Я глянул на часы и, приняв решение, направился к остановке.
«Съезжу по-быстрому туда и обратно, заодно посмотрю, как там Виагра. Всю аппаратуру с мебелью из квартиры вынесла или нет ещё?».
Перейдя шумный проспект, я принялся ждать автобус (на маршрутку у меня пяти рублей не хватало), как вдруг мимо пронеслись мигающие сине-красными сигналами машины с гаишниками, что-то неразборчиво орущими через громкоговорители, и движение вновь застыло.
Так минуло пять минут…. Десять….
«Снова здорово!» – я раздражённо посмотрел в сторону площади Титова, откуда, судя по всему, и должны были появиться «членовозы», однако там торчал лишь одинокий полицейский «форд» с вытянутым в струнку офицером.
– Чёрти что! – нервно прокомментировал происходящее стоящий рядом со мной лысый мужик, то и дело поглядывающий на часы. – Третий раз уже за сегодняшнее утро нарываюсь! Уроды!
– На наши, народные денежки разъезжают! – со злобным удовлетворением произнесла бабка, держащая в руках большую клеёнчатую сумку, из которой высовывались листья рассады. – Наворовали и катаются туда-сюда! Хоть из дома не выходи!
Пока я соображал, что с похмелья хуже – ждать пока «слуги народа» освободят для этого самого народа проезжую часть, слушая вздорную старуху или идти пешком, вдали показался, наконец, чёрный кортеж. Всё те же огромные, предельно уродливые, бегемотообразные машины, помчались по проспекту.
Ошивающийся на ближайшем перекрёстке сержант – постовой, аж подпрыгнув от усердия, отдал им честь.
«Если она у него, конечно, была!» – я невесело хмыкнул, после чего глянул на часы. «Половина двенадцатого. В конторе обед, скорее всего, как у всех – с часу до двух. Если я сейчас поеду домой, это займёт минут двадцать. Дома – полчаса от силы, и обратно…. Как раз вернусь к концу перерыва. Нормально. …И потом, если судить по утренней „планёрке“, не думаю, что в „Дженерале“ слишком уж строго относятся к трудовой дисциплине. Наглеть, конечно, не стоит, но и изображать из себя „офисный планктон“ смысла нет».
3.
– Ты какого хрена так рано припёрся?! – с недовольным видом поинтересовалась всё ещё голая Виагра, вылезая из-под одеяла. – Ни сна от тебя, ни покоя!
Не, ну точно – наглость второе счастье!
Я прошёл в комнату, остановился напротив траходрома, посмотрел на недопитую водку, на сломанную сигарету в пепельнице, на растрёпанную причёску Оксаны.
– Ты вообще домой собираешься?
– Покурить есть чего? – вместо ответа буркнула она, ковыряясь в окурках.
– Нет. Кончилось.
– А чего не купил?
– А ты разве, не в курсе?! – я сделал большие глаза. – Сигареты с сегодняшнего дня продавать запретили. Под страхом уголовного наказания.
– Клоун! – процедила девица, подобрала сломанную «мальборину» и, замазав лопнувшее место слюной, прикурила.
– Может ты всё-таки оденешься? – поинтересовался я, открывая стенной шкаф.
«Проверю-ка карманы! Чем чёрт не шутит, вдруг где-нибудь полтинник завалялся?! Или даже сотня?! Плюс – те сто рублей, что на кухне…. Можно аж две пачки купить. Того же „Донского табака“! Мы не гордые. А „Мальборо“ пусть чокнутые поэтессы курят!».
– Дай мне вон ту рубаху! – Виагра ткнула пальцем в висящую на плечиках одежду.
– Какую ещё рубаху?! – проворчал я.
– Белую! Нет, не эту! Левее!
Выудив из шкафа рубашку, я швырнул её на диван, сам же принялся проверять карманы. Увы! Бумажных денег в них не обнаружилось. Только – десятирублёвые монеты. Три штуки. И пара двушек.
– Чего ты там ищешь? – прищурилась Оксана. Она натянула на себя рубаху и стала похожа на приличную женщину. Ну, почти приличную. Эдакая романтичная возлюбленная главного героя, наутро, после бурной ночи, в первых лучах восходящего солнца.
