– И не боишься, что я вышвырну тебя, едва ты подпишешь бумаги?
– Нет, – ответил он смело улыбаясь. – Ты слишком честная для такого очевидного подлого хода.
Очень сильно я сомневалась, кто кого облапошит в итоге. Материальная выгода в предложении Мирона была колоссальная. Но кто мне даст гарантии, что в итоге я не заплачу намного больше нервами, слезами и новой болью.
– Я не знаю. Мне нужно подумать, – сказала я и встала снова. – А тебе нужно уйти сейчас.
Он не возражал и тоже поднялся, дошел до камина, остановился, рассматривая портрет.
– Мир, тебе пора, – напомнила я, потому что он как будто забыл уйти.
– Она моя, – сказал Мирон, указывая на картину.
Я вздрогнула.
– С какой стати?
– Прописано в завещании. Эта картина достаётся мне, не Наташе.
– Не пойти ли вам с Наташей в задницу? – завелась я в сотый раз за этот ужасный день.
– Не уверен, что это хорошая причина для торга, – Мирон безобразно мне подмигнул. – Ты зря психуешь. Портрет здорово сюда вписывается. Я готов договориться. Если ты, конечно, согласишься на мой переезд в студию.
Я не должна была вести переговоры с этим террористом, но из чистого любопытства спросила:
– И как мы договоримся о картине? Что ты хочешь?
– Глубокий минет и кончать в твой рот каждое утро.
Словно со стороны я видела, как моя рука взлетает вверх, и ладонь со всей силы бьет по лицу. Громкий хлопок и тихий стон Мира.
– Мать твою, Крис! Я пошутил.
Он заныл как маленький и потер щеку.
– Тогда я тоже пошутила, Мирон. Ты уйдёшь наконец, или мы будем играть в этот безумный КВН до утра?
– Спасибо. На сегодня хватит с меня находчивого веселья, – буркнул он. – Долго думать не советую. Я позвоню через пару дней.
Он вылетел пулей из дома. Я смотрела в окно, как он натягивает куртку на крыльце и поднимает воротник. Обычно я вызывала гостям такси, или сама отвозила в город. В пригороде не очень здорово с машинами. Но на Мирона мне было плевать. Взрослый мальчик. Сам доберется до отеля. Или где он там живет?
Я пошла наверх, чтобы принять горячий душ. Хотелось бы смыть с себя всю грязь прошлого и настоящего, но я не настолько наивна. Успокоиться и забыться сегодня не выйдет.
Можно было бы напиться и вырубиться, но меня слишком сильно пропитала Степина философия потребления вина. Я разучилась пить ради хмеля и забытья. Лучше и не пытаться.
На часах было совсем поздно. Я легла в кровать и смотрела в черный потолок несколько часов. Сначала пыталась не думать о Бероевых, но быстро бросила. Если я запрещала себе вспоминать Степу, то мозг подкидывал картинки из прошлого с Мироном.
Бессмысленно отрекаться от них. Закрываясь и отрицая, я страдаю сильнее. Оказывается, боль приятнее оцепенения. Мирон вернулся и напомнил мне об этом.
Мои воспоминания менялись калейдоскопом. Я надеялась, что сон под утро хоть ненадолго даст передышку, перезагрузит мой разум.
Но и во сне я видела Мирона, Степу, их родителей. Тех, кого я так сильно любила.
Прошлое
– Какой красивый дом, Степан Борисович!
Я задрала голову и с восхищением смотрела на особняк в английском стиле.
– Мне тоже нравится, Кристина, – весело проговорил Бероев. – На фоне уродливых башен соседей мы тут выделяемся.
Пока я любовалась лаконичным строгим фасадом и безупречной лужайкой, он добавил.
– Зови меня по имени, пожалуйста. Я не твой препод. Сам недавно был студентом.
Я взглянула на него с опаской. Степан Борисович улыбнулся мне тепло, и все страхи улетучились. Не чувствовала я от него угрозы.
– Степа, – смешно представился он и протянул руку.
Засмеявшись, я пожала его ладонь и сказала:
– А я опять Кристина.
– Вот и отлично. Пойдем.
Степа легонько подтолкнул меня к крыльцу. Я снова занервничала.
Мне ужасно интересно было попасть в их дом, но и страшно одновременно. Я всего лишь девочка из Хабаровска, которая вырвалась в Москву и пытается хорошо учиться. Они – Бероевы. Отец Степана – известный архитектор. Мама – бывшая балерина. Сам Степан недавно вернулся из Италии, где изучал историю искусств. Он стал агентом своего брата Мирона.
А Мирон Бероев стал темой моей курсовой. Я увидела его работы и буквально влюбилась в дерзкие цвета и бесконечные поиски формы. Мой куратор, долгих лет ему жизни и безумных богатств, помог связаться со Степаном. Как круто быть ботаником и любимицей завкафедрой. Москва – город возможностей. Я сразу поняла, что знакомство со Степаном Бероевым – это тот самый шанс. Вопреки всем своим комплексам я не собиралась его упускать.
Спустя неделю переговоров я здесь, на крыльце дома Бероевых, и готова познакомиться с молодым гением.
Дверь нам открыла мама Степана и Мирона.
– Что же вы стоите у порога? – проговорила она.
Я думала, что Светлана Бероева будет холодной, злой, худой и неприветливой. Но на меня смотрела обычная женщина. Разве что одежда была небрежно шикарной. Широкие брюки и длинная восточная туника сидели на ней идеально. Ее спина была не менее идеальной, плечи расправленными.
– Кристине понравился дом, – ответил за меня Степан, снова подталкивая вперед.
