ISBN :
Возрастное ограничение : 16
Дата обновления : 26.01.2024
Авиатор: назад в СССР 4
Михаил Дорин
Мечта стать лётчиком вот-вот исполнится. В небо будут подброшены монеты, а годы напряжённой и увлекательной учёбы в лётном училище останутся позади. Впереди у лейтенанта Родина, служба в полку и, пожалуй, главное испытание всей жизни. Идёт 1980 год…
Михаил Дорин
Авиатор: назад в СССР 4
Глава 1
Глаза закрываются, и я начинаю дрожать от холода. Сознание понимает, что произошло, но руки пока не слушаются.
Прошло несколько секунд, прежде чем я смог нащупать рычаг управления двигателем. Он в положении «Малый газ», и если я не отключился, значит, нужно уходить вниз, где смогу дышать и не заснуть. И почему шлем не спасает меня сейчас?
В ушах продолжает звенеть, а я всё не могу настроить своё изображение и сфокусироваться хоть на каком-нибудь приборе. Ещё и непонятные какие-то кривые передо мной.
– Авиагоризонт, авиагоризонт… – шепчу про себя.
Вряд ли я сейчас слышу, что говорю. Среди тумана и каких-то линий, наконец-то показался прибор с силуэтом самолёта посередине. Ого, да у меня тангаж на снижение больше двадцати градусов и крен за сорок пять!
Только сейчас осознал, что правая рука держит ручку управления самолётом в положении вперёд и влево. Педали отклонены соразмерно, а я продолжаю снижение по спирали. И вроде есть чем вдохнуть, и голова начинает соображать, но пока ещё не могу определить своего местоположения. А по остеклению продолжает медленно ползти паутина. Похоже, фонарь кабины вот-вот раскрошится.
– Сопка… Восемьсот восьмидесятый… разрушение фонаря… снижаюсь, – сказал я в эфир, из последних сил нажимая на кнопку СПУ.
– Повторите, Восемьсот восьмидесятый, – прозвучал в ушах спокойный голос.
Твою дивизию! Глухие, что ли? Тут говорить тяжело, а он ничего не понял.
– Восемьсот восьмидесятый, повторите. Контроль высоты! – пытался до меня кто-то докричаться в эфир.
На другой канал я не переходил, значит, пока под управлением дальней зоны. ОБУшник продолжал свои отчаянные попытки меня дозваться, но нажимать на кнопку СПУ пока я не мог. Сил хватало, только чтобы отклонять ручку, а сами пальцы, будто заморозились.
Болевые ощущения от декомпрессии стали отступать. Однако мне было по-прежнему некомфортно в шлеме. Оглядев, насколько это можно, смотровой щиток изнутри и ощупав его снаружи, обнаружил небольшое отверстие. Значит, гермошлем мне теперь не помощник.
Внимание с авиагоризонта попробовал перенести на высотомер, да только паутина переместилась вместе со мной.
Точно!
Взгляд вправо, а там ничего. Влево, и там ничего. Совсем ничего. Откидной части фонаря просто нет, а та самая паутина – это растрескивание моего смотрового щитка. Долго ты до этого допирал, Серый! Забыл уже, как что-то прилетело в голову?
Приглядевшись, я обнаружил, что и передняя часть фонаря растрескалась полностью. Как бы не разлетелась на куски.
Стрелка подходила к отметке семь тысяч метров. На такой высоте, если верить расчётам и Инструкции лётчику МиГ-21, уже я не должен уснуть. Слегка отпустил на себя ручку управления, чтобы замедлить снижение, но получилось слишком резко. Самолёт чуть было не перешёл в горизонтальный полёт.
Указатель высоты и перепада давления, который ещё недавно показывал запредельные значения, восстанавливал показания. Будто говорил мне, что ситуация стабилизируется. Пока это ощущалось слабо. Точнее, через компрессионную одежду я мало что вообще мог ощущать.
Мне уже было не до закабинного пространства и сколько я пробил облаков на снижении. Всё равно было и на крики в эфир глухого ОБУшника, который не смог разобрать мой первый доклад. Хотя, может, это уже орёт руководитель полётами, включивший у себя на аварийной станции мой канал.
Теперь снижаться нужно дальше. В кресло вжимает изрядно. Позвоночник и живот, будто слились воедино. Вертикальную скорость даже не контролировал по вариометру, а она была в районе тридцати метров в секунду. Может и больше, но через мой обособленный смотровой щиток гермошлема не видно.
