– Ах да. – закивал он. Нечто внутри него одобрительно шевельнулось в ответ на ее грубые жесты, как если бы в животе у него, между печенью и кишками жила сколопендра. Лицо его потянулось в сторону ее руки на щеке, подарило скупой поцелуй запястью. – Нормальное вы нашли время для возмездия, Вера Павловна.
– Уж как получилось. – тонике ее пальцы собрались в кулак, сминая ворот, рискуя его порвать. Она подалась вперед, втянула запах у его плеча. Неприученный к бегу трусцой, он горячо вспотел, но в прохладе кухни вся соленая вода замерзла и пахла скорее не резкой мальчишеской страстью, а испугом. И подчинением. Руки его, одна еще держала крышку с золочеными прутьями, а другая, признав бессмысленность этой победы, вопросительно легла на талию женщины.
– Только вот место неудачное. – еле дыша, сказал он. – Здесь, рядом, склад начертательной комнаты…
– И что там? – спросила она, прекрасно понимая, что у нее опущенной вниз руке.
Северин выдохнул.
– Я храню много секретов, у нашего будет хорошая компания.
– Нормально.
Она отпустила его и подошла к двери.
– Стойте, Вера Павловна, – он подошел к небольшому рычагу в стене у двери. – Я бы включил свет в коридоре, а то у нас всякое ходит. – он звонко щелкнул переключатель, под дверью появилась светлая полоса, и действительно, по-хорошему, ему надо было отворить дверь, с ловкостью паука бросить Веру Павловну в темный проем склада и там, торжественно сдаться ей, целуя все, что она скажет ему целовать, и взять все, что она прикажет ему взять. Упасть на пол, исполнять ее волю, разбиться под ней, с криком, и уронить затылок на плиточный пол. Закрыть глаза. Исчезнуть. Этого хотело зло внутри. Этого желал змеиный узел. Очень. Но было еще что-то, темнее этого. Из распахнувшейся двери на Веру Павловну повалил утренний майский туман, на голове у волшебницы ловко оказалась птичья клетка и одним настоящим пинком, (да простит его тетушка), Вера Павловна вылетела из кухни в неизвестность. Дверь захлопнулась, рычаг рванул вниз, в темном дверном проеме показался Нож. Он был фиолетовый.
– Вот ты где… – сказал он хриплым голосом.
– Да.
Северин тут же пустил отца, ударил по кнопке на чайнике, высыпал на стол перед ним английских булавок из кармана. С каждой открытой булавкой Нож дышал тише и под конец почти не шипел от боли, пока двигал руками, шеей, корпусом.
– Аделаиде нужны ножницы. – сказал мужчина. – Специфичность. Они с Андреем должны быть уже близко.
– А Оксана?
– Она из тех, кто предпочел не драться с Морозом.
Волшебник вынул из пазов ящик с ножницами, положил на пол и сел на колени перед ним.
– Твой коридор, пап. – начал он. – В меня ни разу не попали.
Нож рассмеялся.
– Ох, как ты побежал, как побежал… как заяц! Мне было так смешно, я еле поднял свист…
– Ты крутой.
– Ай, дудки. – махнул он рукой. – Одно меня спасает: пятерка для меня оптимум. Шаг вверх, вниз – полная задница.
В кухню ввалились Андрей и Аделаида. В тетушкином боку до самого поднятого вверх локтя торчали ледяные стрелы, а в противоположной руке она все еще держала свою саблю абсурда. Та была в крови по самую рукоять. В сознании же ее держал только горящий синим светом камень в тюрбане. У Андрея был изящный порез от уха до уха вдоль линии волос, как при неудачном скальпировании. По его лицу стекала кровь, резво, как вода.
– Ничего себе! – сказал Северин, принимая на руки родное израненное тело. Он тут же уложил ее на деревянный пол, шумно перевернул ящик с ножницами.
– Мы проиграли законную битву по причине бегства с поля битвы. – сказал Андрей.
– Но выиграли, потому что выпустили магов в Голых Лыдках. – сказал юноша, откусывая секатором ледяные стрелы как только мог близко к телу тети. Для приличия она закрылась рукой.
– Ты бы видел, Северин, лицо Мороза: сколько жизней помню, все время белым было гораздо важнее просто махать кулаками и оставлять потомство, нежели вычислять и рубить корни великому Делу Тьмы.
– В большой драке они обретают себя, как мы обретаем себя в мелкой подлости. – прокаркал Нож.
– Что, дед прям настолько жесткий?
– Да даже не он! – поднял голос Андрей. Он был в возмущении. – Он тоже, конечно, наподдал, но девчонка… На секунду я подумал, что она летающий воин! Она чуть меня не скальпировала. Возможно, Мороз будет брать ее на работу. Уж больно ему понравилось это зрелище.
– Не переживай, Андрей. – Северин снимал с ключиц тетушки ее замысловатые серьги и скреплял ими рану у нее на боку. – Даже если она хорошо машет кулаками, у нее череп как у банки с килькой. Я бы дал ей покрепче, если бы знал, что надо.
