ISBN :
Возрастное ограничение : 12
Дата обновления : 11.02.2024
В овраге еще царила зима. Неглубокая черная речка – ее так и звали, Черной –не замерзла, согретая со всех сторон подземными теплотрассами, но и проснувшейся ее назвать не получалось. Она сонно катила темные воды, будто в оцепенении, и казалось, что там, на дне, тихо колышутся вместе с водорослями застывшие рыбы – не мертвые и не живые. Ивы и клены по берегам тоже стояли черные и застывшие среди толстых сугробов, будто вырезанные из камня или бумаги. Даже синички не пели здесь, не прыгали по ветвям. Только одуревшая от весны ворона плюхнусь было на вершину клена, распахнула клюв, ошалело каркнула: «Каа…» Но поперхнулась на полукрике, будто подавилась – и тут же, сорвавшись с ветки, торопливо полетела прочь. Лосенку даже показалось, что ворона оглядывается.
Девочка слезла с его спины, огляделась. Вздохнула.
– Все понятно. Будем закликать. А то зима тут так и загниет. Представляешь, целый овраг гнили?
Она застегнула куртку – в овраге было холодно, не то что наверху – уверенно прошлепала по снегу к деревянному помосту, построенному прямо над рекой, уселась поудобнее на скамейку и раскрыла черный футляр.
Лосенок уже знал, что будет. Но каждый раз его словно окатывало с головы до ног золотистым сиянием – когда из чехла показывался продолговатый, узкий с одного конца и широкий с другого, похожий на птичье крыло золотой поющий короб.
Девочка называла его – гусли.
Он не был, конечно, золотым. Но светлое дерево, из которого он был выдолблен, сияло в утренних лучах, как маленькое солнце. Казалось, от этого одного в овраге стало теплее, и сугробы беспокойно шевельнулись среди черных стволов.
Девочка пристроила гусли на колени, тряхнула рыжими волосами и начала перебирать струны.
Хотя это и называлось «закликать» – она не пела. Только музыка сначала рассыпалась в воздухе хрустальными льдинками, как на мартовских рассветных лужах, потом – зазвенела веселой капелью, зацвенькала синичкой, зажурчала зябликом, загудела первым шмелем над золотой мать-и-мачехой. В этой музыке был призыв – потому что она ни к чему не звала. Она просто сияла, гудела, звенела, шелестела не родившейся пока листвой. Просто – была.
А потом лосенок услышал слова. Хотя слов по-прежнему никаких не было.
«Почему ты грустишь? Почему застыла, не хочешь просыпаться? Посмотри, как вокруг хорошо!»
«Я всегда была лесной рекой. Ко мне приходили лоси и волки, утки строили гнезда по берегам, рябчики свистели в ельнике, и медведь выкатывался из леса, как золотое яблоко. И люди шли ко мне, чтобы поговорить с лесом, попросить у него даров. Я долго ждала, когда это вернется. А потом поняла – никогда. Город вокруг. Зачем я теперь?»
«Теперь ты – еще нужнее. Еще прекраснее. Лесных рек много. А в городах – почти не осталось. Если ты навсегда уснешь, станешь просто затхлой водой – кто тогда здесь будет рекой?»
«Кому это нужно? Кому я нужна?»
«Всем. Людям плохо без леса. И воронам плохо. И синичкам. И солнечным лосям. Куда же мы придем, чтобы поговорить с лесом? Если ты навсегда уснешь, и в глаза тебе не заглянешь? Оставайся с нами. Просыпайся. Ты нам нужна».
Девочка вдруг обернулась к лосенку, улыбнулась – веснушки на ее щеках запрыгали, как солнечные зайчики на воде – и он понял, что надо сделать. Хотя она по-прежнему не говорила ни слова.
Лосенок подошел к Черной реке и опустил в нее золотую морду. Шумно втянул холодную воду – она была на вкус, как торфяное болото. Он еще никогда не видал торфяных болот, а только мечтал о них, но откуда-то знал – это именно так.
Синее мартовское небо отразилось в черной воде – будто распахнулись удивленно синие глаза. В черных ветвях ив и кленов зашумел теплый весенний ветер.
Когда лосенок отходил от воды, ему казалось, что из каждой солнечной капли, падающей с его морды, непременно родится золотой цветок мать-и-мачехи.
А девочка все играла, плескали в воздухе золотые звенящие крылья, призывая весну. Пахло березовым соком и медом.
