем такое ёмкое, обладающее такой огромной силой, слово!

«…В те времена суровые, теперь почти былинные,

Когда срока огромные брели в этапы длинные…»,

-говорит В. С. Высоцкий.

Время было такое, – суровое, не принято было баловать детей ни словом, ни делом. Вот и росли пацаны и девчонки «в нелюбви», ища любовь и ласку на улице.

Прошло лето. Закончились и совместные катания на велосипеде.

Только, вызванное тем августовским вечером чувство, продолжало волновать сердце. Ёшка не знал, что ему надо сделать, чтобы удержать её.

Он искал любую возможность увидеть, высказать всё то, что он чувствовал. При встрече робел и был в не состоянии вымолвить хоть слово: язык немел, а в голове происходил такой переполох, что все приготовленные слова, улетучивались. Раз в году на 8 Марта он подписывал ей открытку с поздравлением, но даже здесь, не мог написать ей всё то, что хотел – о своей любви.

В то время, как раз, вышел мультик о том, как крокодил влюбился в корову. Они любили цветы и листья, а он читал ей стихи. И пока было лето – они дружили. Но осенью цветы завяли, листья облетели, и корова сказала, что их больше ничто не связывает. И тогда крокодил превратился в зелёный лист. «Если любишь – сделай что-нибудь прекрасное. Стань хотя бы зелёным листом!»

Время – ластик. Время – доктор. Время – судья. Всё может время, но стереть из памяти первое признание в любви оно не в силах. Да, конечно, чувствам нужна пища, поэтому через несколько лет, уже в восьмом классе, Таню заменила другая девочка, а за ней ещё, а потом ещё. Жизнь течёт и всё меняется. Особенно в юности.

Но тот случай на школьной площадке пробудил в его сердце сладкое чувство своей нужности, такое необходимое каждому человеку – веру в себя. И это волшебство хотелось ощутить ещё и ещё. И вот теперь, спустя почти двадцать лет, тот, едва тлеющий, огонёк вспыхнул с новой силой.

Дверь в комнату отворилась и на цыпочках впорхнула, обёрнутая банным полотенцем, его Лили. С вызовом, в упор глянула на, сидящего там же, где она его и оставила, на краю кровати, Лекса. Он вскочил, обнял её. После долгого поцелуя она приказала отвернуться. Краем глаза он заметил, как что-то упало на спинку кровати. В волнении Лекс избавился от уже мешавшей, не нужной одежды и нырнул в манящий омут…

Спустя некоторое время, через несколько дней, произошёл случай, – незначительный на первый взгляд. Но он довершил развитие их отношений. Так получилось, что Лексу пришлось зайти в магазин, где работала Лили, вместе с женой. Обычно она находилась в подсобке на фасовке, куда Лекс к ней иногда заглядывал. Но в этот раз она неожиданно оказалась в зале, за прилавком. Лексу пришлось собрать в кулак всю свою выдержку, чтобы не выказать своих чувств.

Это было невыносимо: он смотрел на свою любимую, не отрываясь, видел в её глазах то же самое, что чувствовал он сам и не могли сказать друг-другу ни единого слова. Это была нежданная, страшная мука. Сердце сжималось до ощутимой физической боли. Он не выдержал и выскочил на улицу. Там глубоко вздохнул несколько раз и вдруг почувствовал, как волна радости и счастья накрыла его: он понял, как сильно полюбил эту женщину и тут же ощутил горечь и весь трагизм их положения…

Глава 4

Лекс

"Какой русский не любит быстрой езды» -эта знаменитая фраза Н. В. Гоголя знакома каждому школьнику, но то, как понимал её Лекс, таких «лихих наездников» на этой планете было немного. На своём мотоцикле он не ездил, – летал, привстав на подножках, как его деды – на стременах. Упиваясь скоростью, он пил её жадно, большими глотками, наслаждаясь её сладостным хмелем.

Равных ему здесь не было. Те, кто по незнанию просили подвести их с аэродрома до городка, после полётов, вылазили из люльки очумевшие от страха, покачиваясь от чрезмерной порции адреналина и от перегрузок, и больше никогда не просились. Хотя среди них попадались и лётчики. На своих больших тяжёлых самолётах они к высшему пилотажу не были готовы. Только Кит знал,– бояться нечего: никакого риска, только высокое мастерство «пилота», трезвый, выверенный расчёт и более ничего.