– Что, правда?
– Я себе голову оторвал, а она поверила…
– Ах, ладно. – махнул Андрей. – Если ее попрет вверх, понизишь до человека, как того огненного мальчика.
Маг безумия склонился над тетушкой.
– Не больно. – сказал он громко.
Ее белая рука, колотила по полу, но она не кричала и даже не скулила. Камень на лбу сиял.
– Не больно. – наконец сказала она.
Северин поднял лицо на Андрея.
– А год назад ты меня чуть не убил за шутку с огненным человеком.
– И сейчас бы убил.
– Зато он теперь не жжет.
– Зато он теперь он инвалид.
– Он обычный человек. Это тоже достойно.
– Нет. – сказал Нож. – Северин, нет. Потерять силу – это живая смерть. И я умру, когда это со мной случится.
– Я знаю. – сказал он тихо. – Только вот в чем отличие этой смерти от той, что ты уже пережил?
За шторой его спутанных волос было видно скривившиеся губы.
– Жестокое существо. Ты отнял и гордишься? Ты убил, и упрекаешь меня в том, что мне хватило сил не умереть на месте? Ты смеешься надо мной? Ты вообще человек? Плясать на костях на моих, ты человек?!
– Прости.
– Никогда.
– Я не христианин. Мне и не нужно глобальное прощение. Я лишь причинил боль своим вопросом и извиняюсь за это.
Ведьма тут же открыла глаза и наконец-то разжала рукоять сабли.
– Не смейте ругаться, идиоты.
Андрей же молчал, глядя в окно, лицо его было примерно такое же, как у Ножа.
– Гляньте, какая потеха. – сказал он.
Трое волшебников смотрели в окно на Веру Павловну, в ярости пытающуюся сбросить с себя блестящий на солнце колпак. Освобожденные устроили оживление в кроне сливы, заговорили наперебой. Сверху на клетку села пеночка и высоко присвистнула, будто хихикнула.
– Ой. Это же Сема Воронов. – сказал Северин.
Остальные родичи Воронова глядели черными глазами, свистели, подбадривая смелую пеночку, сидящую спокойно на мотающуюся из стороны в сторону и принимающую удары плоских ладоней клетку.
Нож протянул Северину сигарету, но из темноты ее перехватили тонкие пальцы Аделаиды. Андрей отошел от окна. Вслед ему обернулся Нож.
– Не знаю, как у вас с Северином принято, но мне, как человеку, мужчине и как магу очень бы хотелось услышать от тебя объяснение, Андрей.
– С удовольствием, Нож. – разбудил в себе бодрость мужчина. – Больше всего на свете люблю рассказывать о себе. Сейчас в моей жизни снова появилась одна давняя знакомая. Настолько давняя, что можно сказать, из прошлой жизни.
– Надеюсь, она не из бессмертных чудовищ? – строго посмотрел маг ветра.
– Нет. Я что, похож на того, кто совершает одну и ту же ошибку дважды?
– Ты похож на человека, который занимается этим все время. Это свойство приходящих магов. Из жизни в жизнь. Одно и то же. Иначе не вернешься.
Андрей улыбнулся.
– И много ты видел приходящих магов кроме меня?
Нож улыбнулся в ответ, но ничего не ответил. Андрей же продолжал.
– Prosecutor veritas был не на меня. А был заказан, чтобы уничтожить мою теперешнюю страсть. Я не мог этого допустить, поэтому мне пришлось делать транспонированного доппеля, то есть раздваивать ее, а не себя. Если бы это не сработало, мне бы было очень приятно наблюдать казнь Вороновых. Поэтому я дал ход делу. Все же увечия мне пришлось нанести себе самостоятельно, чтобы было ощущение, что я дрался и победил. Как я понимаю, Северин услышал, о чем щебечут птицы, – подросток кивнул, – и если бы Вера спросила их о цели чар, всем бы стало неловко. Поэтому они сейчас ничего не смогут сказать. Они – птицы в лесу. Прокляты, безусловно, но живые.
– Там есть кому о них позаботиться. – сказал Северин.
– Ты о нем? – показал Нож на окно. – Вряд ли он будет этим заниматься.
– Не хотите "Песню храбрых"? – вдруг сказал Андрей.
Майский отвернулся от окна.
– Нашему Дому нельзя зелья.
– Он что, никогда не видел, как ты это делаешь? – поднял оттенок брови Нож.
– Я, конечно, знала, что верность – проклятие наших мужчин. – Аделаида смотрела на племянника, но рука ее белым призраком лежала на черном плаще мага смерти. – Но Андрей всего навсего твой учитель. Да, ты живешь у него. Да, ты ешь с ним за одним столом. Ты даже сжег его заживо и приготовил ему сотэ из поверженного врага. Но я так надеялась, что ты на самом деле свободен и предан ему, потому что он делится с тобой "Песней храбрых". – она схватила молодые впалые щеки мага смерти. – Потому что Мечника удержит на орбите только зависимость…
– И твои успехи в учебе, Северин. – сказал Нож. – Мы тоже считали, что вы мухлюете.
