– Погонялова у них! – недовольно проворчала Вера – дизайнер, разглядывая новоприбывших с явным неодобрением. – Это – Андрей Лысенко и Дмитрий Королёв. Наши верхолазы.
– Верхолазы?!
– Билборды мы монтируем, – Косой хмыкнул. – С помощью альпинистского снаряжения. Неужели ни разу не видел?
– Видел вообще-то.
– Короче, самая рискованная работа в нашей конторе. Травматизм, – «рокер» принялся загибать пальцы, – профессиональные болезни, к тому же на бензин денег не дают! – и он вновь бросил гневный взгляд на начальство.
– Какие ещё профессиональные болезни?! – возмутилось оно. То есть начальство. В смысле – Григорий Александрович.
– Как какие? – Слайд вытащил из штанов грязный платок и демонстративно высморкался. – Простуда, например. Целый день на ветру, под дождём и снегом, под ураганом – торнадо. Того гляди – воспаление лёгких заработаешь или свалишься вниз, шею свернёшь.
Я хмыкнул.
– А бензин вам зачем? Разжигать костры и согреваться?
– Не, – «рэпер» помотал головой. – Бензин для лошади. Не пешком же нам ходить?!
– Что ещё за лошадь? Живая?!
– Мёртвая давно, – хохотнул парень. – Зомби! Только с помощью колдовства и передвигается!
– Свою «газель» они так называют, – успокоила меня Вера. – Раздолбанную.
– Ладно! – немного пришедший в себя Бакланов, очевидно решив всё-таки взять бразды правления «Женералом» в свои руки, хлопнул ладонью по столу. – Всем молчать, бояться и слушать сюда! Вы двое, – он ткнул пальцем в верхолазов, – что бы до обеда я вас в радиусе километра от конторы не наблюдал! Вы, Вера, свяжитесь с городской администрацией и выясните, наконец, какие там изменения вступают в силу с первого июля! А для нашего нового сотрудника, – он повернулся ко мне, – как я вчера и обещал, первое задание. Надо съездить в ДК «Искож» и узнать, чего они хотят. Ну, и заодно, отвезти счёт – фактуру. Или отнести. Тут недалеко.
– Понял, – я тут же поднялся на ноги. – А кого мне там найти?
– Директора, – вмешалась наша бухгалтер-кадровик. – Васильева. Он там всё решает. Счёт-фактуру я сейчас распечатаю.
Пока она искала нужный документ и отправляла его на принтер, я вышел покурить на улицу вместе со Слайдом.
– Вот она, наша мёртвая лошадь, – верхолаз ткнул пальцем в раздолбанную газель, побывавшую, судя по её виду, если не под артиллерийским обстрелом, то под бомбёжкой – точно. Многочисленные дыры в кабине были зашпаклёваны и замазаны когда-то белой краской, на фургоне виднелась полустёртая надпись «Смешные цены».
– А на что цены смешные? – поинтересовался я.
«Рэпер» отмахнулся.
– Не обращай внимания! Там, раньше был наклеены два пирожка с бутылкой кваса, и ещё буквы – «Российский фастфуд. Первый и единственный».
– И куда потом подевался этот «первый и единственный»?
– Фиг его знает! – верхолаз пожал плечами. – Просрали где-то. Или дождём смыло.
– Да я не про надпись, я про «Российский фастфуд».
– Закрылся, – он выдохнул дым, и сплюнул, чуть не попав в проезжающую мимо машину.
– А чего тебя слайдом обозвали? Вроде слово… такое… устаревшее? Только ты не обижайся!
Парень хохотнул.
– Да я и не обижаюсь! А «слайд» потому, что когда я был маленьким, то упёр у деда слайды с порнухой. Голландские. Он у меня был большой любитель всякой фото-фигни.
– И чего?
– Ну, мы с пацанами начали искать, где бы эти слайды посмотреть. Ретро! Интересно же! Залезли после уроков в кабинет биологии, где древний проектор стоял, там-то нас всех и повязали. Скандал был!… – он закатил глаза. – Да и дедуля обиделся. Полгода со мной не разговаривал.
Я рассмеялся.
– Слайды-то хоть хорошие были?
«Рэпер» вздохнул.
– Не знаю. Не успели мы их посмотреть. Незнакомая аппаратура, сам понимаешь! Пока соображали, какую кнопочку нажать и куда эти фигни вставлять, охранник прибежал.
– Сочувствую. Ладно, – я выкинул бычок на проезжую часть. – Пора мне.
2.
Владимир Филиппович Васильев, директор ДК, оказался человеком приветливым и, судя по внешнему виду, творческим. По крайней мере на обыкновенного чиновника он совершенно не был похож. Неформальная оранжевая рубашка с бантом вместо галстука, широкие подтяжки и диссидентские усы с бородкой.
Его кабинет был забит аппаратурой – световой и музыкальной, с потолка до пола завешан картинами чуть ли не всех жанров и направлений, заставлен стендами и свёрнутыми в рулон растяжками.
