– Я вспомнил, – глухо донеслось из-за двери. – Геной меня зовут.
– Да хоть Чебурашкой! – заорал я, сжимая кулаки.
– Фамилия – Косарчук, – не обращая внимания на мой ор, продолжил алкаш. – Могу паспорт показать. Только завтра. Сейчас у меня его нет. Потому и в ментовку забрали.
– В жопу засунь свой паспорт! – окончательно сатанея, завопил я. – Пошёл вон!
После чего, зверски сопя, приволок из спальни стремянку (потолки у меня высокие), залез на неё и вырубил звонок.
– Кто это? – поинтересовалась Виагра.
– Конь в пальто! – прорычал я, с грохотом складывая лестницу. – Демисезонном! Иди спать!
– Я одна теперь боюсь! – нимфоманка кивнула на входную дверь.
– Тогда книжки читай! Водку пей! Оставь меня в покое, а?! Достала уже!
Девица поджала губы и ретировалась. А в дверь начали стучать.
– Слушай, крокодил Гена, – сказал я. – Я ведь сейчас полицию вызову! И ты снова в ментовке окажешься!
– Нам надо поговорить.
– О чём, чёрт бы тебя побрал?!!!
– О портретах.
Ну, ладно.
Я обвёл глазами прихожую, выхватил из-под вешалки валяющийся там с незапамятных времён разводной ключ (ещё от отца остался) и открыл дверь.
Усатый выглядел хреново. Настолько хреново, что вся моя агрессия куда-то делась, и я даже попятился.
Во-первых, он был бледен, аж с прозеленью, во-вторых сделался как бы меньше ростом.
– Можно войти?
– Нельзя! – рявкнул я, скорее просто – с перепугу. – Чего тебе надо?!
– Предупредить, – мой странный знакомец судорожно сглотнул и стёр со лба пот. – Что бы ты не жёг портреты.
– Какие в жопу портреты?! Те, что я у старухи видел?
– Да!
– А с какого бодуна я должен их жечь?! Я, что, похож на дикаря?!
– Вообще-то похож, – неожиданно заявил усатый. – Короче, моё дело – предупредить! Будь осторо….
Тут глаза у него закатились и он медленно начал оседать.
Чёрт! Только сердечных приступов мне здесь не хватало!
– Э! – я схватил его за плечо. – Слышь, ты, припадочный! А ну кончай тут из себя паралитика изображать!
– На, дай ему глотнуть! – послышалось у меня за спиной.
Оглянувшись, я увидел Виагру, по-прежнему – топлес. Она протягивала мне стакан с водкой.
– Совсем чокнулась?! – завопил я. – У него с сердцем что-то!
Впрочем, этот Гена хренов сам схватил спиртное и, давясь, выпил.
«Вот гад! Ему, что опохмелиться приспичило?! И он специально для этого через весь город за мной тащился – выслеживал?! Ну, фигня же полная!».
– Фу! – он дрожащей рукой вытер губы, вернул стакан Оксане. – Спасибо!
– Так! – я втащил его в прихожую, чуть ли ни силой усадил на обувную тумбочку и навис над ним, как сотрудник СМЕРШа над пленным немцем.
– Быстро говори, что это за портреты такие и почему я не должен их жечь?!
– Если их уничтожить, умрёт много людей….
– Интересно, каким же образом?!
– Этого я не знаю…
– Слушай, а ты, случайно, к ментам не из Литвинки приехал?! – я постучал себя пальцем по виску, имея в виду областную психиатрическую больницу имени Литвинова, недалеко от областного центра.
– Нет.
Я плюнул, развернулся и, на ходу буркнув Виагре «иди оденься!», прошёл в спальню. Там налил себе водки, выпил, затем вернулся в прихожую.
– Ты эту тётку… в смысле – бабку из квартиры на Великоламском знаешь? – спросил я у ночного гостя.
– Видел пару раз. Но лично незнаком.
– А её умершего мужа, художника, знал?
Он посмотрел на меня испуганно.
– Разве можно знать умершего?!
– Не валяй дурака! – снова рассвирепел я. – Ты прекрасно знаешь, что я имею в виду! При жизни ты его знал?!
Усатый мелко закивал.
– Да, знал. Он хорошим художником был! Я ему помогал даже, когда учился в художественном училище.