На охоте они с Лексом не раз уходили от погони: на запредельных виражах он никогда не сбрасывал газ, а только добавлял. Лётчики – однополчане шутили: «Правильно, так и надо, чтобы не свалиться в штопор». А если кто и просился подвезти, то при условии, что он не будет лететь, а поедет спокойно, как все нормальные люди.

Иногда он уступал просьбам и сдерживал себя, как мог, но получалось всё равно очень быстро и потом приходилось выслушивать нарекания друзей. А посему, по большей, части он ездил один, наслаждаясь «полётом».

Пристрастие к рыбалке ему досталось по наследству, от отца. После окончания академии ВВС он попал по распределению на эту планету. И сразу, после обустройства на новом месте, а они получили квартиру, в новом, только что сданном, доме, как только появилась малейшая возможность выйти на реку, – он помчался со спиннингом. Чем вызвал немалое удивление старожил.

Оказывается такими снастями здесь ловить не принято, потому что всё равно ничего не поймаешь. Перемёт, сеть, самолов, острога – вот тот набор, орудий лова, которыми здесь промышляют на реке.

Он промышлять не хотел. Но желание быть на острие толкало его на путь риска, так как ночные рыбалки на большой реке на маленькой надувной лодке под «прицелом» рыбнадзора очень щекотали нервы.

Осенняя охота с острогой на налима была не так опасна, как рыбалка в ночи на лодке, но по нервному напряжению мало чем уступала. Приходилось прислушиваться к каждому постороннему шуму на реке и прятаться в прибрежных кустах. Как не любил Лекс прятаться, но здравый смысл брал своё.

Осень. Первая осень Лекса на этой планете. Он запомнит её до конца своих дней. Опыт наживался «шишками и ссадинами». Однажды двое коллег – из старожил – предложили прокатиться на несколько километров вверх по реке за налимом. Почему бы и нет? Само собой он согласился.

За два месяца пребывания на планете он успел уже столько наслушаться об уловах коллег по работе, на этом поприще, что уже морально был готов к такому предложению. И не только морально. Сделанную своими руками острогу хотелось испытать. Да и застоявшуюся в жилах кровь немного расшевелить. Лекс отнёсся к предложению с лёгкостью, как к приключению.

Как стемнело – тронулись. Отъехав километров пять по степной дороге, выключили фары и свернули к реке. Не доезжая метров триста, оставили мотоцикл. Забродные сапоги, новенький шестибатареечный фонарь, острога и противогазная сумка через плечо – вот и вся нехитрая амуниция добытчика налима. По воде шли шеренгой. По глубине, в химзащитных штанах, шёл Кыр, рядом в двух метрах Ник. Ближе к берегу шёл он.

Двигались против течения, чтобы муть не закрывала видимость: подходить к рыбе надо с хвоста. Вдали послышался шум. Снизу, со стороны Городка, приближалась моторка. Выключили фонари, насторожились. Немного выждали и убедившись, что лодка умчалась вверх – продолжили.

Вторая половина сентября. Тёплые дни начинают сменяться утренними заморозками. До зимы ещё далеко, но её дыхание с каждым днём становится всё ощутимее. Чем холоднее вода, тем больше малька становится на мелководье, а за ним идут и нельма, и щука, и налим.

Всё предвещало хорошую добычу. И уровень воды, и прозрачность, и фаза луны, и температура воздуха, но рыбы почему-то не было. Наверное ещё недостаточно понизилась температура. Немного, надо подождать.

И вдруг яркий свет в глаза… Путь преграждала лодка, стоявшая носом уткнувшись в берег. Что кричали и в кого стреляли – Лекс не знал: бросив острогу, он на одном дыхании взметнулся на обрывистый берег и ещё некоторое время продолжал мчаться подальше от воды. Лишь добежав до каких-то кустов он, как заяц нырнул в них, и затаился. В ушах стучало, сердце колотилось где-то в горле. Неизвестно сколько времени он так просидел.

Лишь немного успокоившись и почувствовав себя вне опасности, Лекс привстал и оглянулся по сторонам. На осеннем небе ярко сверкали звёзды, а вокруг простиралась незнакомая, чужая и враждебная степь. Душная, пугающая звенящая тишина окутала Землю. Каждая кочка представлялась силуэтом человека.

Где находится мотоцикл, он не знал. Где напарники – тоже. Куда идти? За тот короткий промежуток времени, который он провёл на этой планете, он ещё не успел изучить ближайшие окрестности и совсем не ориентировался в степи. Кричать и звать друзей, он не смел: было опасно.