– Что-то я ничего не понимаю. – честно признался волшебник, смотря на Андрея.
Андрей усмехнулся, его черное острое плечо мягко выплыло из под звенящих браслетов Аделаиды, и скрылось в лаборатории, откуда он вернулся уже с мелкой кроваво-красной ампулой. Маг смерти занял место в глубоком кресле напротив окна.
– Ты читал про концепцию разделения, Северин?
– Устаревшая, мифологическая. Хороша, как сказка на ночь.
– Устаревшая, не устаревшая, но гипотезы делятся на те, что хорошо и плохо описывают явления. – пальцы его крутили ампулу. – Если прямо и глупо смотреть на концепцию разделения, то, действительно, позор: нас раскидали поганой метлой по разным углам, сделали тебе желудок из бумаги, а мне кости, ломкие, как сахар. Есть, конечно, и плюсы: я выгляжу моложе Ножа, хотя это я учил его курить, а магов изобилия нельзя расстрелять, но мораль в том, что все стоят на своем, в своем красном углу. – рука Аделаиды распустила ему волосы и разворошила их, словно черный океан. – Но с если рассматривать концепцию разделения в обратную сторону, то получается, что отнятые у нас возможности возвращаются, если – он подмигнул ведьме. – объединять усилия.
Ампула лишилась колпачка, Северин проводил острый стеклянный край взглядом, пока бледный профиль мага смерти обратился вверх всей своей географией. Прислонив к краснеющим с каждым глотком губам блестящий пузырек, Андрей зажмурился. Все, как обычно. Маг отставил пустую ампулу на стол, расслабленно погрузился в мягкую тьму кресла. На одном дыхании произнес.
– Vesuvius…
И в эту секунду веки его исчезли. Тело его, и без того расслабленное, расплылось опиумным сном, поползли в бок щиколотки ботинок и грузилами на дно пошла вниз белизна рук. Из его темных глазниц и узких ноздрей валил к потолку буро-красный дым. Аделаида, блестящая, как звезда, втягивала мрак Везувия через быстро краснеющую сигарету.
Холодный свет в раме окна, в нем две одинаковые худые спины. Та, что старше, накренилась плечами, голова с русой соломой легла на родное плечо.
Понедельник
Глава одиннадцатая.
Евгений распахнул дверь нулевой комнаты, в холле сразу зажегся свет. Он ожидал увидеть, и он увидел. Двери хранилища бумажных данных были открыты: из них по полу стелились Мандельбротовы множества, выложенные из пылинок и мелкого мусора. Компьютер Лидии показывал синий экран смерти, кофемашина, настрадавшись, лежала на полу в луже коричневой воды, лампы мигали азбукой морзе слово “лох”, вендинговый автомат снова показывал красную лампочку и был готов выстрелить банкой колы в первого, кто спросит у него: “как дела?”
Евгений обреченно кивнул. Был у этого дела один виновник и одна причина. Виновником была Жанна, да, та самая, круглощекая, пышная, как куст астильбы, совершенно не за что считающаяся светлой колдуньей, ведь роль ее заключалась только в том, чтобы превращать все вокруг себя в хаос. Ее хранилище бумажных данных, давно оцифрованных, было реликтом. Будь воля Евгения, ее кабинет бы давно снесли, бумагу заперли в архив, а смутьянку уволили, потому что каждую ночь силы ее вырывались из хранилища и обращали в хаос все вокруг.
Была на эту беду единственная управа. Волшебник взял в руки фен жены и уделил внимание каждому хаотизированному прибору. Направленный поток воздуха принимал на себя чары Жанны и отклонялся, завихрялся, вырисовывал внезапные зигзаги, возвращая предметы в их законное, рабочее состояние. Состояние, в котором они возвращались под его контроль. А ведь она могла бы этого не делать. Запирать двери, например. Не заставлять его прибирать за ней почти каждый день уже почти год…
За ночь следы погони Веры Павловны за Майским рассеялись, как не бывало. Вендинговый автомат пришел в себя, замигал зеленой лампочкой. Лифт: электродвигатель качнул барабан, кабина пошла по рельсам вниз. Идеальные весы, положение которых диктует электричество.
Евгений подошел ко входу в лабиринт. Все его прекрасно перепутанное множество загорелось теплым светом ламп накаливания, он был в каждой лампочке, ее желтой ниточкой, один в сотне мест одновременно, был картиной и бюстом генерала под ней, кусочком паркета и неровностью на стене, а потом он вдохнул глубже и оказался еще дальше: электрические лампы за витражами Суда Правды, миллионы цветов, игры бликов и пустота. Ни одного человека. Все исправно. В такие моменты он ощущал себя духом этого места. Все было ему ясно и все его радовало. Вдруг, дернулась вниз чаша весов, полез вниз противовес. Евгений сразу в часах: что-то рановато. И сразу в двигателе на чердаке: поднимает полтора центнера. Может Дмитрий Дмитриевич? Жаль, что сам лифт закрыт клеткой Фарадея. Не подглядеть. Двери открылись, он побежал.