И надо было еще успеть вернуться. До того, как в квартире с балконом в панельной многоэтажке прозвенит мамин будильник.
Служба такая
За тухлыми курами Вася поехал на улицу Мостотреста.
– А куры точно тухлые? – уточнил он по телефону у знакомой продавщицы тети Люси.
– Кто ж тебе свежих забесплатно отдаст, – фыркнула та. – Тухлее не бывает!
Это Васю вполне устраивало.
Автобус, указанный тетей Люсей, привез его в типичный окраинный район панелек и вечного недостроя. Едва сойдя с подножки, Вася чуть не полетел носом вниз, потому что запнулся о дырку от выпавшей плитки. Невдалеке за домами простучала электричка, загудела истерично у станции – видимо, кто-то перебегал пути. И Вася в очередной раз с удовлетворением подумал, как удачно мамина соседка по даче выбрала себе рабочее место. Отсюда ему будет очень удобно сразу заскочить в пригородную электричку и пристроить ароматный рюкзак где-нибудь в тамбуре. Там все равно так накурено, что запах от кур будет почти незаметен. И посмотрит он на того дурака, который захочет этот рюкзак спереть.
Конечно, к операции «Тухлая курица» Вася был основательно подготовлен – не в первый раз. Рюкзак изнутри был проложен толстым ковриком-пенкой на фольге – из тех, что в лесу уже отслужили свое, но для хознужд вполне годились. Также Вася обильно запасся пластиковыми пакетами, включая два плотных термопакета, в каких хозяйки и курьеры носят из магазина замороженные продукты. Но все равно он по опыту знал, что если куры и правда окажутся качественной тухлятиной – то даже при всех этих предосторожностях аромат непременно просочится наружу. Поэтому связываться с битком набитыми автобусами на обратной дороге ему совсем не хотелось.
Вася, как было условлено, подошел к супермаркету с тыла – незачем смущать добропорядочных покупателей. Черный ход, конечно, был на замке, а тетя Люся где-то задерживалась. Вася стоял, покачиваясь взад-вперед на носках, и от нечего делать рассматривал окрестности.
А рассматривать было что.
Прямо напротив супермаркета, тесно сдавленный со всех сторон панельками, асфальтом и парковкой – стоял деревянный дом. Не какая-нибудь хозпостройка, а настоящий дом, как в деревне. С бурой крышей, поросшей зеленым мхом, с резными наличниками, с чердачным окном-навесом, из которого, казалось, обязательно должен был незаметно выглядывать домовой. И с огромной старой елью возле окон, чуть ли не втрое выше самого дома. На выступе чердачного окна лежала еловая шишка и немного сухой хвои, окончательно отделявшие дом от окружавшей его городской реальности. Казалось, там, во дворе, царит лесная тишина, нарушаемая только голосами птиц, и пахнет нагретыми земляничными полянами.
Но что именно было во дворе, Вася не видел. Дом был обнесен глухим забором, и ворота его – именно ворота, не калитка – были, видимо, наглухо заперты.
Прислушавшись, Вася различил глуховатый собачий лай. Но больше из-за забора не доносилось ни звука.
Тетя Люся, наконец, ответила на звонок и впустила Васю в подсобку. По запаху в ней Вася сразу понял – куры что надо.
Быстренько вручив тете Люсе свою благодарность – тортик «Птичье молоко» («Ну, жентельмен!» – расплылась тетя Люся в умиленной улыбке), Вася принялся грузить упаковки с тухлятиной – целых десять кг – в свои пакеты. Куры оказались не целыми, а разделанными грудками на кости, и плавали в ароматной жиже – но так было даже лучше для дела. Возни с ними в дороге, конечно, больше, и стирать рюкзак наверняка придется – зато каков будет эффект на месте… Вася аж зажмурился, представив себе это зрелище.
– Теть Люсь, – вспомнил он, когда куры были уже погружены, рюкзак плотно завязан, а сам Вася тщательно споласкивал руки в раковине подсобки. – А что это у вас за домик тут такой? Прямо как в деревне!
– Какой еще домик? – равнодушно пожала плечами тетя Люся. – Ах, этот… Да не знаю, не приглядывалась я. Может, сторож какой живет или бабка, мне почем знать. Не из наших работников.
– Собачка вроде у него…
– Может, и собачка, не слыхала. Некогда мне собак-то рассматривать. Тут по району собачников много.
Тете Люсе явно не терпелось вернуться к своим обязанностям. Да и то, квартальная премия сама себя не заработает.