– О, расскажи об этом Борису, доченька. Может, тогда он прекратит думать о реставрации и пристрое. Меня Света зовут.
– Кристина, – пискнула я.
Как и Степан, Светлана протянула руку, ласково обхватила мою ладонь и завела в холл.
В доме уютно пахло выпечкой, было очень тепло. Степан помог мне снять куртку, а Светлана сразу устроила экскурсию.
– Ты должна выпить чаю в гостиной, милая. Это лучшее место в доме. Степа, отведи девочку на диванчик. Я достану сервиз.
Степа кивнул матери и предложил мне локоть в лучших традициях рыцаря без страха и упрека. Я краснела и бледнела от смущения. Никогда еще не была в гостях у таких людей, в таком доме.
Я переживала о знакомстве с Мироном, но в комплекте получила еще и чаепитие с коренными москвичами.
– Я хотела только с Мироном поговорить, – сказала я тихонько по дороге в гостиную. – Это так неудобно.
– Сопротивляться бесполезно, – шепнул мне Степан в ответ. – Придется выпить чашку чая и попробовать пирог. Мама без него не допустит тебя к Миру. Это ритуал. Важный. Понимаешь?
– Не очень.
– В любом случае советую не сопротивляться. В этом доме все происходит исключительно через капустный пирог.
Я нервно хихикала и осматривала гостиную. Она была светлой, просторной, очень уютной. Огромное окно в пол – не самое английское решение, но наша система отопления допускала такое новаторство.
Степан отпустил мою руку, позволил пройти к окну. Я заметила в углу этюдник и свежий холст.
– Мирон? – уточнила я, обернувшись.
Степан покачал головой.
– Нет, это мое рабочее место.
– Ты тоже пишешь?
– Немного и для души. Без особой ценности для искусства. Мне нравится свет в гостиной. Я люблю видеть краски яркими, настоящими.
Я улыбнулась ему и сказала:
– Я тоже.
Светлана принесла чай и пирог. Мое скромное воспитание сработало вопреки наставлению Степана.
– Знаете, я совсем не голодна.
– Ох, брось меня обманывать, детка, – возмутилась Светлана. – Я эту мантру повторяла двадцать лет, пока танцевала. Мы все в балете были не голодны, иначе…
Она махнула рукой, и я вжала голову в плечи.
– Я тебя не заставляю есть первое, второе и компот. Пирог вообще диетический. Так что не сопротивляйся.
– Не сопротивляйся, – повторил Степа одними губами и кивнул на место рядом с ним.
– Кто тут сказал про пирог? – услышала я другой мужской голос, очень похожий на Степин, но громче.
Я вздрогнула, подумав, что это Мирон. Но в гостиную вошел Борис Бероев. Я видела его на фото в газетах и в новостной хронике. В жизни он был таким же: статный, высокий, очень приятный и радушный.
– Вот этот человек никогда меня не подведет, – радостно сказала Светлана.
Она подставила мужу щеку, и он поцеловал ее.
– Степка привез подружку? Очень симпатичная юная леди. Не слишком юная, сын? Мне нужно позвонить адвокату?
Борис, как и Светлана, протянул мне руку и пожал, накрыв мою ладошку второй рукой.
Мои уши горели. И сама я пылала как алый сигнал светофора.
– Она не моя девушка, – пришел на помощь Степан. – Это студентка Юрия Сергеевича. Она совершеннолетняя и пишет о новаторстве в живописи. Хотела познакомиться с Мироном и его творчеством.
– Ох, ну и дела, – Борис скривил лицо и неожиданно обнял меня. – Сочувствую, девочка. Ты храбрая. Глупенькая, но храбрая.
– Перестань, Боря. Ты совсем ее перепугал. Мирон – твой сын, а не исчадье ада. Он талантливый, а не сумасшедший.
– Знаю, Светик. Я шучу, конечно. Простите меня, милочка.
– Кристина, – подсказала я.
– Кристиночка, извини, – повторил Борис. – Я человек простой, приземленный. Мне бывает нелегко в этой творческой семейке.
Простого в нем не было ничего. Разве что фасад его дома. Но эта обманчивая простота стоила дороже башенок и выдавала тонкий вкус архитектора.
– Измучился, бедняга, – поддела его жена, передавая тарелочку с куском пирога. – Понимаете, в какой атмосфере я живу, Кристиночка? Мужчины! Юмористы! Еще и художники. Все трое.
Степа тоже взял себе пирог и сказал:
– Мы стараемся тебя беречь, ма.
– Ты мой золотой, – Света похлопала сына по щеке. – Очень мило, что говоришь за всех. Да и стараешься за всех тоже.
– Я, что ли, не стараюсь? – обиделся Борис.
Я начала хихикать. Они очень забавно пререкались. Семейная перепалка, такая же теплая, как запах пирога и атмосфера в доме Бероевых. У меня такого не было.
Нет, я росла в нормальных условиях. Меня любили, хоть и не баловали. Но мама с папой очень много работали. У них не хватало времени на чаепитие с домашним пирогом в обед среди рабочей недели. Если вечером не наорали от усталости и раздражения – уже хорошо.
– Ты стараешься, Боренька, но много работаешь, – сказала мужу Светлана.
– Зато Мир старается за всех вывести тебя из себя, – хмыкнул старший Бероев. – Мы все ему обязаны.
– Брось, па, – вступился за брата Степа.
– И нечего бросать. Парень совсем себя угробит в этой пещере. Я не понимаю, почему ты ему потакаешь, Света.
– Не надо при девочке, Боря, – одернула его жена. – Ты ее смущаешь.
– Она все равно его увидит. Пусть готовится смущаться.
Я заерзала. Светлана заметила, что я нервничаю, и погладила меня по коленке.
