Пока они тащили инструменты, Маргарита в который раз спрашивала себя, почему вместо того, чтобы посмотреть кино вместе с отрядом или, на худой конец, посидеть в библиотеке, она вызвалась помогать Лене и теперь прёт на себе лопату.
Во дворе было ветрено, бежали тучи. За углом хозблока Лена остановилась и посмотрела в небо.
– Надо успеть до дождя, а то потом в грязи придётся барахтаться.
– Где копать? – спросила Маргарита, прислоняя лопату к стене. Закатала рукава брезентовой куртки; из-под правого выглянула змея. – И что там насчёт чуда?
Лена ногой раскидала камешки и ткнула носком ботинка в четыре места:
– Тут. Тут. Вот тут и вот тут. Лунки должны быть минимум на расстоянии метра. Что касается чуда… – Она снова задрала голову, рукой нащупала черенок лопаты. – Ну, в последний момент – это значит, тогда, когда уже никак без чуда. То есть ты сделал всё, что мог. Вот просто всё. А зло оказалось сильней. И вот в этот момент происходит чудо. Но только при условии, что ты сделал всё, что мог. Совсем всё.
– Сурово, – буркнула Маргарита, отбирая у тщедушной худющей Лены лопату и втыкая остриё в землю. – Как камень! Мы сто лет копать будем. Может, всё-таки дождя подождать?
– Я ж тебе только что объяснила, – с досадой сказала Лена. – Чудо – только когда ты приложил все усилия. Какое, извини, пожалуйста, чудо к тебе придёт, если ты просто дождёшься благоприятных условий?
– Я дождусь, и мне не надо будет чуда. Я буду просто копать.
Лена посмотрела на Маргариту, как смотрела на мелких, которые ныкали диски с фильмами из комнаты отдыха. Вздохнула.
– Рита, я же не заставляю. Ни копать, ни слушать меня. Ты сама предложила. И сама спросила.
«И теперь жалею».
Внутри заискрило от раздражения, но, взглянув на Лену, Маргарита только поджала губы. На неё невозможно было раздражаться всерьёз. Лена была почти прозрачная, почти бестолковая, слишком уязвимая и совершенно непроницаемая: от неё всё отскакивало как от стенки горох.
– Лена, я правда не понимаю. Окей, чудо, Пасха, всё остальное, – сказала Маргарита и ещё раз ткнула лопатой в землю. – Но тут же совсем другая история. Тут просто здравый смысл.
– Ты не так смотришь. – Лена забрала лопату, поправила под подбородком косынку. – Ты смотришь только в сейчас. А надо в дальше.
– Я дальше конца срока не вижу. А до конца каждый день одинаково.
Лена улыбнулась.
– Чудо может прийти, когда, например, три яблони не приживутся, но четвёртая приживётся. Или если летом будет сухо, и они почти-почти засохнут, но всё-таки не засохнут. Или когда нас тут не будет, и они без заботы почти-почти погибнут, но всё-таки не погибнут, потому что кто-то решит ухаживать за ними вместо нас.
Маргарита тяжело вздохнула, взяла лопату и со всей силы вонзила в землю. Лопата ушла едва ли на несколько сантиметров; Маргарита надавила подошвой.
– Тут трава дикая. Сухая и цепкая. И камни.
– Надо сначала выполоть, – согласилась Лена, взяла тяпку и встала на колени. Маргарита опустилась на корточки рядом, стряхнула с Лениной спины щепки – видимо, Лена нацепляла в каморке, где хранились лопаты.
Они принялись полоть. Шумел ветер, из окна комнаты отдыха донеслись голоса и музыка титров. Маргарита вспотела; под ногти забилась земля, в рот и в глаза – пыль. Лена, напевая, дёргала осот и пырей.
– Что ты там поёшь такое?
– А… – Лена смутилась. – Тебе не понравится.
– Да уж скажи, раз поёшь.
Косынка у Лены съехала, узел оказался где-то под щекой. Волосы выбились, их трепал ветер. Зажёгся прожектор на вышке, и в этом свете у Лены на носу заблестели веснушки.
– Я потом скажу. Я спою тебе, ладно? Утром.
Они так и не выкопали ямки под саженцы: только убрали траву. Решили вернуться завтра, но назавтра весь день хлестал дождь, отменили даже прогулку – нечего было и пытаться отпроситься во двор в личное время.
Тогда Лена предложила:
– Пойдём в библиотеку?
– Иди. Я сейчас.
Маргарита взяла у дежурной иголку и нитки – надо было зашить штаны. Когда она вошла в библиотеку, у окна со старой гитарой уже сидела Лена. Услышав, как хлопнула дверь, она подняла голову.
– Я спою. Но ты, пожалуйста, не смейся.
– Твоя, что ли, песня? – устраиваясь поближе к лампе, спросила Маргарита.
– Нет. Но всё равно. – Лена погладила деку, всю покрытую чьими-то отпечатками. – Ну… слушай.
Какое-то время она перебирала струны; в библиотеке сиротливо пахло старыми книгами, потрескивала лампа.
Потом Лена начала наконец тонким срывающимся голоском:
Так давно, что даже боль
Моя превратилась в тень,
Никаких вестей.
Так давно, что даже тень
Твоя превратилась в сон –
Как на коже соль[4 - Здесь и далее в главе – текст песни «Девятый вальс» группы «Немного Нервно».].
***
Всю неделю лил дождь, двор превратился в месиво. Потом ударили холода, земля замёрзла и затвердела. Никто не сажает яблони в холода – и они тоже не стали. К тому же – Лена с головой нырнула в кексики.