– В чём помогал, чёрт тебя подери?!
– Дом Хрусталёва расписывать.
– Какой дом?! Какого Хрусталёва?
– Ну, этого… бывшего военного. Их Кремлёв Владимир Александрович познакомил. Тоже очень хороший человек.
Мне показалось, что я ослышался.
– Что? Кто?!
Усатый испугался ещё больше.
– Кремлёв… Владимир Александрович. Полковник в отставке, кажется…. А что?
Я опять вернулся в комнату, вытащил из кармана рубашки забытый паспорт и сунул его под нос пришельцу.
– Вот! Видишь?!
– Чего видишь?
– Фамилию читай! – заорал я. – И имя – отчество! Леонид Владимирович Кремлёв! А Владимир Александрович – мой отец!
После чего, убрав паспорт в карман, присел перед усатым на корточки.
– А теперь расскажи мне с чувством, с толком, с расстановкой, при чём здесь моя семья, и эти идиотские портреты?!
– Может тебе ещё водки налить? – вмешалась в наши беседу (или – в мой допрос?) Оксана, сочувственно глядя на гостя.
– Тебе сказали: иди – оденься! – прорычал я.
– Мне жарко! – огрызнулась девица. – А доходяге нашему – сейчас и вовсе не до того! Сам, что ли, не видишь?!
Действительно, усатому, кажется, сделалось ещё хуже. Он буквально растекся по обувной тумбочке, обильно потея. К тому же его начало трясти.
– Дай ему водки, – буркнул я, поворачиваясь к Виагре. Подождал, пока ночной пришелец, давясь и вращая глазами, проглотит спиртное, после чего повторил свой вопрос.
– Я не знаю, – вытерев рукавом губы, тусклым голосом ответил тот. – Просто, вчера проснулся и вдруг понял: надо предупредить!
Он помотал головой.
– Я и напился-то от страха. И к ментам попал….
– А по жизни ты кто? – влезла в наш разговор Оксана.
Усатый перевёл на неё взгляд (при этом глаза у него слегка расширились, словно он впервые обратил внимание на то, что перед ним – голая женщина), затем всё-таки ответил:
– Вообще, по жизни – художник. А так… строитель. Ремонтом занимаюсь.
– Откуда ты моего отца знал?! – рявкнул я, вновь беря инициативу в свои руки.
– Да не знал я твоего отца!
Геннадий выпрямился, щёки у него немного порозовели. После водки наверное.
– Видел несколько раз, когда мы к Хрусталёву приходили.
– А что за Хрусталёв?!
– Вспомнила! – воскликнула Оксана, подняв вверх указательный палец. Ночной гость сейчас же уставился на её грудь.
– Что ты вспомнила? – недовольно поинтересовался я.
– Хрусталёв! Ну, конечно! Дом с привидениями! Неужели ты ничего не слышал?
– Не слышал.
– Это за Таманкой, – Виагра почему-то ткнула пальцем в сторону кухни. – На Пожарской площади. Там люди пропадали. Пока его владелец ремонт делал. Купил двухэтажную развалюху… каменную, правда, нагнал туда гастарбайтеров, ну и началось….
– Чего началось?
– Так я ж говорю: пропадать они стали.
– Гастарбайтеры?
– Они. То ли пять человек, то ли десять.
– А потом что?
– А потом Хрусталёв умер… хотя, не знаю, может убил кто… – девица пожала плечами, – и с тех пор его там многие видят.
– В доме?
– Да.
Я иронично задрал брови.
– И кто его видит? Белогорячечные бомжи?
– Почему – бомжи?! Я, например, про мента одного слышала. Так тот, после того, как мёртвого Хрусталёва увидел, со службы уволился.
– Ну-да, ну-да, – вздохнул я, – сказки и легенды постиндустриальной цивилизации. Пить надо меньше.
– Наоборот – больше, – неожиданно хохотнул Геннадий. – Тогда и глюков не возникнет!
– А чего это ты так развеселился, родной?! – прищурился я, поворачиваясь к нему. – Может мне всё-таки ментов вызвать? Вломился в чужой дом, сидишь-несёшь какой-то бред…. Хочешь в отделение поехать?
– Нет, – усатый втянул голову в плечи, – не хочу.