– Проходите, – Владимир Филиппович приглашающе махнул рукой в сторону потёртого кожаного дивана в углу, – присаживайтесь.
Скрипнув старой, ещё советской кожей, я уселся и вопросительно на него посмотрел.
– Сейчас! – воскликнул он, покопался в карманах брюк, ахнул и куда-то выбежал.
«Хм!» – подумал я, и этот момент Владимир Филиппович вбежал обратно. При этом вид у него был испуганный.
– Ох! – сказал он, уселся за свой стол и с тоскливым выражением уставился на дверь. Я тоже волей-неволей перевёл туда взгляд, и увидел возникшую на пороге кабинета тётку с большой клеёнчатой сумкой и недовольным выражением лица. Из-за её левого плеча выглядывал дедок с орденскими планками и вредной физиономией, из-за правого – усатый дядька – потный и хмурый. Сзади толпился ещё народ – беременная девица, древняя бабка, мужик в шляпе.
– Вот, Филипп Владимирович, – сурово изрекла тётка, путая имя и отчество директора, но тому, судя по перекошенной физиономии, было уже всё равно. – Мы снова заяву принесли! Третью уже!
– Четвёртую, – тоскливо уточнил Васильев, протягивая руку. – Давайте.
– Сейчас! – женщина покопалась в сумке, вытащила оттуда лист бумаги, однако, вместо того, что бы отдать директору, развернула и принялась читать:
– Заявление! От семьи Бородулиных, а так же их родных и родственников! Обращение! Уважаемый товарищ директор муниципального учреждения культуры Дом Культуры «Искож» Васильев Фили… то есть, тьфу, Владимир Филиппович! Третий раз обращаемся лично к вам по личному делу, не терпящему отлагательств! В вашей структуре, под вашим непосредственным руководством работает наш родственник, страдающий тяжёлой стадией летальности алкоголизма Бородулин Геннадий Геннадьевич!…
Директор с шумом выдохнул воздух и завёл глаза к потолку.
– После поступления нашего родственника на вашу работу, – продолжила тётка с выражением, нахмурив брови, – он перестал периодически являться домой, то и дело оставаясь ночевать на работе в третью смену по его словам. А так же пропадая неизвестно где, под видом напряжённой трудовой деятельности. Напоминаем, что Геннадий Геннадьевич Бородулин является тяжело больным беспросветным пьянством человеком и нуждается в непрестанной заботе со стороны всех родных и родственников! Недавно, следуя с работы домой, он, будучи в пьяном состоянии, упал в речку Лазу, где чуть не утонул и промок. Это так долго продолжаться не может, поскольку сколько же можно?! Мы, нижеподписавшиеся, требуем уволить Бородулина с работы в муниципальном учреждении культуры Дом Культуры «Искож», и отправить назад, в семью, поскольку родные и родственники его не видят ни дома, ни на даче!». Вот! – тётка помахала в воздухе бумагой. – Здесь восемь подписей!
– Его давно надо в больницу ложить! – добавил дедок слева. – Алкоголик! Вот где он сейчас?!
– Сцену монтирует, – директор снова вздохнул. – К вечернему концерту. Впрочем, не важно… Давайте ваше заявление.
– Небось набухался уже, – убеждённо произнёс усатый дядька, разглядывая Васильева с таким видом, словно тот лично спаивал несчастного Бородулина.
– Ну, мы можем надеяться? – тётка, отдав листок, вжикнула молнией сумки и снова отошла к дверям. – Когда вы его уволите?!
Владимир Филиппович прижал руку к груди.
– Да вы поймите, уважаемая, обычно увольняют за что-то! А Геннадий Геннадьевич – прекрасный работник, пьяным в рабочее время ни разу замечен не был, все поручения выполняет точно и в срок! За что мне его увольнять?! Просто так, без повода?! Это же будет нарушением закона!
– Ой, вот только не надо! – вперёд протиснулась беременная девица. – А то мы не знаем, как у нас увольняют! И с поводом, и без повода, и без выходного пособия!
– Не, – помотал головой дедок, – пособие… в смысле – расчёт обязателен! И компенсация. За отпуск.
– Хорошо, – Васильев, как давеча мой шеф, хлопнул по столу ладонью. – Я посмотрю, что тут можно сделать.
– Да, вы уж посмотрите! – кивнула тётка. – Там, кстати, внизу, в заяве, телефончик написан. Позвоните, если чё.
– Если чё – то непременно, – согласился директор.
Затем, вежливо, но настойчиво выпроводив «родных и родственников» из кабинета, вернулся к столу, налил себе воды из графина и, шумно отдуваясь, выпил.
– Вы уж простите! – сказал он, поворачиваясь ко мне. – Вот ведь… ходят и ходят! Достали уже!
– Да ничего страшного, – произнёс я с сочувствием. – Бывает.