– Какие ещё кексики? – шёпотом возмущалась Маргарита перед построением. – Тебе школы мало? Тебе библиотеки твоей мало?
Лена, наверное, пошла бы и в местную самодеятельность, от принудительных концертов которой у Маргариты раскалывалась голова; и в токарную мастерскую, если бы такая была. Но в женской ВК были только «кексики» – учёба на пекаря. А в самодеятельности были одни активисты. Так что Лена пошла на «кексики». Маргарита пошла следом, и после школы, перед швейкой, они стояли в фартуках и косынках и раскладывали тесто по формам. Лена напевала:
Так легко, как будто ночь
Твоя – непосильный груз.
Я ещё вернусь.
Так легко, как будто гладь
Морей поглотила вас,
Мы танцуем вальс.
***
Чем дольше Маргарита смотрела на Лену – тем отчётливей видела лезвие, по которому та бежит.
Лена шла бить словом девятиклассниц за то, что издевались над котом, рождённым на зоне.
– Вы забыли три вещи, дамы. Первое: тут камеры. Второе: то, что вы ему уши прокололи степлером, стоит от пяти до пятнадцати тысяч. Это не я придумала, это в КоАПе написано. За сколько вы столько зарабатываете? За полгода? Вот и будете расплачиваться полгода, заодно в ШИЗО поскучаете за то, что степлер свистнули. Третье: я умею писать и помню, где стоит ящик для обращений. Так что не надо думать, что это блеф.
Лена отговаривала Аню из десятого лезть на стену, чтобы прибавили срок и увезли во взрослую колонию – туда её родителям было ближе ездить на свидания.
– Ты между небом и землёй выбираешь. Либо терпишь ещё полгода без свиданий и выходишь, либо ещё три года на взрослой зоне со свиданиями. Ты дура? Ань, ты реально дура?
Лена, сверкая глазами, обличала мелких, которые после дежурства швыряли консервные банки за стену:
– Что, свинья, да? Свинья? Иди ещё одну банку брось и хрюкнуть не забудь, кабаниха!
Маргарита ходила за Леной тенью, чтобы вовремя оттащить, выручить и прикрыть. В гневе у Лены отказывали тормоза; Маргарита уверяла себя, что просто не хочет, чтобы однажды Лена тоже вытолкнула кого-то из окна.
Весной Маргарита написала заявление на сдачу ЕГЭ следом за Леной.
А в промежутках становится жутко –
Прости, дорогая, мне некуда больше идти.
Господь, как водитель последней маршрутки,
Ещё далеко, но я знаю, что точно в пути.
***
ЕГЭ они не сдали – как и не посадили яблони. Лену в гипсе никуда не пустили, а Маргарита завалила.
Когда Лене стало лучше, её перевели в лазарет. В первый же день Маргарита зашла к ней вечером – сразу, как отдежурила по кухне. Лена лежала, глядя в окно; за решёткой качались ветки и сгущались сумерки. Она была вся в бинтах; левая рука в гипсе, полголовы острижено. Царапины на лице схватились коркой, и выглядело это жутковато, даже в полутьме
– Э-эй. Лен.
Лена повернула голову. Маргарита осторожно присела рядом, стараясь, чтобы матрас не дёрнулся. Ей сказали, Лене до сих под колют обезболивающее: сломаны три ребра, рука, челюсть, повреждены коленные чашечки. Лена рвалась на экзамен даже так, но из-за лекарств в голове стоял туман – так она написала Маргарите, когда смогла держать ручку.
– Приветик.
Где-то высоко была приоткрыта форточка. В лазарет доносился запах дождя и шум с дороги. Ветки мотало ветром, по стенам метались тени.
«Ты тут как?» – хотела спросить Маргарита, но сказала совсем другое:
– Ты мне так и не рассказала, чем песня закончилась.
– Какая песня? – спросила Лена, выпрастывая свободную руку из-под одеяла.
– Про маршрутку.
Лена поняла не сразу. Пошарила глазами по потолку, будто искала там текст.
– Я тебе напишу потом. Завтра.
– Завтра, – кивнула Маргарита. Слово было как камушек во рту. Ещё пятьдесят четыре «завтра», и…
Ей все говорили: не считай. Но оно как-то само считалось с тех пор, как сказали, что получилось с УДО. Несмотря на то, что экзамены завалила.
– Мне сказали, что кексики сыграли. Типа, позитивная деятельность, – усмехнулась Маргарита. Лена хрипло засмеялась. Маргарита положила руку на её ладонь поверх одеяла.
– Спи давай. Выздоравливай.
Через неделю Лену навестили отсидевшие в ШИЗО активисты; в ШИЗО они попали после того, как Лена сказала, что это они побили стёкла в подвале.
После визита Лену быстро перевели в вольную больничку. Маргарита получила письмо.
«Я тебе не дообъяснила про пропасть и шар. Шар – это всё вокруг, все мы, весь мир. Он катится в пропасть. Мы не можем остановить это – остановить это может только чудо. Но мы можем попробовать задержать падение, чтобы чуда дождаться».
Дальше шло перечисление учебников, которые Маргарита должна достать, если тоже хочет сдавать химию. В конце была приписка:
Приводи свои стада
Ко мне, как на водопой,
Я ещё живой.
Позови своих детей
Ко мне, если те не спят, —
Видишь, я распят.
Покажись, как силуэт
Вдали, если хватит сил…
Я тебя любил.
Так легко, как будто соль
Земли поглотила вас,
Я играю вальс.