А вот давление кислорода в системе почему-то просматривалось хорошо. Оно сейчас уже совсем неактуально, поскольку у меня МиГ-21 в модификации «кабриолет».
Надо приноровиться и поворачивать голову под определённым углом, чтобы различать показания приборов. Визуально я могу смотреть только вбок.
– Сопка, занимаю четыре тысячи метров.
– Восемьсот восьмидесятый, не принимаю вас. Что у вас случилось? – запросил руководитель полётами, чей голос теперь я слышал отчётливо.
Рубаха засучилась, товарищ подполковник! Как бы мне хотелось ему так ответить, да боюсь, не поймут меня на земле потом. Тут ещё приземлиться, правда, надо.
Состояние полностью пришло в норму, как только занял высоту четыре тысячи. Рычаг управления двигателя пока рано переводить вперёд, так что пошли ещё снижаться.
– Восемьсот восьмидесятый, я Восемьсот четырнадцатый. Доложи, что произошло? – а это уже в эфире был голос Швабрина.
– Ох…– сумел произнести я в эфир, выдыхая от напряжения, но мимические морщины буквально застыли.
Ничего не получается сказать, будто залепили мне рот скотчем. Открыл щиток, чтобы лучше видеть приборы, да только мне как задуло в лицо. Лучше пока опустить.
– Сопка, Восемьсот четырнадцатый, наведите меня на Восемьсот восьмидесятого. Остаток позволяет.
– Восемьсот четырнадцатый, доложите остаток.
– Позволяет, – резко ответил Швабрин.
Сейчас и не вспомню, с кем он в одном самолёте летит. Хочет подлететь и посмотреть на меня. Ведь пытаюсь что-то сказать, но не получается. Эфир наполнился целеуказаниями от ОБУшника, который подводил ко мне Фёдоровича. Не видно ещё ни черта из этой схемы перед глазами.
Высоту две четыреста я занял и сразу перевёл самолёт в горизонтальный полёт, отклонив рычаг управления двигателем в соответствующее положение. Паутина на смотровом щитке позволяла мне видеть только пару приборов перед собой. Вся приборная доска мной не контролировалась.
Стоп! Я же нажимать могу. Выведя самолёт в горизонт, я включил на приборной панели сигнал «Бедствие». Сейчас на своих индикаторах обзорного радиолокатора группа руководства полётами увидит широкую метку. Так я обозначу себя и дам знать, что у меня проблемы. Хотя, это уже поняли все.
Попробовал я размять челюсть. Теперь могу говорить. Нажимаю кнопку самолётного переговорного устройства, а никак не идёт мой голос в эфир.
– Восемьсот восьмидесятый, мы вас наблюдаем. От вас идёт одно нажатие.
Похоже, когда шандарахнуло меня в голову, что-то и со связью произошло. Я отклонил голову назад, а на шею мне свесился и микрофон. Как мне так везёт, не пойму. Вроде такая мелочь, а без неё хрен что скажешь теперь.
Хотя, есть мысль, как передать информацию.
– Фи-ли-пооо-к, Ооо-кооо-лооо…– пытался шептать я про себя, в нужной последовательности делая короткие и длинные нажатия кнопки СПУ.
Азбуку Морзе, надеюсь, все понимают.
– Сопка… наблюдаю Восемьсот восьмидесятого. Восемьсот восьмидесятый, ответь Восемьсот четырнадцатому, – услышал я голос Швабрина, который прерывался в процессе моей передачи нажатиями. – Перестань морзянкой играть. Пристраиваюсь справа. Я на две сто. Занимаю две четыреста.
Ну вот, а так ведь хотел сумничать и передать информацию оригинальным способом. Хотя, я думаю, руководитель полётами уже и так понял, что у меня со связью проблемы. Хорошо, что не начал крутить меня, чтобы убедиться, что я слышу его.
Слышать-то я слышу, а вот сказать, как та собака, ничего не могу. Сделал три крена вправо и влево.
– Понял, Восемьсот восьмидесятый. Сопка, он нас принимает, но ответить не может, – снова вышел в эфир Швабрин.
– Восемьсот четырнадцатый, поняли вас. Борт у него порядок?
В метрах тридцати от меня справа показался конус воздухозаборника самолёта Фёдоровича.