Еще раз поблагодарив тетю Люсю, Вася и сам заторопился. Он уже успел посмотреть приложение с расписанием электричек – нужная ему отходила через десять минут.
Он выскочил из подсобки, услышал, как за спиной повернулся в замке ржавый ключ, и собирался уже дать небольшой кросс в сторону станции…
Когда окраинный недострой снова сыграл с ним поднадоевшую шутку. Вася запнулся о выбоину плитки и на этот раз сбалансировать не сумел. Потяжелевший рюкзак придал ему ускорения, и Вася пропахал носом апрельскую грязь аж до самого деревянного домика, глухо стукнувшись головой в запертые ворота.
«Как баран… Твою мать!»
Один из пакетов внутри, похоже, лопнул от толчка, и за шиворот Васе полилась вонючая жижа.
– Экая… неприятность! – прошипел он.
Все-таки тетя Люся была недалеко и могла его услышать.
Вася стоял на четвереньках, грязный, мокрый и вонючий, размышляя о том, как он в таком виде поедет на электричке. И вообще куда бы то ни было поедет.
И тут запертые ворота бесшумно отворились.
В воротах стоял сумрачный дед. Заросший седой бородой, весь какой-то дремучий. В зеленой брезентовой куртке, штанах, резиновых сапогах. И почему-то в красной лыжной шапке с надписью «Олимпиада-1980». Глаза его блестели из-под шапки зеленоватыми льдинками.
– Ну, проходи, – сказал дед.
– Дедушка, да ведь я… – опешил Вася.
– Проходи, говорю, – Васе показалось, что при этих словах голос его чуть потеплел. – Вон, грязный какой, вонючий. Переодеться надо. Одежу простирнуть. Самому помыться.
Дед говорил спокойно, негромко, но Вася понял, что возражений не предполагается. Он кое-как поднялся с колен – рюкзак давил на плечи, голова кружилась от удара – и шагнул вслед за дедом во двор.
Ворота за ним захлопнулись.
Двор у деда оказался большой. Кроме ели у самых окон, там росли густые кусты сирени, жасмина и шиповника, несколько рябинок, березка. У открытой веранды были разбиты клумбы, на них цвели синие и белые подснежники и готовились зацветать крокусы и гиацинты. Не было здесь только плодовых деревьев. А впрочем, какие плоды в городе? Отрава одна.
И еще Вася, как ни искал глазами, не сумел обнаружить ни собаки, ни будки.
Они подошли к высокому деревянному крыльцу с резными перильцами, и дед жестом показал Васе, куда можно скинуть рюкзак с курами.
– Охотник? – спросил он, вдохнув аромат.
– Зоолог, – Вася и сам был рад освободиться от рюкзака и стоял теперь, потирая ушибленные плечи. – В Зоомузее работаю. И в заповеднике еще. Мне эти куры для кандидатской нужны. Ну, то есть, не сами куры, я на них мелких куньих приманиваю. Всяких ласок, хорьков, горностаев… Куницу, если повезет. А потом их всех фотоловушка щелкает.
– И то я гляжу, – дед понимающе кивнул, – какой охотник дельный в эту пору зверя бьет? Линяют все…
Они поднялись на скрипучее крыльцо, вошли в сени. Там пахло сушеными травами и еще чем-то непонятным, хвойным.
– Дедушкой меня назвал – это хорошо, это правильно. Другие-то как учнут ругаться поматерно. А я этой матерщины вот как не люблю!
Вася предпочел умолчать о том, какие слова ему на самом деле хотелось сказать, когда он ударился головой о ворота.
Дед кивнул на большую лохань в углу.
– Одежу сюда скидай. Да не боись, выдам сейчас тебе перемену.
Он прошел в комнаты, порылся там то ли в шкафу, то ли в сундуке – Васе не было видно – и скоро возвратился, протягивая гостю шерстяные штаны и телогрейку. Вася быстро снял промокшую и грязную одежду и с неожиданным для себя наслаждением натянул «перемену». Дедовы штаны с телогрейкой были старые, но чистые, и приятно пахли полынью – видно, дед перекладывал ей одежду от моли.
– Спасибо, дедушка, – от души поблагодарил он.
– Ну вот, а теперь можно и в баню, – довольно кивнул дед.
Васе показалось, что он ослышался.
– Как – в баню? У вас тут и баня есть? Прямо в городе?