Я, хмыкнув, перевёл взгляд на окно. Корявая липа, газораспределительная будка с сидящими на крыше голубями бомжеватого вида, низкое, пасмурное небо.
«А внизу ещё – мусорные контейнеры» – вспомнил я. «Забитые под завязку».
– Чего ищу? Деньги ищу. У тебя, кстати, нет?
– Кстати, нет, – Виагра докурила отреставрированную «мальборину» до замазанного слюнями разлома, поморщилась. – Чёрт! Не тянется!
Я молча вытащил из кармана пачку с последней сигаретой (две выкурил, пока автобус ждал), положил на журнальный столик.
– На!
– Ой, спасибки! – обрадовалась она и снова щёлкнула зажигалкой. – Так ты чего так рано с работы пришёл? Или тебя уже с неё выперли?
– Говорю ж: за деньгами приехал!
Девица склонила голову на бок, неуловимым движением развела полы рубахи в стороны и томно произнесла:
– А я думала – ты по мне соскучился!
– Пока не особо.
Она вздохнула.
– Скучные вы, мужики! Особенно – с похмелья. Ни на что не способные.
– Способные, способные, – процедил я, закрывая шкаф. – Просто, мне некогда. Так ты домой поедешь?!
– Дома отстойно, – Виагра схватила бутылку, выдавила из неё в стакан последние грамм двадцать, выпила. – Кот, папашка, мамашка, брат – дебил….
– А ты где живёшь?
– На Соколовке.
– М-да. Ближний свет….
Оксана, ничего на это не ответив, сделала ещё несколько затяжек, потом протянула тлеющий окурок мне.
– Будешь?
– Давай…
Докурив, я развернулся и отправился на кухню. Заветная сотня по-прежнему торчала из пластмассовой вазочки с зубочистками, подобно экзотическому цветку.
– Бешеные бабки! – сказал я, сунул деньги в карман и направился в прихожую.
«Ну и чёрт с ней – с долбанутой этой! Пусть хоть целый день дрыхнет! В моей рубашке… Да, надо сказать, что бы она ни в коем случае дверь не открывала!».
– Оксан! – рявкнул я, натягивая кроссовок.
– Чего ещё? – послышалось из комнаты.
– Дверь никому не открывай! Слышишь?
– Ревнуешь? – она хихикнула.
Вот дура-то, прости, Господи!
– Делать мне нечего – тебя ревновать! Просто – не открывай!
– Хорошо, не буду, – согласилась девица, а через минуту выбралась в прихожую.
– Сваливаешь уже?
– Сваливаю.
– Твою мать! Пришёл, разбудил, всё выкурил и уходит! А мне что делать?!
– Иди домой.
– Не хочу домой. Трахаться хочу.
Она повела плечом, полы рубашки вновь разошлись в стороны и моему взгляду предстала обнажённая грудь (левая), а ещё – та самая татуировка внизу живота – от пупка с пирсингом и чуть ли не до клитора. Цветное, и очень качественное изображение ящерицы. Вернее – саламандры. С огненным языком, которым она, в смысле – саламандра, и лизала вышеупомянутый половой орган.
В штанах у меня тут же возникла приятная тяжесть, и я с ещё большим старанием принялся завязывать шнурок.
«На фиг, на фиг! Во-первых – рабочий день, а во-вторых, мы ж кажется решили уже – больше никакого секса с этой нимфоманкой! …Хотя, конечно, было бы неплохо…».
– Я на работе! – веско произнёс я, заканчивая обуваться и выпрямляясь.
Виагра фыркнула.
– Ты б ещё сказал: «я на службе»! Знаешь, как менты в телесериалах? «Ой, да мы не пьём, мы на службе!». …Ладно, вали! Вечером когда тебя ждать?
– Когда-нибудь! – буркнул я, развернулся и вышел из квартиры.
Ну, вот как с этой шизанутой поэтессой общаться?! Домой идти она не желает, а желает валяться целый день в койке и трахаться! Во влип-то! По самые помидоры!
Продолжая про себя бурчать, я зашёл в магазин, купил пачку заветного курева и потопал обратно на улицу Крымова.
Пешком разумеется, поскольку оставшиеся монетки решил не тратить. Пусть хоть что-то в кармане будет!