Глаза уже адаптировались в темноте, пелена страха, застившая их, начала спадать и предметы стали видны более отчётливо. На фоне тёмного, сверкающего звёздами, неба чёрной горой выделялся лес. Когда подъезжали к реке, вроде бы огибали что-то похожее и мотоцикл должен быть где-то там. Лекс весь обратился в слух, стараясь ступать как можно тише,

Медленно, не включая фонаря, который он всё-таки не выбросил, двинулся в сторону темнеющего леса. Через какое-то время, он заметил впереди заросли кустарника, напоминающие те, в которые они загоняли мотоцикл.

Тёплая волна надежды приятно окутала нутро и он зашагал смелее, надеясь, в кустах, найти своего любимого «коня». И правда, на полянке, окружённой зарослями кустарника, сначала блеснул блистер, а затем показался и мотоцикл.

«Ну, наконец-то» – облегчённо вздохнул Лекс. Радостно подойдя, открыл багажник, чтобы уложить туда фонарь и пустую противогазную сумку. Вдруг вокруг всё ожило, задвигалось, и его осветил яркий луч со словами: «Ну, что набегался? Как улов?».

Как из-под земли перед ним выросли три фигуры, двое были в форменных фуражках. Старший неразборчиво представился – такой-то рыб-инспектор – Лекс не разобрал, потому что в ушах опятьзашумело. Один из них, в милицейской фуражке, бесцеремонно полез в багажник, извлёк оттуда противогазную сумку. Осмотрев содержимое, бросил на место.

Затем извлёк из багажника нож с рукояткой из козьей ноги – предмет гордости Лекса – вынул из ножен, осмотрел и отложил в сторону, затем вытащил фонарь и после того как убедился, что ни в багажнике ни в люльке больше ничего нет, потребовал предъявить документы на мотоцикл.

Лекс был растерян и ошарашен настолько, что ничего не мог соображать совершенно и как будто наблюдал за происходящим со стороны. Кто-то произнёс: «Зови своих друзей, они там, в кустах сидят». Он глухим, каким-то чужим голосом стал звать, но никто не отозвался.

Инспектор заполнял протокол. «Зови- зови, пусть идут». Он покричал ещё. И опять в ответ – тишина. Тем временем инспектор подсунул протокол Лексу на подпись, диктуя текст объяснительной: «Я, такой-то, такой-то, с двумя товарищами, таким-то и таким-то прибыл на реку для острожения рыбы, подпись». Нож и фонарь не вернули.

Напоследок, когда Лекс начал заводить мотоцикл, инспектор «по-отечески», сочувственно произнёс: « Колёса у тебя спущены, накачай» и, взяв руку Лекса за запястье, вложил ему в ладонь выкрученные им же ниппеля и колпачки от колёс и ушли.

Он вставил на место ниппеля и принялся качать колёса, до сих пор недоумевая – почему не идут его приятели. Закончив работу и изрядно вспотев, Лекс запустил мотоцикл и на всякий случай посигналил, но никто не отозвался.

Только сейчас он с горечью осознал, что его жесточайше обманули. «Клоуны на государственной службе. Вот же суки», – горестно подумал он, – хоть бы накачать помогли». Он покатил в сторону дома. Сначала – не спеша, но по мере того, как холодный ночной воздух отрезвляюще действовал на воспалённое сознание, мчался всё быстрее и быстрее. По щекам текли слёзы, то ли от морозного воздуха, то ли от обиды.

Реальность постепенно возвращалась, а вместе с ней и понимание того, что казённые люди призванные блюсти закон обманули его, воспользовавшись неопытностью. Он понимал, что сам нарушил, но разница между ним и людьми, стоящими на страже закона огромна.

За нарушение надо отвечать по всей строгости закона. Протокол, штраф – понятно, но почему это делается какими-то бандитскими методами. «Разбойники с большой дороги, а не власть», – заключил Лекс.

Лишь подъезжая к Городку, он догнал и подобрал, сначала одного, а за тем и второго компаньона. Обиды на них у него не было. Хотя…Больше с ними никогда не ездил. Взбудораженный происшествием, он долго не мог уснуть: жгла обида, злился на свою доверчивость и наивность, любимый нож и новый, только что из магазина, фонарь было очень жаль.

Но уроки даром не прошли. Во-первых – было окончательно подорвано и без того не очень прочное доверие к власти и особенно к её стражам. Это было уже второе соприкосновение с её представителями. Второй урок был более продуктивным – с острожением Лекс завязал напрочь.