– Чего ж нет, – усмехнулся дед. – Для таких, как ты, и держу. Наш-то брат в бане не парится… Давно только не заходил никто. А сегодня с утра – слышу, собачка лает, гостя зазывает, значит. Ну, я и велел протопить.
– Кому велели? – глупо спросил Вася.
А дед-то, похоже, не один живет. Или приходит к нему кто?
– Другану моему. Ну, нечего лясы точить, мойся иди, а то мне на вечерний обход скоро! – прикрикнул на Васю дед.
Баня действительно стояла во дворе, среди кустов сирени. И как это Вася сразу ее не заметил?
Внутри было жарко натоплено, лежало мыло, мочалка, стоял большой чан с водой. От воды поднимался пар. Вася заглянул туда – на дне чана лежали крупные сизые камни. Видно, их туда кинули раскаленными, чтобы вода прогрелась.
И когда это дед успел? Или друган его? Где он, интересно?
Вася с наслаждением мылся и парился, и его не покидало чувство нереальности происходящего. Деревенская баня по-черному – в огромном городе среди панелек. И как это тетя Люся никогда не замечала, что во дворе напротив топят баню? А может, просто горожане так привыкли торопиться и ни на что не обращать внимания, что и слона посреди Москвы не заметят?
И еще у Васи постоянно было ощущение чьего-то присутствия. Но не угрожающего, а доброго – как в детстве, когда бабушка, подперев щеку рукой, умиленно смотрела, как маленький Васенька кушает кашку. Поэтому он не беспокоился – в конце концов, в этом доме все было странным.
Когда блаженно распаренный, чистый Вася вернулся в дом – то увидел, что дед развешивает в сенях его постиранную одежду.
Васе стало очень стыдно.
– Дедушка, ну зачем вы, я бы сам… Вот хоть в бане мог бы…
– В бане не стирают, – строго сказал дед. – На всю жизнь запомни. И провозился бы лишнего, а теперь одежа твоя к ночи высохнет.
Они сидели у стола, ели баранки с медом, пили чай из сушеных трав – Вася все пытался угадать: таволга? Душица? Зверобой? И что-то еще, как будто еловый сок.
А потом дед встал из-за стола, вытер бороду тыльной стороной ладони.
– Ну, пора. Со мной на вечерний обход пойдешь.
И снова возражений не предполагалось.
Хотя Вася никак не мог взять в толк, какой в городе может быть обход. Само слово хорошо ему было знакомо по заповеднику – но здесь?
– Дедушка, вы что, лесник? Ну не полицейский же… И не доктор, наверно.
– Лесник, – усмехнулся дед. – Ну, можно и так. Слово-то хорошее какое – лесник, лесной…
– А почему в городе живете?
– Служба, – строго нахмурился дед. – Сама Медовая назначила – надо сполнять. У нее не забалуешь.
Кто такая Медовая, Вася спрашивать не стал. Какая-нибудь начальница из Минприроды. У них в заповеднике тоже была бухгалтерша по фамилии Теплая. Ее еще Верой Холодной звали за глаза.
Интересно, с чего это лесника назначили в город? Хотя тут же вроде раньше большой лесопарк был, вспомнил Вася. Сейчас небось одно название осталось. И должность лесника, про которого все забыли. Вместе с его домиком и баней. Какого только бардака в этих делах не бывает – уж Вася-то знал. Успел насмотреться.
Они вышли за ворота – дед тщательно запер засов – и пошли вдоль улицы с недостроем, довольно, впрочем, зеленой. Дед впереди, а Вася за ним. На улице в этот предвечерний час было много народу: собачники, дети, курьеры, гуляющие старушки. Вася думал, что на них с дедом все станут смотреть, уж очень экзотический был у обоих вид – что у деда с его лесными сапогами и лыжной шапкой, что у самого Васи в телогрейке с чужого плеча. Но никто, казалось, вовсе их не замечал. Может, привыкли к деду. А может, принимали их за дворников или чернорабочих, на которых вообще редко кто обращает внимание.
Шли не торопясь, будто прогуливаясь – но дед в то же время внимательно озирал окрестности. Это тоже было знакомо Васе по обходам и учетам в заповеднике. Странно только было заниматься этим в городе.
Они вошли во дворы – и тут дед остановился как вкопанный. Вася проследил его взгляд – под одним из окошек первого этажа была клумба с зацветающими крокусами и гиацинтами, совсем как у деда. А возле клумбы стояла бабка склочного вида.
Все книги на сайте предоставены для ознакомления и защищены авторским правом