– Сопка, у Восемьсот восьмидесятого разгерметизация. Сорвало фонарь. Пристраиваюсь справа, идём к вам парой.
– Понял вас. Контакт с ним установили?
В этот момент, я перехватил левой рукой ручку управления самолётом, и показал большой палец вверх. Надеюсь, увидят.
– Визуально он нас наблюдает. Восемьсот восьмидесятый, выхожу вперёд, давай за мной. Скорость по прибору пятьсот.
Щиток бы лучше поднять, а то мне так тяжело контролировать положение самолёта-лидера, но пока не было желания вдохнуть полной грудью забортного воздуха.
– Снижаемся, вертикальная пять, высота девятьсот, обороты восемьдесят пять. Паашли!
Медленно начали снижаться. Своё место я не контролировал, поскольку сейчас самолёт Швабрина для меня как собака-поводырь.
– Сопка, Восемьсот четырнадцатый, девятьсот заняли, курс на привод.
– Восемьсот четырнадцатый, понял. Посадку по одному рассчитывайте.
– Сопка, садимся парой. У Восемьсот восьмидесятого проблемы с приборами, видимо. Он идёт только за мной. Передняя часть, похоже, тоже повреждена.
Вот так раз! Щас я ещё и посадку парой отработаю, хотя этого мы ещё не проходили на МиГ-21. Но проблемы не закончились.
В щёку влетел осколок от смотрового щитка, и похоже, застрял в ней. Ещё один откололся, порезав шею. Хорош рисковать глазами. Придётся потерпеть ветерок. Подняв щиток, я вновь принял на себя мощный поток воздуха, который теперь ещё и теребил торчащий в моём лице осколок.
– Сопка, Восемьсот четырнадцатый занимаем курс ко второму.
Глаза начали слезиться, но я теперь мог отчётливо видеть приборы и своего ведущего. Но не все приборы были в порядке. Курсовой прибор показывал несуразные значения курса, стрелка высотомера застыла на уровне две тысячи сто. Верить можно было только авиагоризонту и самолёту Фёдоровича. Впереди уже был виден вытянутый серый прямоугольник полосы.
– Восемьсот четырнадцатый, парой на втором.
– Занимайте пятьсот к третьему, – дал команду руководитель полётами.
– Восемьсот четырнадцатый, понял. Разворот вправо, крен тридцать градусов.
Я повторял про себя всё, что говорил Швабрин, и следовал за ним. Слышимость в шлеме была уже не такой, поскольку поток воздуха сильно задувал внутрь.
На прямой до третьего разворота заняли необходимые пятьсот метров. По своим приборам и не проконтролировать высоту. Не всё у меня так хорошо работает. Радиовысотомер в этом отношении не очень точен, в отличие от барометрического. Он больше для полётов на предельно-малой высоте.
Уже одолевает меня усталость от этого полёта. Хорошо, что заходить будем с круга, а не двумя разворотами на сто восемьдесят. Быстрее получится оказаться на земле. Но нужно ещё сесть.
– Шасси… выпускаем… на раз… два, – специально делая разрывы между словами, скомандовал Швабрин. Этим он давал мне время нащупать кран шасси.
Обороты контролировать надо, чтобы не было сильной потери скорости. Сейчас тряска будет немного, по педалям побьёт. Это нормально при выходе взлётно-посадочных устройств.
– Третий, крен тридцать, скорость четыреста пятьдесят… установили. Паашли!
Разворот будет влево, а значит, я иду с принижением относительно Швабрина. Выпускаем закрылки, и далее начинаем снижаться с вертикальной три метра в секунду. К четвёртому развороту нужно уже занять триста метров.
– Сопка, Восемьсот четырнадцатый на четвёртом, заход парой с посадкой.
– Восемьсот четырнадцатый, заход, – ответил руководитель полётами.
– Влево, крен тридцать градусов, не снижайся. Паашли! – спокойно говорил Швабрин. – Сопка, не мешать.
Вышли из четвёртого разворота. Поздно начал прибирать обороты, поэтому и поравнялся с Федоровичем.
– Обороты шестьдесят пять и продолжаем уменьшать. Не резко. Ручку слегка на себя. Сейчас пройдём дальний.
Сработал маркер дальнего привода. Даже в таком шуме воздушного потока звуковое обозначение пролёта слышно отчётливо.
– Выравниваем. Подходим к полосе. Взгляд влево и вперёд.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом