Рука с татуировкой грустного смайлика чиркнула автографом по ее лонгборту.
Три…
Глаза в цвет серого грозового неба уставились на нее.
Четыре…
В разуме Тёмы мелькнуло видение упавшего кольца с зеленым камнем.
Пять…
Тёма сделала шаг назад, и парень поднялся со стула.
Шесть…
День превращается во Тьму, когда парень перемахнул через столешницу, сшибая листовки, значки и плакаты.
Семь…
Его руки тормозят ее падение спиной назад, окутывая ароматом жасмина. Пылающий черный смайлик огибает ее ладонь, и чернота поглощает разум Тёмы, погасив предгрозовое небо вспышкой отстреленной дроби…
Глава вторая. Максимальные не близняшки
– Во даёт! – рассмеялся Сергей, – на что только не идут эти фанатки, чтобы привлечь твоё внимание! Удачный трюк! И автограф получила!
Толпа немного расступилась, пока Дэн пробовал прощупать пульс девушки, заметив фиолетовый браслет с надписью «Если я упаду, позвоните по этому номеру телефона».
– Что там с ней?
– Живая? – забеспокоились в толпе.
– У неё приступ, – смотрел Дэн на запястье девушки и её фиолетовый браслет.
Петля каштановых волос на макушке была утыкана листьями жасмина, а венок свалился на бок. В растрёпанной чёлке застряла пара сухих цветков. Девушка тяжело дышала и смотрела мимо него, она смотрела в небо, но глаза ее были совершенно черными, залитые мраком.
– Эй, Тёмка! Ты чего?! – подскочила Дашка и затрясла лежавшую без движения подругу. – Очнись!
– Бледнеет. Твоя подруга обесцвечивается.
Достав мобильник, он быстро набрал номер и продиктовал адрес, обернулся на Сергея, призывающего толпу фанатов к порядку:
– Девушки окажут помощь. Не волнуйтесь! Автограф сессия не закончена! Дэн Дробь к нам обязательно вернётся! – подскочил тот к другу, – ею займутся медики, возвращайся! Ты и пары десятков постеров не подписал…
– Закажи факсимиле, – равнодушно ответил Дэн.
– Какой к черту фак…?
– Восемь минут прошли, – повернул Дэн циферблат электронных часов, после чего поднял незнакомку из кустов на руки, что своим приступом спасла его от фотографирования.
Он встряхнул девушку и направился с ней в сторону парковки.
Дэн был рад хоть бы и чужому припадку, если не придется торчать напротив умоляюще протянутых частоколов мобильных телефонов и постеров.
Оборудование весит совсем немного, ведь сделано из облегченных сплавов. Кажется, лежащая у него на руках, весила не больше алюминиевого руля и пары шин. Он приподнял её голову выше, чтобы не подавилась собственным языком.
Выходя на парковку, Дэн заметил белую с желтым мигалку поверх фиолетового корпуса прямоугольной скорой.
Сделав быстрые подсечки паре лонгбордов девчонок, Дэн опустил свою ношу поверх них. С девушки окончательно свалился ее жасминовый венок. Подобрав его, Дэн продел сквозь венок руку, натянув его на плечо, перепрыгнул через кусты, не став выходить на парковку по асфальтированной тропе.
Он направился к своему джипу – единственной памяти из прошлой жизни, ради бензина для которого он соглашался на фотосессии и раздачу автографов. Права после аварии Дэну вернули. Он был уверен, что его мать обеспечила ему эту привилегию, выкупив их.
Расчерчивая площадку черными грустными смайликами – следами резины, Дробь исчез со скоростью выстрела, нарочно чиркнув бампером карету ненавистной ему скорой.
– Восемь… – прохрипела Тёма, распахивая глаза.
Сердце сжалось необычным адреналиновым ударом, похожим на тот, который описывала Лона в день ее знакомства с Максимом.
Каждый раз, приходя в сознание, Тёма помнила какой это по счету раз, но не помнила, что происходило с ней до обморока.
– Так, – ощупала она себя, – это мой восьмой приступ. Ясно…
Она судорожно пыталась запомнить видения, что приходили к ней, как только случались подобные обмороки. В идеале вспомнить бы еще, что было до того, как она упала. Недавнее прошлое стиралось, как на отцовском магнитофоне, когда Тёма с Лоной пробывали записывать новые песни поверх надоевших.
Хотелось пить. Казалось ее глаза раскрошатся, если осмелится ими моргнуть.
– Держи, – нарисовался перед лицом бокал с водой, – пей аккуратно, не спеши.
– Лонка… ты здесь? – не заметила сразу Тёма дремавшую все это время на кресле сестру.
В палате было темно. Кривые перекошенные жалюзи. Шорох их мягких клиньев от сквозняка из форточки.
Тёма протянула руку, делая их сестринский приветственный пальцевый обряд: большим и средним Тёма словно ногами человечка пробежала по тыльной стороне ладони, и Лона ответила тем же, пробежав по пальцам сестры.
По месту «беготни» разбежались мурашки.
– Родители здесь?
– Ночью нас к тебе не пускали. Максим провел меня по блату, – подмигнула она.
– У тебя с ним серьезно?
Лона подвинула стул и поправила сползающий белый халат. В отличии от Тёмы, предпочитающей одевать, как пацанка и не пользоваться косметикой, ее близняшка Лона выбирала женственные наряды: юбки, платья, высокие гольфы. Ее волосы, с уложенными изгибами локонами, держал на макушке шелковый бан. На губах мерцали блестки.