– Нет, вы только представьте! – Васильев вскочил со своего места и забегал по кабинету. – Этого несчастного Гену, его родичи куда только не пристраивали – и на Домостроительный, и на Тракторный, и на склады какие-то; причём пристраивали на сезонные работы, а летом на даче припахивали – огород копать, воду таскать. Ну, он и бухал от безнадёги. Потом к нам пришёл. И ожил человек! – директор остановился, потряс в воздухе пальцем.– А всё почему? А всё потому что у нас интересно! Потому что у нас люди хорошие, и работников ценят! Даже простых рабочих сцены! Естественно, в ДК Генке гораздо спокойнее – никто мозги не компостирует, никто плешь не проедает! А дома что?! Да вы сами видели….
– Уж видел, – согласился я.
– Ладно, Бог с ними! – директор вернулся к своему столу, сунул «заяву» в груду других бумаг. – Давайте займёмся делом.
– Давайте.
– У нас в ДК, через месяц состоится фестиваль «Голоса Поволжья». Нам будут нужны несколько… этих… – Васильев пощёлкал пальцами, – рекламных плакатов.
– Билбордов, – подсказал я.
– Да, билбордов. Но понимаете, дизайн у нас пока не разработан. Тут вся надежда на «Дженерал График», на Григория Александровича, и на вас! Вы ведь художник?
– Художник, – скромно подтвердил я. – Если конкретно, то что от меня требуется?
– Хм! – директор ДК вдохновенно потёр диссидентскую бородку. – Понимаете, в плакат нам надо вместить и тех, кто будет выступать, и виды города, и изображение Дома Культуры….
– Ага, – кивнул я, достав блокнот с ручкой и чиркнув пару строк, – понятно.
– Ещё, обязательно, – нашу световую аппаратуру, на сегодняшний день – лучшую в городе, ещё – виды концертного зала с нескольких ракурсов, бальный зал, вестибюль, желательно – звукооператорский пульт, да и звукооператоров неплохо бы…. Плюс – логотип фестиваля, логотипы фирм – спонсоров, плюс – микрофоны на стойках, у нас они тоже – очень хорошие, плюс музыкальные инструменты – балалайки там, деревянные ложки, эти… гусли… Я так всё это вижу.
Тут, конечно, Владимир Филиппович меня очень удивил, поскольку сам я пока видел лишь дикую мешанину из фотографий ДК с вестибюлем, с высовывающимися по бокам прожекторами, балалайками, гуслями и звукооператорами. С микрофонами.
Впрочем, не боги горшки обжигают.
– Ясно, – глубокомысленно изрёк я, сделав умное лицо. – Постараемся. Мне нужна примерно неделя на создание эскиза. Потом я вам его привезу, вы посмотрите и мы приступим к печати.
– Уж вы, голубчик, постарайтесь! – воскликнул Васильев. – Мероприятие значимое, сам губернатор будем присутствовать. Вы же понимаете, какая это ответственность?!
– Понимаю.
– Вот и прекрасно! – директор ДК просиял, затем ткнул пальцем в стоящий на столе компьютер. – У вас есть на что фотографии скинуть?
– Фотографии?… А! Участников конкурса?
– Да. А ещё – логотипы.
– Сейчас, – я порылся в карманах, достал связку ключей и снял с них дежурную флешку, которую постоянно таскал с собой – на всякий случай. – Вот. Давайте сюда скопируем.
– А влезет?
– Чего влезет?
– Фотографии. Их там более двух тысяч….
Глаза у меня полезли на лоб.
– Сколько – сколько?!
– Более двух тысяч, – повторил Васильев. – Наш, так сказать, архив.
– Большой архив, – покачал головой я. – Попробуем.
Подключать флешку к компу, искать архивы и скачивать их, пришлось тоже мне, ибо сам Владимир Филиппович, как я понял, в цифровой технике разбирался на уровне «нажму на кнопочку слева – музыка заиграет, нажиму на кнопочку справа – ведомость откроется». У меня у самого-то голова с похмелья соображала на троечку, поэтому делал я всё гораздо медленнее, чем обычно.
Впрочем, всё рано или поздно кончается, и уже через пятнадцать минут, я двигался обратно, в свою контору, смахивая со лба пот и прикидывая – уж не зайти ли по дороге в супермаркет, и не купить ли пивка? Бутылочку. Две. Ну, три, на самый крайний случай. Шоб було.
Я уж было повеселел, когда вспомнил, что оставшихся монет (после утренней маршрутки) на нормальное пиво у меня не хватит. Следовательно – поход в супермаркет отменяется.
«Вот зараза! Только, можно сказать, жить начал – так деньги кончились! …А как у нас с куревом?».
Я вытащил пачку, пересчитал оставшиеся сигареты и совсем упал духом.
«Три штучки всего! Ну, понятно – с бодуна садишь одну за другой, они и кончаются! Что делать будем?».
Вспомнив об оставшейся в квартире сотне, я почесал затылок.
«Тьфу ты! Вот уж точно – дурная голова ногам покоя не даёт! Гордыня, ё-моё! Сотня ни на что, кроме украшения не годится!» – с отвращением передразнил я сам себя. «Домой, что ли смотаться?!».