В памяти всплыл случай из далёкого прошлого.

Они с приятелем, как и он сам, таким же офицером, как-то, посидев в ресторане и познакомившись с компанией молодых людей, шумно высыпали на улицу. К ним тут же подошли двое, очень серьёзных, постовых сержанта и предложили молодым парням отвалить, а двух девушек оставить им.

Все, конечно, возмутились и пожелали наказать зарвавшихся «блюстителей». В качестве свидетелей девушки попросили присутствовать Лекса и его приятеля. Дружно, и постовые тоже, сели в автобус и поехали в районное отделение милиции, с которого те были.

Приятель отговаривал Лексм вмешиваться в это дело, но тот так был воспитан, что честь дамы и принципы справедливости ставил превыше всего. А здесь была задета и честь дамы и попиралась справедливость.

Дежурный по отделению, майор, и рта не дал раскрыть никому! Приказал всем заткнуться, пока не посадил в «обезьянник». Он внимательно выслушал постовых, которые обвинили молодых людей в нарушении общественного порядка, будучи в состоянии алкогольного опьянения. И выходило, что это ни сами ребята приехали с жалобой, а постовые всех задержали.

Поочерёдно указывая на девушек и ребят, майор спрашивал у сержантов, в чём именно они провинились. Формулировки были примерно однотипные – громко ругались матом, в том числе и на сотрудников милиции. После каждого «обвинения» майор выносил приговор, не давая высказаться обвиняемым. «До утра в камеру, утром сообщить на работу».

Когда очередь дошла до Лекса и майор, взяв в руки его удостоверение офицера, – спросил у постовых, за что те задержали лейтенанта? Они пожали плечами и не нашлись, что сказать. Но майор, решил ещё немного покуражиться:

– Может его отправить в комендатуру? Что-то от него сивухой несёт, – вслух решил порассуждать тот.

И с мерзкой ухмылкой, мол знай, кто здесь хозяин, отдал документ Лексу:

– Свободен, – лениво, через губу, вложив всё своё презрение, высокомерно произнёс «блюститель».

Приятель дожидался в парадном. Увидев Лекса, обрадовался, но не преминул его журить. Лекс, понурив голову, злобно понося, последними словами, майора, согласился. А внутри бушевало. Ещё долго вспоминалась эта грязная, бесчестная процедура и мерзкая ухмылка этой твари – майора милиции.

Во – вторых: во что бы – то ни стало больше не попадаться в «липкие лапы» инспектора. Лекс зарёкся, и научился ловить налима законным способом. Ставя на ночь донки на малька.

Но неуёмная страсть к авантюризму лишь на время покрылась пеплом, чтобы в скором времени разгореться с новой силой.

Зимы на планете всегда морозные и снежные. И эта не была исключением. Река покрылась таким толстым льдом, что по нему стали ходить гружёные лесовозы. Перед ледоставом, в заливчиках и затонах со слабым течением появляются забереги, по реке идёт шуга. Вода не успевает так быстро остыть, как воздух и река парит.

Уровень воды в реке, в это время, постоянно меняется, поэтому забереги часто отрываются и по воде начинают плыть тонкие ледяные поля. Они шуршат, сталкиваясь друг с другом, ломаясь, наползая друг на друга. Но проснувшись однажды утром, видишь, – река почти вся покрылась льдом, только на быстринах ещё курятся промоины. Но и они через несколько дней исчезнут.

Неделя, вторая и уже трактор чистит переезд через реку, счищая торосы. А за ним неугомонные, вездесущие рыбаки на мотоциклах. Рыбалка на любой вкус,– кто что любит. Кто на окуня, кто на чебака. Окуня обычно ловят крупными самодельными мормышками на песчаных отмелях. Воды подо льдом не более тридцати – сорока сантиметров, поэтому в полном смысле – блеснить – не получается.

Рыбу дразнят, покачивая мормышку с одетым на крючок ручейником или червяком, которого добывают в незамерзающих родничках. То, опуская, то поднимая приманку, делая паузы. Периодически, кладя и постукивая мормышкой о дно, а то и вовсе давая возможность ей там полежать.

Окунь попадается крупный – до полутора килограммов. Но помногу не ловится. Поймал два-три и можешь собираться домой. Мелочь ходит стаями, можно много наловить, а крупный – одиночка. И клюёт, как правило – ранним утром или на закате. Мороз в это время начинает крепчать – лунку не успеваешь чистить.