Близняшки были на одно лицо – стройные, с ровной кожей, но не внешность решала. Что-то другое делало их настолько разными, что мама порой в шутку пугалась – родные ли они вообще сестры?
Лона провела рукой по спутанный волосам сестры:
– Что ты помнишь?
– Я… – не могла оторвать Тёма взгляда от дыбящихся шуршащих полосок жалюзи, – помню запах жасмина, сахарную вату… и грустный смайлик.
– Грустный смайлик? Странно…
– А все остальное нет?
– Вату ты все время видишь, когда отключаешься.
Тёма уткнулась носом в подушку:
– Что у меня в голове?
– Ответы, – пожала плечами Лона. – Ты же хочешь узнать причину: почему теряешь сознание и как это остановить.
– Хочу.
– Вот и ищи ответы, – провела она пальцами по черной бандане вокруг запястья сестры, – если мы не видим музыку, не значит, что ее нет.
После развода родителей, с Тёмой и начали происходить непонятные приступы потери сознания. Она могла отключиться в любой момент, и никто не знал почему. Каждый раз, когда Тёма приходила в сознание, она забывала последнее, что с ней происходило.
Сегодня прибывая по ту сторону реальности, Тёма видела дом. Он был будто… похоронен. Не дом, а скорее усадьба. От нее остались лишь колонны, обвитые венами плесени. Они поддерживали провалившуюся в нескольких местах крышу под одеялом перегноя сосновых игл и листьев. Проеденная коричневая дверь напоминала пористый шоколад с ароматом гнильцы и растоптанных желудей. На окнах комья земли, пробившие стекла то здесь, то там паутинкой, похожей на выстрел дробью.
– Лонка, зачем кому-то пришло в голову закапывать усадьбу?
– Ты это видела?
– Ага… похороненный старый особняк.
Лона села в ногах сестры, теребя ее за лодыжку:
– Максим снова будет предлагать тебе Ганнонет.
– Я не принимаю ничего, созвучное с «говном»! Пусть сам жрёт свой Гавнодат! И перестаньте уже говорить обо мне. Он тебе любовник, а не психолог.
– Ты младше на пять минут, но иногда ведешь себя как пятилетняя!
И пока Тёма придумывала ответ, чтобы не обидеть сестру (максимально и навсегда), в дверь постучал виновник происходящего.
– Лона, Тёма… – позвал он, —… вы шумите, – просочился он в дверь. – Разбудите дежурную, и всех прогонят.
– У тебя уволят? – спросила Тёма.
– Вероятно.
И тут Тёма заверещала во все горло:
– ААААААААААА!!!!!
Лона ринулась на нее, закрывая сестре рот рукой, а за дверью палаты раздались быстрые шаркающие шаги. Резко включился свет. Тёма зажмурилась, а Лона сжалась под халатом, надеясь слиться с белыми стенами клиники.
– Три часа ночи! – пробовала дежурная открыть дверь в палату, но Максим ее не пустил.
– Все в порядке, Ирина, возвращайтесь на пост. Я сам, – продемонстрировал он шприц с успокоительным, – все под контролем.
Дежурная решила не вмешиваться. Все-таки это был Котов. Его повышение лоббировал сам заведующий.
Когда дверь окончательно закрылась, Лона бросила в сестру подушкой:
– С ума сошла?!
– Но я же в дурке, значит да!
– Макса уволят! И никто больше тебе не поможет!
– Мне не нужна терапия. Не хочу никаких экспериментальных препаратов! – уставилась Тёма на Макса.
– Я делаю, что могу, Артемида. Комиссию получается сдерживать. Но прогресса в лечении нет. Сегодня какой уже по счету приступ?
– Восьмой.
Тёма не любила, когда ее называли полным именем. Если она и была Артемидой, то лишь потому, что та покровительствовала луне, а Тёма по ночам оживала. Во тьме она сливалась с мраком, откуда приходили к ней ее видения.
Пока Максим приближался к койке, она думала: почему ему выдали такой маленький размер халата? Под ним была только футболка, окантовку рукавов которого Тёма видела сейчас, а дальше сплошная мышечная масса – бугры на предплечьях, на спине, на грудной клетке, на животе. Она не стала опускать взгляд ниже, чтобы не таращиться на еще какие-то бугры, что принадлежали ее сестре, а не ей.
Максим не был похож на занаду. Скорее на пловца из секции ныряния Лоны. Приветливый взгляд – заинтересованный и глубокий, от которого Тёме и раньше становилось не по себе, особенно когда она узнала, что ее сестра и Максим занимаются «нырянием» друг в друга.
Глаза его даже в полумраке играли синими искрами. Когда-то Тёма читала про паукообразных комаров, которые светятся синим. Комары живут в темных тоннелях пещер и облепливая своды, превращаются в мерцающие звезды.
Звезды – людоеды, пожирающие друг друга.
Таким был и Максим. Но как он «пожирает» Лону, Тёме представлять не хотелось, потому она пыталась сосредоточиться на его голосе.
– Твой случай, – продолжил Максим, опустившись на стул, где недавно сидела Лона пока сестра пересела к Тёме в ноги, – что-то уникальное в мире науке. Мне разрешили работать с твоей картой…
– Потому что ты умный! – ободряюще высказалась Лона.
– Потому что блатной, – брякнула Тёма.
– И то, и то, – согласился Максим. – Я против препаратов. Но… – посмотрел он на Лону, – твои приступы… нужно купировать. Ведь так продолжаться не может.