«Сначала займу где-нибудь денег», – решил я. «У того же шефа. Ближе к вечеру, когда его с бодуна корёжить перестанет. Скажу: остался без средств к существованию, подкиньте хотя бы тысчонку в счёт будущей зарплаты! Наглость, конечно, но не идти же на поклон к Новослободской! Знаю я её. Опять начнётся: переезжай ко мне, будем жить-поживать, добра наживать. Как же, как же! Верю, верю! Ужин при свечах, коньяк – маньяк и в койку с целлюлитом! И это после Виагры, от одного вида которой встаёт сразу всё!».
Я остановился, распечатал пачку, прикурил.
«Когда мы там с уважаемой Ириной Анатольевной собрались жениться? Через тридцать дней? Или через два месяца? Ни хрена не помню! Кстати, а почему она не звонит? Обиделась?».
Снова затормозив, я вытащил телефон, задействовал экран и похолодел: неотвеченых звонков от моей будущей супруги было уже двадцать восемь!
«А почему я звонки не слышу? Звук вчера отключил, что ли?!».
Оказалось – и вправду отключил.
«Ну, всё! Вот теперь уже абзац полный! Окончательный и бесповоротный, хоть прямо сейчас под машину ложись! Под ту, вон, например, или под ту…. Дабы тихо – мирно, на красивом белом микроавтобусе с красной полосой, уехать в дежурную больницу номер четыре, и лежать там в гипсе, в капельницах, в тишине и спокойствии. Потому-как, в противном случае, сегодня меня будут иметь. Долго и жадно. С особой, как пишут в полицейских протоколах, жестокостью…».
– Тьфу ты! – вслух произнёс я, выкинул докуренный до фильтра окурок и пошёл дальше.
И… снова нарвался на начальственный кортеж.
На это раз менты перегородили и Волжский проспект и улицу Центральную, чёрные же машины двигались со стороны Нового моста через Волгу. Причём достаточно медленно, не визжа колёсами на поворотах и не изображая из себя гоночные болиды.
Несколько минут, я, вместе с другими прохожими, стоящими перед пешеходным переходом, разглядывал навороченные, явно – бронированные тачки, лениво размышляя: если сейчас сделать вид, будто бросаешь гранату, тебя сразу шлёпнут или нет?
«…Хотя, конечно, снайперы на крышах, на всём маршруте следования „государевых людей“, это, знаете ли, слишком! Где столько ФСБешников найдёшь?!».
А потом, от не в меру ли разыгравшегося воображения, от общего ли похмельного состояния, мне вдруг показалось, что в этих, проносящихся мимо жутких машинах, нет людей. Ни чиновников, ни даже шофёров. Только – неживая, и в то же время – разумная тьма.
Неожиданно, одно из наглухо тонированных стёкол, в котором отражались тёмные дома с тёмным же небом, помутнело, а изнутри на него будто кто-то выплеснул стакан черноты; и прямо у меня в голове, неприятный, похожий на ржавую колючую проволоку голос прошипел:
– Художник, напиши мой портрет!
«Ой, мама дорогая!» – я зажмурил глаза и потряс башкой. «Всё, мать твою! Допился! До глюков, мать вашу! До пушного, ё-моё, зверька из анекдота! Только вот мне почему-то ни разу не смешно!».
Тело повело в сторону, я ухватился рукой за фонарный столб (благо – тот рядом стоял) и уставился на задние габаритные огни последней машины, которые оказались почему-то не красными, а оранжевыми. Как адское пламя.
Всё тело покрылось липким, противным потом, во рту пересохло.
«Воды» – вяло подумал я. «Воды купить надо бы! Только не на что. Ну, почему я дома бутылку из-под колы не наполнил?!».
4.
Обед в учреждении – дело хорошее. Можно отдохнуть, перекусить (если деньги есть) и даже, при необходимости – поправить здоровье.
Именно этим, судя по всему, и занимался шеф в промежуток между тринадцатью и четырнадцатью часами пополудни. Когда я, потный и злобный, ввалился в контору, Григорий Александрович уже не выглядел вынырнувшим из болота утопленником, да и пахло от него не кислятиной с тухлятиной, а свежевыпитым коньячком. Плюс ещё – жареным мясом.
– А! – увидев меня, воскликнул он. – Вернулся?
